Глава 3 (1/1)

Подстрекаемый бесовскими наущениями, направляя все свои порывы и незаурядный ум на осуществление заветной мечты, Ричард без труда примерил на себя личину злого гения, оплетая короля и его приближённых паутиной коварных интриг. Впрочем, для того, чтобы столкнуть лбами вчерашних союзников, ныне обеспокоенных исключительно собственными выгодой и интересами, больших усилий и хитрости не требовалось. Удачно пущенная сплетня, высказанное без всякого умысла предположение, невинный на первый взгляд вопрос или замечание?— и вот уже эти далеко не лучшие представители рода человеческого готовы сожрать друг друга, подобно запертым в клетке крысам, даже не подозревая, что все ниточки их пороков, страхов и пристрастий находятся в руках умелого, хотя и невзрачного с виду кукловода.Задуманное действо разыгрывалось почти как по нотам. Сперва граф Уорик, недовольный решением своего венценосного ставленника возвысить родню новоиспечённой королевы, попытался заменить упрямого Эдуарда более покладистым Джорджем, к тому времени уже обручённым с одной из дочерей ?делателя королей? и легко соблазнившимся заманчивой короной старшего брата. Когда же сие не удалось сделать мирно, через решение парламента, предатель сбежал во Францию, где конечно же вступил в сговор с Маргаритой Анжуйской и её сыном, принцем Уэльским, собирая ополчение на ставшего слишком самостоятельным непокорного Йорка.…Однако в этом месте затейливая мелодия, вопреки воле дирижёра, зазвучала непредвиденной какофонией: мальчишке-принцу, в качестве залога преданности, была обещана в жёны другая дочь Невилла?— прекрасная Анна.Новость о помолвке девушки, надежда на взаимность которой стала когда-то одной из побуждающих причин его согласия на проклятую сделку, вызвала у Ричарда бурю озлобленного негодования и возмущения, всколыхнув, казалось бы, давно утихшие сомнения. О, Джим Мориарти, гнусный лицемер! Изуверски наказывая свою жертву за нарушение договора, сам инкуб, видимо, не считал необходимым выполнять все его пункты, бесстыдно допуская, чтобы обещанный приз достался другому, да ещё и не кому угодно, а злейшему врагу! А ведь молодой герцог Глостер так старался угодить демону: лгал, подстрекал, манипулировал и, если бы в бою ему выпало встретиться с опрометчиво примкнувшим к неприятелю Кларенсом, возможно, готов был пойти даже на братоубийство…Но нет.Теперь, когда внушённое доверие к коварному инкубу пошатнулось, а само предполагаемое преступление из разряда планов очевидно перешло в более чем реальную возможность, одна мысль об этом внушала Глостеру лишь страх и неприятие.Ричард всё ещё не был готов пролить родную кровь. Не в тот раз.Умело скрыв истинные причины своих поступков от всевидящего ока адского посредника за необходимостью упрочить силы подчинённых им с Эдуардом войск, юный герцог лично отправился к Джорджу. Взывая к голосу крови и виртуозно пользуясь усиленным демонскими дарами ораторским талантом, он легко уговорил отступника вновь сменить алую розу на белую, а затем, вернувшись, с искусностью опытного дипломата убедил короля простить блудного брата.Разбуженная благим намерением и не менее благими действиями, где-то в глубинах души шевельнулась, отчаянно пытаясь воспрять, давно лишённая власти совесть…Впрочем, Ричард поспешил заткнуть ей глотку, прекрасно помня, к чему могут привести эти бессильные на первый взгляд поползновения: на поле брани его познавшее ужас и боль сердце не знало ни сострадания, ни пощады. Недрогнувшей рукой непобедимый Глостер крушил врагов одного за другим, в конце концов среди прочих отправив на тот свет и когда-то славного графа Уорика.Пролитая без всякого сожаления кровь человека, совсем недавно бывшего юноше почти вторым отцом, будто смыла последние запреты, выпуская на свободу свирепого монстра, готового разорвать всякого, вставшего на пути. Охваченный неведомой доселе жестокостью Ричард не мог остановиться в желании убивать. На глазах у обезумевшей от горя матери пал от его меча пленённый и ненавистный новоиспеченный муженёк прекрасной Анны?— принц Уэльский, да и сама бывшая английская королева, Маргарита, избежала смерти лишь чудом: в последнюю минуту занесённое для смертельного удара оружие было остановлено приказом венценосного Эдуарда.А подчинившее герцога ненасытное чудовище по-прежнему алкало расправы надо всеми, кто стоял на пути его устремлений. Ведомый сей бесовской жаждой, не смеющий, да и не желающий остановиться, Ричард отправился в Тауэр?— завершить то, с чем, на его взгляд, необходимо было покончить немедля.Низложенный и запертый в тёмных подвалах крепости король Генрих был тих и жалок, но ни испуганная кротость в глазах узника, ни сменившее её благородное и презрительное смирение с предстоящей участью, что не стала тайной для прозорливого юродивого, не смогли пресечь неотвратимых намерений неожиданного посетителя. Безжалостные же пророчества о множестве проклятий, должных пасть на голову добровольного палача в будущем, лишь усилили приступ звериной ярости обезумевшего от кровавых рек Глостера: изначально планируя выполнить задуманное максимально быстро, он принялся терзать несопротивляющееся тело, едва не разрывая врага на куски. Несчастного врага, нашедшего в себе силы с последним вздохом молить небеса о прощении для своего убийцы…О, слабое, сентиментальное сердце… Тронутое предсмертным великодушием сумасшедшего мученика, на одно короткое мгновение оно дрогнуло в груди Ричарда, отзываясь жалостью и смятением, тут же беспощадно подавленными, как ранее?— попавшая в опалу совесть.Наконец, временно успокоившись и чувствуя себя насытившимся вражеской кровью до предела, а также будучи уверенным, что после совершённых зверств в его душе больше не осталось места даже для капли опасного сострадания, Ричард удалился в свои владения, дабы в спокойном одиночестве обдумать дальнейшие шаги по пути, ведущему к престолу. Но, видимо, пекущийся о юноше ангел-хранитель не был намерен так просто отказаться от возложенных на него обязательств, и коварные планы, с педантичной тщательностью продуманные мечтающим о короне наследником Йорка, рухнули в одночасье, как только до Ричарда дошли слухи о печальной судьбе его бывшей дамы сердца.К тому сроку перспектива сделать Анну Невилл своей законной супругой уже не казалась герцогу Глостерскому такой заманчивой: подбирать объедки со стола убитого принца Эдуарда Ланкастерского было ниже его честолюбивого достоинства. Да и женским вниманием велеречивый обольститель больше не был обделён, если, конечно, можно было счесть вниманием ту зачарованную покорность, с которой женщины ложились в его постель, не проявляя при этом никаких чувств, безучастно принимая грубые торопливые ласки знатного любовника, а на следующий день испуганно пряча глаза, словно боясь снова привлечь взгляд и интерес безобразного Диккона. И всё же?— они приходили в герцогские покои безотказно, отдавая свои безвольные тела и безропотно рожая детей, которые, к счастью, не несли на себе печать уродства их отца.Впрочем, удовлетворяя природную мужскую потребность с испуганно-бесчувственными девицами и церемонясь с ними не больше, чем с ночным горшком, Ричард и сам не слишком желал их страсти. Единственная близость, в которой ему довелось испытать на себе весь пыл чужого вожделения, отпечаталась в памяти болезненным и жутким опытом: Джим Мориарти действительно хотел его, сжигая в своей похоти, как в адском огне, клеймя тело и душу отвращением к самому плотскому желанию, время от времени требующему выхода, но никогда не приносящему ни радости, ни удовольствия. Абсолютная власть над женщинами была единственным утешением в этом мрачном действе, и молодой мужчина, в очередной раз подавляя злое разочарование после вытребованного плотью совокупления, тешил себя мыслью о том, что запросто может заполучить в супруги и в постель куда более выгодную претендентку, нежели опальная вдова и сирота.Ричард действительно думал именно так.Но ожесточённая обидой гордыня некогда отвергнутого горбуна неожиданно и почти без сопротивления сдала свои позиции, капитулируя то ли перед силой всё ещё теплящейся прежней любви, то ли под напором подавленной, но никуда не исчезнувшей вины.Во время очередного визита к лондонскому двору, выискивая среди королевских приближённых паршивую овцу, которую можно было бы переманить в своё стадо, герцог Глостер решил обратить внимание и усилия на барона Уильяма Гастингса. Благосклонно принимая столь многообещающий интерес высокородного аристократа, давний соратник Его Величества Эдуарда ответил Ричарду таким же расположением, с удовольствием сочетая обсуждение государственных дел с неспешными совместными прогулками по дворцовому парку или с дружескими непринуждёнными застольями. Во время одной такой трапезы, расслабившись после нескольких кубков вина, барон и поведал герцогу о незавидной судьбе их общей родственницы. По словам лорда Гастингса, бедная девушка, отданная на милость Джорджа Кларенса, была помещена в самые невыносимые условия?— как физические, так и моральные. Ходили упорные слухи, что королевский братец держит оказавшуюся в немилости свояченицу в чёрном теле, в холоде и голоде, заставляя при этом выполнять самую грязную работу и постоянно попрекая отцом-предателем. Приходящаяся бедной Анне родной тёткой супруга барона намеревалась было замолвить за неё словцо перед Эдуардом, но благоразумный лорд Гастингс отговорил свою благоверную вмешиваться в это сомнительное дело: Кэтрин Невилл, будучи сестрой некогда могущественного графа Уорика, своим заступничеством рисковала не только вызвать недовольство государя, но и нажить врага в лице герцога Кларенса, уже видящего себя обладателем всего богатого приданого младшей дочери погибшего ?делателя королей?.Не особо доверяя сплетням, но вполне допуская их правдоподобность по причине не отличающейся благородством натуры братца Джорджа, Ричард решил сам во всём удостовериться. Когда же тайно посланные им слуги?— из числа наиболее преданных?— вернулись с подтверждением всего ранее услышанного, Глостер тут же предпринял самые активные действия по освобождению несчастной пленницы, оправдывая свои поступки желанием получить то, что было ему обещано по договору.И всё же на самом краю ожесточившегося разума навязчивыми предрассветными проблесками пульсировало осознание: им движет не только инстинкт хищника, стремящегося заполучить вожделенную добычу, но и сострадание к девушке, которую он сам лишил всех, кто мог бы её защитить. Невольно прислушиваясь к тихому голосу, настойчиво пробивающемуся сквозь воцарившуюся в душе ледяную ненависть, молодой мужчина вынужден был признать: истинные причины его деяний куда более рыцарские, чем ему бы хотелось. Гневное безумие, едва не потопившее Ричарда в пролитой им крови, отступило, а так и не угомонившаяся до конца совесть, воспользовавшись сим незначительным послаблением, тут же принялась нашёптывать, что свершённые столь тяжкие грехи требуют хоть какого-то искупления.Опасаясь, как бы Кларенс, узнав о планах младшего брата вырвать родственницу из его загребущих лап, не уморил свою подопечную, молодой герцог сперва разыскал несчастную, намереваясь спрятать её в надёжном убежище до того, как испросить у короля разрешение на брак с находящейся в немилости сиротой.Девушка, на тот момент приставленная к чёрной работе на кухне в доме одного из приятелей Джорджа, встретила не внушающего доверия спасителя без особого восторга. Более того, казалось, что исхудавшая до прозрачности и измученная тяжким трудом вкупе с бесконечными простудами благородная леди предпочитала оставаться и дальше в своём унизительном положении, только бы не принимать помощь от убийцы её отца.По непонятной ему самому причине не желая прибегать к уже ставшему привычным искусству словесного обольщения, Ричард долго и настойчиво уговаривал подругу детства воспользоваться его покровительством, обещая, что с ним она будет не только в безопасности, но и в приличествующем её статусу комфорте, а собственную жестокость называя вынужденной и оправданной?— ведь граф Уорик нарушил лично данные клятвы, предавая законного государя и вступая в сговор с врагами Эдуарда?— но прося при этом прощения и заверяя, что сделает всё возможное, чтобы искупить свою вину. Когда же для убеждения изнурённой испытаниями, но не утратившей достоинства юной леди слов оказалось недостаточно, гордый аристократ и отважный воин преклонил перед ней колени, вложил в девичью ладонь собственный меч и, обнажив грудь навстречу острому лезвию, предложил взять его жизнь взамен отнятой жизни славного Уорика.Нет, это не было блефом или желанием произвести впечатление на бывшую возлюбленную. Воспользовавшаяся сердечным попустительством, вырвавшаяся на свободу совесть, пусть и не вернувшая себе всю прежнюю власть, всё же была беспощадна в своих обличениях, ужасая свершённым и требуя расплаты, и если бы прекрасная Анна решилась воспользоваться врученным ей оружием, то?— видит Бог?— доведённый виной и душевными терзаниями почти до отчаяния Ричард готов был пасть от её нежной и справедливой руки.Однако, помедлив в мучительном раздумье, девушка так и не отважилась коснуться сталью беззащитной кожи: искренний порыв молодого мужчины, которого она знала ещё почти ребёнком, поколебал настороженное недоверие, а смиренная кротость герцога, с которой он ожидал её приговора, довершила дело, погасив праведный гнев, пылавший в глазах осиротевшей и овдовевшей по его вине Анны. Как бы то ни было, но дальнейшее пребывание во власти бесчестного Кларенса сулило леди Невилл лишь жалкое прозябание и скорбный конец, коленопреклонённый же у её ног Глостер обещал защиту и достойную жизнь, и уставшая от бесконечных унижений душа поддержала выбор ослабленного и мечтающего об отдыхе и уюте тела.Ясно отдавая себе отчёт в том, что выбор сей является скорее вынужденным, нежели добровольным, молодой герцог отправил бывшую даму сердца в убежище при Сент-Мартин ле Гранд, где она, если бы того пожелала, могла чувствовать себя в безопасности не только от Кларенса, но также и от самого Ричарда, предоставив возможность спокойно обдумать предложение стать его женой. Здравый смысл, подстёгнутый жуткими предвкушениями расплаты, кричал вновь свернувшему с пути истинного зла юноше, что подобные рыцарские поступки повлекут за собой кошмарные последствия, но пробуждённая к свету состраданием и желанием искупления душа Диккона уже не могла иначе. Если и не прежние чувства к Анне, то, по крайней мере, их яркий отблеск наполнил сердце благородного горбуна исцеляющей силой стремления любить и вдохновляющей надеждой пусть не на взаимность, но хотя бы на признательную благосклонность.Леди Анна не обманула его скромных упований. Уже на следующий день она сообщила своему великодушному покровителю, что согласна на супружество с ним, если так угодно судьбе.К своему удивлению, услышав сие, Ричард испытал не радость, а какое-то странное облегчение?— словно с души упал тяжёлый камень, и стало свободнее дышать. Оставив девушку под защитой церковных стен, младший брат Его Величества отправился прямиком к государю, чтобы попросить у того разрешения на брак. Эдуард, всё ещё помнящий о том, что обязан Диккону жизнью, не возражал, возложив, однако, все сложности по улаживанию данного вопроса с герцогом Кларенсом на плечи самого новоиспечённого жениха. Разумеется, Джордж был против, но Ричард не скупился: за право обладать женщиной, любимой когда-то со всей пылкостью и восторгом юности, Глостер, не задумываясь, уступил алчному родственнику не только большую часть земель и собственности, предназначенных Анне в приданое, но и титулы графа Уорика и графа Солсбери, а также передал ему должность Великого камергера Англии. Сии земные блага не казались Ричарду такой уж и большой ценой. По-настоящему тревожило другое: застывая в ужасе от воспоминаний о наказании за предыдущее нарушение договора, он всё чаще и чаще задумывался, какую плату потребует с него разочарованный и обозлённый инкуб на этот раз.Но шло время, а господин Мориарти не торопился предъявлять нерадивому подопечному своих законных претензий, и молодой герцог Глостер, захваченный новым, вдохновляющим поворотом судьбы, уже начал было подумывать, что женитьба на прекрасной Анне, как один из важных и ранее оговоренных пунктов дьявольского контракта, сойдёт ему с рук.Лёд ненависти и коварства, ранее плотно сковавший сердце потомка славного Йорка, постепенно таял в лучах так и не угасшего в глубине его души предвечного Света, отвлекая Ричарда от дворцовых интриг и задуманных козней. Он покинул суетный лондонский двор, вместе с женой удалившись в свои северные владения, где полностью погрузился в хлопоты о процветании вверенного ему края, чередуя государственные дела с попечением об ослабевшей от долгих лишений супруге, приглашая к ней лучших врачей, балуя её дорогими и изысканными подарками, а когда леди Анна окрепла?— даже устраивая небольшие домашние концерты, возвращающие молодую чету в те времена, когда они были детьми и испытывали друг к другу искреннюю симпатию. Жажда любить и заботиться, ещё более сильная от того, что ему самому никогда не доставалось вдоволь любви и заботы, захлестнула мужчину, вдохновляя не только на создание семейной идиллии, но и на множество прогрессивных начинаний. Казалось, что кипучая энергия герцога, наконец попавшая в правильное русло, спешила наверстать то, что было упущено из-за внушённой адским посланником алчной одержимости. Подданные Глостера, имеющие возможность лично на себе прочувствовать все благодатные последствия принимаемых им законов и вводимых реформ, не уставали благодарить Господа за столь милостивого и не по годам мудрого правителя, а Анна… Анна была для мужа настоящей поддержкой и утешением.Спасённая из крайне стеснительного положения юная женщина, несмотря на причинённые ей Ричардом потери, всё же сумела простить и стать ему не только законной супругой, но и другом?— возможно, из благодарности, а может быть, в ответ на ласковую заботу, в её осиротевшей душе вновь вспыхнули искры давней полудетской привязанности, разгораясь не всепоглощающим страстным пожаром влюблённости, нет, но согревающим огнём доверия и семейного очага. Вспоминая прежнего Дика?— чуткого, нежного, романтичного, игравшего для неё на лютне и слагавшего ей стихи?— девушка чувствовала, что, невзирая на жёсткий нрав, с некоторых пор свойственный герцогу Глостеру, в этом необычном человеке скрыто много хорошего, и со своей стороны пыталась сделать всё, чтобы это поощрять и развивать. Как бы то ни было, рядом с Анной Диккону было спокойно и тепло, а когда придворный доктор сообщил, что герцогиня беременна?— он даже смог почувствовать себя счастливым.Стоит отметить, Ричард долго старался не злоупотреблять своим супружеским правом, не желая разрушить хрупкое равновесие отношений с Анной. Прошло несколько месяцев от венчания, прежде чем он впервые посетил спальню жены с намерением разделить с ней ложе. К тому времени девушка уже достаточно оправилась от пережитого и встретила мужа с кроткой готовностью, в которой, впрочем, не было ничего от покорной заворожённости прежних безответных любовниц. Она добровольно согласилась на близость?— и мужчине было об этом известно?— но всё же, войдя в опочивальню, он не мог не заметить, как женщина вздрогнула, кутаясь в мех покрывала, будто стремясь защититься, и невольно отводя взгляд от уродливой фигуры супруга, прикрытой лишь тонкой тканью сорочки.Ричард секундно замер, словно от пощёчины, и поспешил загасить рассеивающие сумрак свечи: ни пугать Анну, ни видеть отвращение в её глазах ему не хотелось. Услышав в темноте вздох супруги?— одновременно облегчённый и благодарный?— он до боли закусил предательски дрогнувшую губу и с отчаянной решимостью шагнул на этот тихий звук.Впредь нечастые интимные встречи герцога и герцогини всегда проходили в такой же милосердной темноте, щадящей чувства обоих супругов.И всё же эту жизнь можно было назвать почти счастливой, когда на её безоблачном горизонте внезапно, хотя и ожидаемо, чёрной грозовой тучей возник Джим Мориарти.На этот раз разъярённый инкуб даже не подумал скрывать охватившие его гнев и досаду.—?Никогда бы не подумал, что вы столь непонятливы, милорд! —?зло шипел демон, однажды ночью возникнув перед растерявшимся, несмотря на давние предчувствия сего визита, Ричардом. —?Или виной всему ваша забывчивость? Неужели в нашу последнюю встречу я был недостаточно убедительным и запоминающимся?Молодой герцог обречённо молчал, не осмеливаясь отвести взгляд от раскачивающегося, словно кобра перед убийственным броском, инкуба. А тот, презрительно и опасно щуря карие глазищи, продолжал возмущённые обличения:—?Разве вы не получаете то, что было обещано нашим договором? Разве не идёте семимильными шагами к вожделенной короне? И неужели я не делаю всего, чтобы вам было как можно легче соблюдать условия заключённой сделки? И всё же?— вы нарушаете. —?Джим театрально возвёл очи к потолку и воздел руки, будто призывая враждебные ему небеса в непредвзятые свидетели:?— Ещё и как нарушаете!—?Я всего лишь вернул себе то, что, согласно нашему договору, предназначалось мне, но почему-то было отдано другому,?— не желая сдаваться без боя снова, Ричард наконец нашёл в себе силы возразить бесцеремонному визитёру и продолжил, смелея в ответ на вспыхнувшее в коричневом взоре живое любопытство:?— Или я должен был кротко смириться с тем, что у меня отнимают законную добычу?—?Оу, у щенка прорезались клыки? —?ухмыльнулся инкуб с поощрительной издёвкой. —?Что же, давайте подумаем… —?он, кривляясь, задумчиво нахмурил чело и приложил растопыренные веером пальцы к вытянутым трубочкой губам. —?Предположим, милорд, что вами действительно двигали не сострадание и… —?лицо демона брезгливо дёрнулось,?— романтические сантименты, а исключительно охотничий азарт и желание потешить своё мужское самолюбие. Получить вожделенную игрушку, хотя бы для того, чтобы сломать. Поставить некогда отвергшую вас девицу в бесконечный ряд оприходованных вами шлюшек. Будь это так?— ваши действия, разумеется, заслуживали бы моего наивысшего одобрения и всяческих похвал. Да если б вы даже пожелали вернуть себе Анну исключительно ради её богатого приданого и графских титулов?— я был бы более чем удовлетворён. Но! —?Подвижная смазливая физиономия господина Мориарти выразила крайнюю степень разочарованного сожаления:?— Как увязать с подобными намерениями все те благие и благородные поступки, которые вы себе позволяли с того самого дня, как услыхали о незавидной судьбе несчастной леди Анны? И ваши щедрые милости изливались не только на дорогую супругу…Не найдя, что ответить на более чем оправданные упрёки адского посланника, Ричард изо всех сил старался хотя бы не позволить страху завладеть собой, мужественно выдерживая пристальный демонический взгляд, в один миг превратившийся из скорбно-взыскательного в угрожающе-свирепый.—?Думаете, милорд, что моё терпение безгранично? Или что сможете меня обмануть? —?карие зрачки Джима полыхнули кровавым огнём. —?Нет, мальчик мой, не выйдет! Вы же понимаете, что если не будете честно соблюдать соглашение?— потеряете всё, что имеете. И всех. —?Сквозь гневное пламя жестоким предупреждением проступило показное сочувствие:?— Герцогиня так слаба здоровьем… Да и беременность явно не идёт ей на пользу.Чувствуя, как горло перехватывает паническое удушье, Ричард судорожно сглотнул, не зная?— оправдываться ли ему или просто умолять рассерженного демона не трогать жену и будущего малыша. Но не утративший трезвости рассудок понимал: все мольбы значат для инкуба не больше, чем жалкие угрозы простого смертного, чем любые слова, которые запутавшийся в собственных душевных устремлениях герцог Глостер мог бы сейчас произнести в бессильной попытке защитить свою семью. Будто подтверждая сие, Джим Мориарти упреждающе вскинул руку:—?О, я не угрожаю, просто предупреждаю о последствиях. —?Голос, изменчивый, как и сам его обладатель, вновь потёк смешанным с дёгтем мёдом:?— Так что, милорд? Будем соблюдать или как?Молодому мужчине почудилось, что прутья клетки, в которую он был загнан уже давно, стали ещё толще и прочнее. ?Оставь надежду, всяк сюда входящий!??— вспыхнули в голове огненные буквы. Но эта клетка?— только его, и если нет возможности вырваться из неё самому, нужно по крайней мере сделать всё, чтобы дорогие ему люди не разделили этой ужасной участи. Побледнев и впиваясь ногтями в ладони, Ричард кивнул:—?Я буду. Я сделаю всё, только… Не трогай…Улыбнувшись?— удовлетворённо и снисходительно?— Джим медленно приблизился к застывшему соляным столпом собеседнику. Вытянув шею и с интересом, будто читая мысли, всматриваясь в затуманенные обречённостью льдисто-бирюзовые глаза, почти пропел:—?Понимаааю, что наши встречи не приносят вам радости, но вы сами виноваты, мой мальчик… Зачем опять слушать трусиху-совесть, зачем так цепляться за собственные слабости? Пытаетесь сохранить свою душу? Но, позволяя так называемому добру снова и снова поселяться в ней, вы только продлеваете мучения. О, лично я не против, но вам-то это зачем? Помните легенду о Прометее? Сей сумасбродный титан пошёл против воли богов, обманув их ради никчёмных людишек, за что и был наказан. Почему вы повторяете его ошибку? Наплюйте на всех, всё равно ведь благие дела не спасут от преисподней, так зачем тратить жизнь на заботу о ком-то, если можно просто наслаждаться всеми её благами, пока это возможно? И как знать: если мой господин решит, что ваши земные деяния того заслуживают, вас может ждать участь не заурядного грешника, поджаривающегося в геенне огненной, а перерождение в демона?— честь, которую вам, бесспорно, вполне под силу заслужить. Представляете, какие перспективы это откроет? Глупо упускать столь сооблазнительный шанс.Очередной сочувственный вздох лицемерного инкуба сопроводился гримасой фальшивого огорчения:—?А вы так упрямо всё портите… К тому же, так как данное слово уже не единожды было вами нарушено, мой друг, боюсь, нам придётся несколько изменить условия договора. Усилить контроль, так сказать. Похоже, я буду вынужден уподобиться зевсовому орлу: отныне мои визиты к вам станут регулярным напоминанием о заключённой сделке. Разумеется, клевать вашу печень я не собираюсь, как вам известно?— у меня несколько иные методы и пристрастия… Разденетесь сами, милорд? —?коричневый взгляд поплыл от похотливого предвкушения. —?Люблю, знаете ли, смотреть…Утром следующего дня леди Анна была крайне ошеломлена и немало напугана, когда супруг, ещё вчера бесконечно ласковый и тактичный, ворвался в её опочивальню, словно свирепый захватчик, коротким резким кивком заставив хлопочущих подле госпожи служанок покинуть комнату. Оставшись с растерянной женщиной наедине, он навалился на неё?— грубо, всем телом, не проронив ни слова, лишь шумно выдыхая через раздувающиеся, как у хищника, ноздри. Одеревенев от страха и неожиданности, Анна почти не сопротивлялась, лишь слабо упиралась в придавившую её к подушкам грудь мужчины, закрыв глаза и отрывисто шепча сквозь невольно хлынувшие слёзы:—?Прошу, не нужно… Ричард… умоляю…Он жёстко сминал её бессильный протест, сжимал ладонью побледневшее лицо, поворачивал к себе и, брызжа слюной, рычал:—?Смотри на меня… Ты будешь смотреть!..Кто знает, чем бы всё закончилось, если бы одержимого тёмной страстью Глостера не остановил вбежавший в спальню доктор. Превозмогая страх за собственную жизнь, седовласый служитель Гиппократа принялся хватать герцога за плечи, восклицая жалобно и испуганно:—?Ребёнок, милорд! Ваш ребёнок может пострадать!Ричард так и не смог забыть тот взгляд, которым Анна воззрилась на него, внявшего, наконец, причитаниям старого лекаря и отпустившего свою невинную жертву. Затравленный ужас?— вот что было в глазах женщины, чьего расположения он добивался так долго и так терпеливо. И на чьё доверие он больше не в праве был рассчитывать.Отблагодарив доктора ссылкой с глаз долой?— что на тот момент было предельно возможным для него милостивым жестом?— и понимая, что, оставаясь рядом с Анной, он представляет для неё опасность, Ричард покинул жену и отправился в Лондон, предпочтя выплеснуть ненависть и кровожадность, теснящиеся в груди после посещения Джима Мориарти, не на будущую мать своего законного наследника, а на тех, кто всё ещё стоял между ним и вожделенным престолом.Он не ждал, что Анна сможет его простить, но она, похоже, простила?— Ричард ощутил это, как только вернулся домой к рождению сына. Возможно, доверие молодой герцогини стало более осторожным, однако она с завидным упорством продолжала делить с супругом судьбу, постель и все последствия его дурного характера, и Диккон был ей бесконечно благодарен за эту покладистость. Несмотря на все угрозы инкуба, вопреки его щедрым посулам и убедительным аргументам, наперекор доводам собственного разума, глубоко в израненном и ожесточённом сердце молодого потомка благородного Йорка слабой, но неугасимой искрой теплилась не надежда, нет?— её призрачная тень на искупление и спасение. Но и этого было достаточно, чтобы не позволить дьявольской тьме полностью затопить так неосмотрительно проданную душу.О, сколько раз Глостеру хотелось открыться настороженно посматривающей на него супруге! Но он не мог возложить на её хрупкие плечи ещё и эту ношу, а потому оставался один на один со своей жуткой тайной, пожирающей его всё больше и больше с каждым очередным приходом лукавого и жестокого демона.Привыкнуть к этому было невозможно. И не потому, что, невзирая на мрачные опасения Ричарда, Джим Мориарти посещал своего строптивого подопечного не чаще одного раза в год, являясь лишь тогда, когда поступки молодого герцога уходили уж слишком далеко от личной корысти и кровавых интриг в сторону опасного альтруизма. Но во время этих инквизиторских визитов Ричард будто умирал?— снова и снова, разорванный изнутри адской мукой, точно насаженный на трезубец хозяина преисподней и залитый раскалённой смолой, а не семенем похотливого инкуба. Казалось, за одну такую ночь он переживал всю отпущенную ему боль. К тому же обнаружилось, что регулярность касалась не только посещений кареглазого демона: герцог Глостер заметил, что чем больше времени проходило со дня подтверждения сделки, чем громче звучал шёпот настырной совести, призывая мужчину к ответу и возможному искуплению, тем слабее становилось его тело, теряющее вместе с силой подвижность и ловкость. Все члены сковывало мучительной и болезненной немощностью, движения становились неуклюжими, а хребет скрючивало так, что не спасали даже особые настойки и втирания, привозимые с далёкого Востока. В такие минуты, чувствуя себя раздавленным и абсолютно беспомощным, Ричард почти мечтал о встрече с инкубом, хотя и прекрасно осознавал, что за этим последует?— новая порция ядовитой злобы и ненависти, разящей без разбора и врагов, и друзей, и даже семью.Последнее было особенно страшно: после его помрачений Анна всегда сильно сдавала, тая почти на глазах, боясь не только за себя, но и за сына. Ричард и сам боялся?— того, что в очередном приступе ярости навредит им, сделает что-то, что невозможно будет ни загладить, ни исправить. И даже наконец-то обретённый королевский венец не приносил ни радости, ни покоя?— слишком высока была цена, уплаченная за него.Всё больше ожесточаясь с каждым новым приходом демона, совершая всё более ужасные поступки, увязая в трясине множащихся грехов, которые, как ему казалось, неспособно было искупить никакое раскаяние, Глостер продолжал разрываться между Тьмой, которую он избрал, и Светом, так и не покинувшим его истерзанную душу. Выбор был слишком мучительным, и самой своей невыносимостью подталкивал несчастного венценосного грешника в объятия гнусного истязателя?— убийственные, но избавляющие от страданий хотя бы временно. Дьявольский замкнутый круг невозможно было разорвать: Ричард метался в нём, как загнанная лошадь, ненавидя себя, но при этом всё значительнее усугубляя причину этой ненависти. А когда, ложась на душу осиротевшего короля ещё одной неподъёмной глыбой тяжкой вины, болезненные сын и жена всё же покинули его, отойдя в иной, лучший мир, угасли последние светочи, разгонявшие сей адский морок, и Ричард погрузился во тьму, наполненную лишь отравляющим злом, омерзением к самому себе и беспредельным одиночеством. Голос совести?— пронзительный, как иерихонская труба?— больше не призывал к благим деяниям, а лишь вопил о расплате за всё совершённое. После похорон Анны Его Величество жил словно в каком-то сумеречном тумане, по инерции воплощая задуманное им когда-то для страны и народа, то, что было поощрено благословением добродетельной королевы?— хоть какое-то оправдание его ужасному существованию?— тогда как всеми помыслами несчастного правителя владело только одно: обречённое предвкушение неизбежного и желание избавиться от невыносимых мук совести, куда более жестоких, чем возобновляющиеся телесные страдания.Распутавшийся клубок воспоминаний невидимой нитью выскользнул из сжимающей опустевший кубок королевской ладони, обрываясь в аккурат на выходе из лабиринта прошлого.Ричард потёр веки, будто пытаясь стереть наваждение, и удивлённо уставился на окно, светло сереющее на фоне утонувшей в сумерках стены. Блуждая по коридорам памяти он совершенно не заметил, как наступил вечер. Робко кашлянув, от двери грузной тенью отделилась фигура камердинера и опасливо приблизилась к сгорбившемуся в кресле государю.—?Прошу прощения, сир, но уже поздно,?— разбавленный страхом голос слуги?— кто знает, какое у короля нынче настроение? —?отозвался в груди Его Величества жалящей злостью. —?Прикажете зажечь свечи? Подать ужин?Держа раздражение под контролем, Ричард потянулся, чтобы поставить на стол пустую посудину, и едва не застонал от пронзившей позвоночник острой горячей боли.—?К чёрту ужин! —?прошипел он сквозь стиснутые зубы, пряча за гневом коварно подкравшуюся слабость. —?Принеси ещё вина. И почему тут темно, как у дьявола в пасти?Собственная беспомощность бесила, как и приступы неконтролируемой сердобольности. Глядя, как камердинер засуетился, поспешно зажигая огонь и разнося его по расставленным по комнате канделябрам, король осторожно распрямился в кресле, разминая затёкшее от неподвижности тело. И зачем он только сегодня устроил эту бешеную скачку? Следует быть поосторожнее?— во всяком случае до тех пор, пока не явится Джим Мориарти. И пусть на этот раз лукавый инкуб сделает всё, чтобы навсегда заткнуть рот трусливой совести, пусть хоть с корнем выдернет его ничтожную душу?— Ричард больше не желает пустых метаний, в конце концов, он не маятник, чтобы качаться туда-сюда, принося бессмысленные жертвы мёртвым призракам.Воспоминание о неудавшейся охоте, прокатившись по телу болезненным спазмом, отозвалось зудящим беспокойством: он ведь едва не загнал коня, несясь галопом к замку. Бедняга Серри! Ему тоже досталось из-за глупости хозяина. Одёрнув себя?— опять печёшься о ком-то?— Ричард поспешил оправдаться: это всего лишь жеребец, любимый жеребец, его имущество, не более. Тем не менее, пробурчав побледневшему слуге о своём желании нынче принять целебную ванну, Его Величество направился в конюшню?— лично удостоверится, что длинногривое имущество не слишком пострадало от стремян, безжалостно вбиваемых в холёные бока во время безумной скачки.На конюшне было темно и безлюдно?— отсутствовал даже обычно дремлющий у входа сторож, — но прежде, чем Ричард успел возмутиться нерадивости собственной челяди, его внимание привлекло какое-то странное движение в стойле быстроногого любимца. На стене в дрожащем свете свечного фонаря?мелькала диковинная тень — словно большая птица никак не могла сложить развесистые крылья. Бесшумно приблизившись, король вслушался в тихое успокаивающее бормотание, доносящееся из-за деревянной перегородки. Незнакомый мужской голос?— приятный и мягкий?— увещевал тревожно всхрапывающее животное:—?Тише, хороший, тише. Потерпи, это не больно. Не больно же, правда? За пару дней всё заживёт?— и не вспомнишь. А на хозяина зла не держи. Он ведь не плох, твой хозяин. Тебе ли не знать? Что, я не прав? —?конь, будто поддерживая беседу, беззлобно фыркнул, и невидимый говорун продолжил:?— Вот и я говорю?— худо ему, Величеству нашему, потому он на других и срывается. А ведь на самом деле, если судить справедливо, по всему видно, что сердце у него доброе и благородное: столько хорошего для людей сделал?— и не перечесть. Только жаль его. Одинокий он человек, и тоска у него в глазах бесконечная…Вынести сии сострадательные бредни в свой адрес из уст какого-то простолюдина было выше сил гордого потомка Плантагенета. Решительно шагнув из своего укрытия, Ричард толкнул незапертую дверку стойла, намереваясь обрушиться на жалостливого болтуна со всей испепеляющей яростью королевского гнева, и внезапно замер, точно натолкнувшись на незримую преграду.Хлопочущий возле светло-серого жеребца невысокий парень обернулся на шум, обратив к Его Величеству добродушный взор, и Ричарду показалось, что он просто утонул в ясной глубине синих глаз, широко и удивлённо распахнувшихся ему навстречу.