ГЛАВА 6 (1/1)

Годы 372-374 Истинного Исчисления* * *О Вершительнице Матильде в суде Адъюдикатора предпочитают молчать, отмечая лишь то, что личность сия из особ той породы, обсуждать которых занятие пустое, времени расточительство. Свидетельства редкие, найденные в архивах, представляя единственный факт, раскрывают причину: Матильда из тех, кто надзирает за Вершителями.Тем не менее, от собратьев возможно добиться откровенности, и преисполняется колоритом рисуемый в уме портрет. С их слов, Матильда – ищейка высокого мастерства и искусный маг. Матильда дважды провозглашала Эдикт и не только осталась жива, но и цела. Матильда непредсказуема и хитра. Вероятно, служит не только Суду. Матильду подкупить невозможно. Напротив, неведенью цена – пара железных колец. Усилиями Матильды приговорено к казни больше сотни Вершителей Судеб. Матильда – старая стерва с клюкой, бездушная и жестокая. Матильда – редкого благородства человек. Матильда – беспощадное испытание, ведь её подопечные либо исчезают, либо меняются до неузнаваемости, и те, кто вернулись, ни слова не молвят о ней. Матильда – человек-миф, человек-загадка. Где вымысел? Где правда?Далилы первое впечатление упрямо находит всему интуитивное подтверждение. Цепляясь за внешность, взор отмечает не красоту, но харизму, чья сила притяжения отталкиванию равна. Вершительница Судеб молодится: тонок стан, словно осина, чиста и гладка кожа, словно фарфор, но старость седая сушит черты, размягчает плоть – порождается противоречием пугающая неестественность. Подобен образ лисе и орлице: изящны линии и светлые очи хитры, загнут нос хищно и резок уст изгиб, витиевата внутренняя сила и горда собою крепкая душа, колдовством пронизанная. Дама, несомненно, эффектна и характером далеко не проста, но будет ли дорога с нею непреодолимо тяжела?– Ученица Далила по распоряжению Адъюдикатора Тунона прибыла, Вершительница.Женщина встречает знакомство полуулыбкой, свысока, со скамьи не поднимаясь, вальяжной позы не меняя. Выдыхает облачка травянистого дыма, придирчивым прищуром испытывает. Ровно тлеет смесь в длинной трубке – от запаха терпкого в горле Далилы першит. Меж тем, время Вершительницы не спешит. Утопает молчание в шелесте голых крон, в распевании птиц поутру, в звоне капели. Далила стоически терпит и взгляда бесцеремонного скепсис, и в расставании с домом неугодное промедление. Не сходит с места, не озирается вокруг – ни на площадь, ни на Суд, – но ловит слух шуршание метлы, постукивание каблуков и колёс, цокот подков. Холодит воздух лёгкие, дух родины красит – не надышаться. Манит, норов дразня, самообладания стержень подтачивает…– Эта форма тебе не к лицу, – наконец вставая, заговаривает Вершительница, и от голоса её чуть хриплого, подкупающе мягкого, исходит едва уловимо опасность. – Но не волнуйся: если ничего не выйдет со вторым, то с первым непременно что-нибудь сложится.Смешок краткий – себе на уме престарелое озорство. Мундштуком на коней указав, она небрежно вручает заплечный мешок и закуривает вновь.– Шевелись, прелестница, – неспешен её шаг, по-прежнему блуждает на губах полуулыбка. – Империя никогда не дремлет.* * *Её тёмные волосы собраны сеткой и лентой в пучок на затылке, длинная чёлка густой волной лежит вдоль линии лба. Острый нос и бровей угловатый изгиб – резкости придают овалу лица. Фигура худощава, костью тонка. Нет видимых драгоценностей, татуировок, шрамов, бижутерии. Вооружена посохом из чёрного дерева, сложными рунами испещрённым, с бесцветным кристаллом в навершии – почти новый и далеко не обычный для ученика. Однако форма одежды всё же типична: без украшений, фасоном строга, практична, на теле сидит безупречно, но ни видом своим известным, ни охристым сигилом Суда должного внимания к молодой персоне не привлекает, ибо персона сия – необычайно призрачна и тиха. Будто от времени человеческого пребывая в отдалении, она умеючи ускользает от сознания что единиц, что масс. До тех пор, пока не посмотришь в эти умные глаза – в чистую синеву, глубокую и пронзительную. Заглядывая в них, словно видишь частичку себя. Иногда это мило, приятно, порой раны бередит…Матильда чаще находит последнее, но виду не подаёт. Лишь изредка, пребывая в уединении, насмешкой игру Адъюдикатора меряет – древнюю, как мир, с общим замыслом простым. Истину заурядную с кнутом в кормящей руке: "Пока испытываешь диковинки Тунона, Тунон испытывает тебя". Для Матильды – прощальный эксперимент, наконец. Финальный аккорд в долгой и бурной карьере. А затем – покой. Ни долга, ни обязанностей, ни исполнения прихотей господских... Вершительница посмеивается мысли вольной, любуясь Могилой Терратуса в предвкушении рассвета. Да, Тунон всегда держит данное слово. Вот только толкует его по-своему, – во благо Империи, разумеется. Или Владыки, что вернее, ибо Кайрос есть мера всего.Матильда снова искоса смотрит на ученицу, спящую подле догорающего костра. Очередное творенье Судьи, в жажде саморазвития искреннее, неугомоннее многих других. С каждым пройденным регионом, с каждым глотком безраздельной свободы девице всё труднее придерживаться критериев, Тунону угодных. Но стоит отдать должное: старалась исправно, ради хозяина. Или из страха – не его разочаровать, а себя погубить, ведь всегда немал шанс, что есть тот, кто проследит. Пока ещё она осторожна, но возымела наклонность к ухищрениям прибегать – оправдывая и оправдываясь. Ходить у края, за край заглядывать украдкой, провоцировать, встревать. Что ж, слепая верность и личные предпочтения как никогда разрывают Творенье изнутри, – что и требовалось. Старая Вершительница знает своё дело. Тем злее, вероятно, ирония судьбы.Раскуривая трубку, Матильда возвращается к созерцанию равнины, осенним туманом застилаемой. Не увидеть ничего, кроме очертаний. Точно будущего образ, о котором поёт интуиция переливчатым звоном. Кто-то стоит на горизонте неизвестных лет вычеркнутым – старуха, девица. Одна или обе. Выстукивается неизбежности ритм. Предчувствовал ли Тунон? Подозревал? Матильда, улыбнувшись, беззлобно поминает имя Архонта проклятьем. Бесспорно, он мудр, но не всевидящ, однако развилки будущего не интересуют его.Творенье здесь по иной причине, да готов ли к любому исходу сам Творец, как было прежде, с другими?..Внезапные шорох и дуновение тихое отвлекают от раздумий Вершительницу. Скользит присутствие вблизи, в чаще чахлой. Движение хрупкое вне материи, доступное чуткому восприятию. Уже совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки. Взор Матильды неотрывно встречает долгожданный восход, однако сосредоточенье – на её стороне. Стороне, сном глубоким охваченной – не шевелится, безобидной кажется, умиротворённой. Стороне бодрствующей, что идёт вперёд – у самого обрыва останавливается, но не садится рядом. Первые яркие лучи солнца обличают иллюзорную плотность тела: оно рябит едва заметно. Не человек – предельно точное воплощение его.Это впечатляюще. Талантливо. Умело. Но – слишком часто, беспрепятственно, увлечённо, неоправданно, несоразмерно. Доклады становятся однообразными по вине определений сиих. Матильда выдыхает медленнее дым, высчитывая, коль скоро грянет недовольство Творца и хватит ли Творенью слов и смыслов. Интересно посмотреть, не будучи, как раньше, на месте юности горячей… И вырвать шанс из плутоватых рук судьбы. Не для себя. Для Судьи.– Мы провели вместе немало времени, Матильда, – оживает вниманием проекция ученицы. – Что вы видите, когда смотрите на меня?Она видит магии приливы, ласковым водам подобные. Дыхание заклятий чистое и уверенное. Сплетается сигилами сила грациозно. Обретает форму вне структур, напрямую призванная – дикая и смертельно опасная, она поддаётся, но самоуверенность мага выдаёт. Матильда вспоминает вчерашний день, когда в бою неравном впервые сразил погибелей фантом. Двойник – не слабее оригинала. Прыткость. Непринуждённость. Сквозь пространство уход от удара. Творенье ничего не объяснило, только спокойно пожало плечами. Творец не знал – или скрыл. Творец безмолвие хранит – или безмолвием ограждается.Она видит немало того, что не порадовало бы Судью. Улыбку игривую, притаившуюся небрежно в уголках тонких губ. Остроумную насмешку. Ироничное озорство. Вкрадчивую трель о превосходстве в лирике скромности. К протесту склонность, пусть и с благоразумием сопряжённую. Личное убеждение, жаждущее сделаться главой для всякого решения. Преображение линии терпимости и такта, некогда серой и ровной. Матильда отдельно отмечает: казнь приводится в исполнение рукой твёрдой, но столь каменно хладнокровие, что не верится в искренность его. С тревожащей частотой правосудие Империи примеряет лик милосердный по разумению Творенья – манипуляция ловкая, но, воистину, рискованная.Порой Вершительницу одолевают подозрения, не ставит ли Творенье себя выше Творца.И тогда она видит фигуру за стеклом тончайшим, но прочным, кристально чистым, но оттого сомнительным. Фигура стоит естественно, не скованно, да Творенье ли, не двойник? Коснуться глади прозрачной, но ничего не узнать. Ударить, но не разбить. Единственно Творец о содержании ведает… может быть.Так или иначе, пока пристален взор Бледена Марка, к Творенью обращённый, есть веская причина из любимицы сделаться жертвой.Наконец, она видит девицу, чей крепок сон. Видит фантома, застывшего рядом: взгляд в никуда, памяти отдано сознание безраздельно, но всегда есть стекло, которое защитит, отразив, и, возможно, дерзнувшего навредить – уничтожит.Матильда ничего не видит из того, о чём Творенью следует сказать. Кроме одного…– Я вижу этот рассвет, – указав трубкой на пейзаж, лукаво улыбается она. – Потом, прелестница, ты просыпаешься.Прелестница открывает глаза, с лежанки приподнимаясь. Поводит бровью вопросительно. Несомненно, ощущает двусмысленность. Напряжённо молчит. Матильда ожидает покойно – ни веселья, ни огорчения, но сумрак в сердце, в размышлениях. Наблюдая друг за другом, примеряясь, испытывая, не спеша друг другу доверять, обе смотрят в вероятное, не стремясь его друг перед другом признать.Однако – чувствуют взаимное, почти мистическое притяжение. И потому прелестница вновь пойдёт на сближение, будучи не в силах устоять.И потому – неизбежен союз.– Вместе с восходом всегда приходит новый день, – возвышение солнца встречая, фантом щурится слегка, безмятежный. – Новая надежда. Ваши слова, Матильда, не так ли?Вершительница Судеб лишь смеётся в ответ.* * *Говорят, нет тени, где отсутствует свет. То ли дело – мрак первозданный. Бледен Марк прокладывает в нём, ночном, дорогу бесшумную, бесследную. Архонт пронзителен и быстр, молнии подобно. Слабы оковы пространства и времени против сущности его.Он нигде, но повсюду. У охотника за спиной, что хищником разорван в последующую минуту. Подле любовников, мужем гневливым разоблачённых. Вблизи пьяной драки – летят бутылки, пробиваются рёбра, выкручиваются руки, трещат челюсти, проламываются черепа. За занавесью в дворянском гнезде, где совершенствуют мелодия предательства. В складках плаща, что укрывает убийцу. Около Вершителя Судеб, не законом измерившим вину, а оскорблённой гордыней.Архонт слышит, видит – и не изменяет хода вещей. Тени, обнимая его, насыщая, говорят голосами людей неизвестных и знакомых, победителей и побеждённых, верных и изменников, врагов и соперников, хозяев и слуг. В нежной мгле прорезаются чёткие очертания образов – всего лишь дотянуться намерением волевым, с места не сходя. Однако иногда появляется тот, кто пробуждает желание наблюдать собственными глазами. На сей раз – Далила, воспитанница Судьи. Следить денно и нощно, из любого угла. Сделаться тенью её. Не выпускать ни на секунду из виду…Надзирать за той силой, что внутри пульсирует. Словно бутон раскрываясь, она обретает ясность форм, наконец. Из высших цветок, – ожидаемо. Но станет ли частью коллекции Кайроса?Девочка нервничает, понимая, куда дорога ведёт. Ведомо: в случае отказа его – нигде, ни в ком спасения не сыскать. Но, успокоение или надежду стремясь обрести, нередко касается медальона, что подле руки. Вещица незатейлива – из чистого серебра, до блеска отполирована гладь, украшена сигилом Суда. Пронизана чарами – уникальным знаком призыва. "Дар Адъюдикатора", – однажды призналась Матильде Далила. "Крепкий поводок для своенравного раба", – смеялся невидимый Марк. Одно ко всему верно: медальон – непреклонное требование, что не отвязать. Приказ Тунона, и исполнять его необходимо немедленно. Желание девочки, не претворённое в жизнь и без малого год спустя. Однако – она терпит и ждёт, вопреки искушениям, что поглощают её. Не злится, не держит обиды, принимая покорно мотив господина. Но – знает Марк – болезненно щемит душу тоска……не по родным местам: дом Далилы исключительно там, где пребывает Судья. Беззаветная преданность Тунону не угасает – возможно, – но польза столь ярой верности серьёзный предмет для споров. И ею снисхождения Кайроса, его благосклонности – не добиться, не заслужить. Девочка подозревает об этом. Медальон открывая, переживает сильнее в раздумьях своих. Два слова строгим шрифтом выгравированы в нём: Долг и Верность.– Надо же, не Справедливость и Противоречие, – слышал Марк очаровательную хрипотцу Матильды и почти чувствовал аромат курительной смеси, толику сладковатый и неумеренно терпкий. – Предположу, Тунон считает, что размышлять над этой загадкой тебе не понадобится. Вероятно, никогда.– Боюсь, мне недостаёт высокомерия, дабы расценить ваше "никогда" так, будто бы я слишком хороша для неё, – повторяла бархатистым голосом девочки тьма, доносила до ушей Архонта смех мелодичный и лёгкий, ироничный, но отнюдь не весёлый.В тот раз Марк сквозь тень заглянул, отвлекаясь от слежки другой. Искрился под ярким солнцем снег в сосновому бору, скрипел под подошвами высоких сапог и копыт подкованных. Вершительница Судеб и ученица Суда приближались к форту Опальных, за поводья держа уставших коней – чёрных, как ворона крыло.– А мы, прелестница, изменим Его Величество Случай настолько, насколько способны, – вдруг дерзкое намерение прозвучало.Матильда похлопала девочку по плечу. Приобняла и улыбнулась по-дружески тепло, – взаимен ответ. Отступив обратно, не спешил Марк ни к Владыке, ни к Адъюдикатору.– Оно означает, что Далила нужна Суду, – выхваченная из покоев форта в кромешную тьму, ночью, Вершительница объясняется уверенно и чётко, сонливости вопреки. – И нуждается в моей поддержке.– Аккуратнее, – от предупреждения тянет погибелью, тени тихо шипят в унисон. – Никто не имеет права говорить за Владыку.– Вот здесь ты ошибаешься. Я говорю отнюдь не за Кайроса, – веет от взгляда плутовством. – Если он посчитает мои действия неприемлемыми, я готова понести наказание.– А о девочке ты подумала? – поддевает Архонт. – Для неё может оказаться слишком поздно.– Серьёзно? – ни страха, ни чувства вины, ни сомнения. – Мои знания и умения никак не больше знаний и умений архонтов, а от твоих клинков никто не защищён, даже праведник. "Кайрос есть справедливость".– Слушай, это не…Матильда нежно касается его предплечья, останавливая.– Я стала частью стольких восходов и закатов, что самой себе могу позавидовать. Но есть кое-что, мимо чего пройти было бы с моей стороны непростительной ошибкой. И я хочу, чтобы это "что-то" стало восходом, – она, вздохнув как никогда устало, смеётся следом: – Моя постель в этой промёрзлой берлоге того и гляди безнадёжно остынет, и вряд ли ты решишься согреть её для старухи. Верни меня скорее обратно, будь добр.Полнолунный свет, сквозь чёрную пелену прорезаясь, внимание Марка к бледно-голубым очам привлекает. Невзирая на возраст почтенный, они всё ещё удивительно ясны, проницателен их взгляд, тайн полон, очарования природного…Но век человеческий – не повернуть вспять. Матильда стареет, и накладывает смерть на некогда прекрасную деву свою несмываемую печать.– Кайрос есть справедливость, – напоследок молвит Архонт, отстраняясь от воспоминаний, от истин, – но пока ты не помеха, мои клинки и тени оберегают тебя. И всё же будь осторожна.Марк не даёт ей слова – сгущается ласково тень, в покои уводит. Вновь оставшись в одиночестве, он за девочкой внимательно смотрит – бессонной, на крепостной стене прохлаждающейся, в раздумьях снова блуждающей…Падёт ли в бездну она? Взлетит ли ввысь? Сей мрак впереди – владения времени, избранникам Тьмы неподвластные, но Марк убеждён в одном: девочка вернётся непременно, но совсем другой.* * *Красное. Лазурное. Белое. Плотное, как туман густой. Текучее, как вода. Стойкое, как железо. Распадаясь формой неопределённой – человеку отдалённо подобной, – легко соединяется вновь. Красное, лазурное, белое стремительно, свирепо и быстро?. Оно поёт песнь внеземную, мертвенную. Мелодию страха и ужаса, что за живое берёт, в живое впивается, душит. Шум, словно улей. Бас, точно дрожь земли – от головы до пят, гулом в сердце. Всё звучит как в первый раз: замирает, сжимает, колотит в груди.В красном, лазурном, белом нет ничего, кроме жажды неутолимой, яростной, что иссушает жертву. Оно маниакально преследует лакомое – проводников и носителей магии.За оными Погибель идёт до конца.– Их слишком…"…много", – договорено в умах недосказанное. Когтями разорванная плоть – две обожжённые половины, запёкшаяся кровь. В невыносимой боли застыли глаза. Глубокий шок. Быстрый финал. На чернёной коже доспеха мертвеца обагрен кровью сигил Суда. В дыму пожарища, средь танца боя беспорядочного взор Далилы сей образ ловит мимолётно. За обликом ученицы – сосредоточенным и спокойным – устремление страстное различимо, подкреплённое гневом.– На рожон не лезть, – напоминание Матильды слышит она сквозь фантом.Поддерживать барьеры в тылу, двойником помогать в столкновении – чёткое исполнение вопреки желаниям, настроениям. Бряцает оружие повсюду, взбудоражена округа волшебством, криками накаляется воздух. Минуты схватки перетекают в часы напряжённые. Сгорает дотла поселение, десятками трупов усыпаны улицы и дома. Вдалеке гигантская стена делается зловеще чёрной в редких лучах пасмурного дня. Запечатанная некогда накрепко, она впервые за долгие годы источает свет – крохотный огонёк бирюзовый, тончайшая полоса.Новоявленные врата, одарившие тварей свободой.– Отходим! – приказ Матильды почти теряется в хаосе боя. – Сейчас же!Ученица Суда видит Вершительницу у сожжённого сада – отрезанной от магов и солдат, окружённой. Серый посох хладом смертоносным искрит. Два воина, сопровождавших её, убиты. В обход идёт враг… Трое. Пятеро. Семеро. Бичевателей новый наплыв – с извергом во главе.– Назад! – вторит командир отряда. – Назад, к амбару!Далила не слушает. Бледна, растерянна, напугана, однако дурман сей – считанные секунды. Наперекор отступлению, погибелям вопреки бежит со всех ног за проекцией вслед точно сквозь трясину, марево кошмаров, через мириады едких лезвий, порождённых магией, ядовитых жал, и спешка в этом средоточии зла, ненависти – подобна безрассудному скольжению на грани, безумному броску в объятия смерти…Фатальный выпад пропустив, растворяется фантом. Далила теряет равновесие, падает на землю, но чудом выхвачен миг – снова барьер сплетён. Поднимаясь, собирается с духом – наскоро, второпях.– Назад..! – гневно окликает командир.Он всецело прав: не успеть. Остаётся смотреть, как скрещен посох Матильды с когтями погибели. Как слабеют чары наставницы, тяжелеют жесты. Как в контактном бою годы берут своё: нужной ловкости телу недостаёт. Как в опасной близи, за спиной, воспаряет изверг…Но вдруг – приходит в новое движение эфир. Две точки – одно направление. Пронизывает воздух лёгкий звон вокруг, как будто хрусталя, негромкий, и с мест исходных льётся мягко свет из призрачного воплощения, чей человечий силуэт есть образ зеркала – кристальна чистота.Их двое, друг от друга не отличных. Их шаг – невероятно быстр, и путь – проложен сквозь канву материи, через астральный мир туда, где смерти длань почти касается столь важного для их проводника плеча, почти заносит для необратимого удара коготь… Но свет – молниеносен, ослепителен. Отсрочив неизбежность, он бережно хранит, и сей заслон необычайно крепок… но более – неудержим. В его полупрозрачной пелене, накапливаясь до предела, заряжая без остатка воздух, смыкаются в поток течения энергий – и взрывом чистым накрывают всю округу.Затем – глухая тишина. Блеск тающих осколков, их исчезающий и хрупкий звон. Ни песен погибелей, ни криков людей, будто небылью – какофония схватки. Лишь где-то осыпается камень да стонет дерево, и изредка – слышен выживших шёпот.Затем – осторожность и страх в шагах, в лязге бронзы, в шорохе ткани. В разруху медленно возвращается жизнь, но всё – недоумением полнится, направленное лишь на неё одну, ей всецело, с душою отданное. Спасительница она? Или нечто, в чём дремлет чудовище?Вершительница Судеб встречается взглядом с ней. В неопределённости обеих – напряжение. В облегчении – крадётся мгла. От безмолвия до откровения – ничтожных полсотни шагов… и, вероятно, то понимание, что вовсе отдаляет его. Возможно, до лучших времён. А, может, и в бездну? Навеки.– Хотели сократить путь, но едва не сократили себе жизнь, – подойдя, иронизирует Далила, кровь под носом стирает платком. – С вами скучать не приходится.Исчезают подле Матильды фантомы. На раненных взрывом счастливцев бросив взор, она видит другого. Исцеляющий командира, он ничем от Далилы не отличим. Воин, меж тем, говорит недовольно, пламенно, и проекция безмятежна – на вид, – но то личина грамотная. В настоящей Далиле – усталость. Дух и тело, истощённые до грани. Однако, потирая предплечья, она шлёт улыбку в ответ.Но ведает Матильда, многому не скрыться: озадачена ученица, ибо сотворена диковинная сила, прежде не виданная, и впервые проекция не одна да почти безлика. Наблюдает цепко, зорко: за тем, как тают силуэта очертания, точно мираж плывут, и робко – воздух серебрится вокруг.Чует перемену остро, верит своему чутью: что-то всё ещё сумбурно, не разгадано, оттеснено, но отныне – приоткрыто для познания…Суждено ли, наконец, родиться новому сигилу, дабы озарить бескрайний лик Терратуса?– Командир заверил, что третий отряд на подходе и они примут все необходимые меры, – Далила, пребывая в замешательстве, кивает отвлечённо на Старые Стены, тенью застланные. – Но, думаю, нам следует задержаться здесь. Не так ли?Обыкновению супротив, Вершительница долго молчит. Сложены руки на груди, но правая кисть у сумочки висит, застёжку поглаживая.– Снова видения? – в любопытстве небрежно укор сокрыт. – Не по их ли наущению вы вдруг решили выбрать этот путь?– Не снова, а всегда, – окидывая взглядом болотистую долину, снисходит до признания Матильда. – И если бы я видела, как полагается, то была бы архонтом. Следовательно, дорогая моя, по крайней мере в воображении у нас имеется значительно больше шансов.Далила застопоривается в намерении разговор продолжить. Чуть хмурятся брови – в неодобрении ли, в недовольстве? Вниманием в себя обращённая, бесцельно блуждает взором по горным хребтам, по Старым Стенам, но следу недосказанности – упущенным не сделаться.– Заметила знакомые тени? – нарушена Матильдой тяжесть безмолвия. – Да, неаккуратно с его стороны, – её пальцы, от усталости неловкие, неторопливо трубку и смесь достают из сумочки. – Нас всякое связывало и разобщало, но в конечном счёте он продолжает отсрочивать мою смерть. И хотя это наша с ним история, она принадлежит ему больше, чем мне. В конце концов, он ведь архонт, – равнодушен короткий смешок. – Неужто ты злишься?– Я опоздала на долю секунды, и если бы не Марк, вы были бы мертвы, – размеренно выдохнув, произносит Далила, однако раздражение не стремится утихнуть. – Если бы я знала о нём, то ничего бы из меня не вырвалось и не покалечило бы этих людей. Я могла вовсе убить всех и…– Что поделать, если для раскрытия твоей силы порой нужен увесистый и внезапный пинок, – ничем не омрачён слог. – Ты девушка неглупая, прекрасно понимаешь, что её познание и развитие важнее и дороже этих жизней. Как сказал бы Тунон, у тебя есть потенциал для того, чтобы стать ценным ресурсом Империи. Обуздай неуместное неравнодушие и прими уже этот факт.Замирает возмущение Далилы, с гневом споря, но незаметно вычерченный сигил придаёт нерву покоя. Она смотрит в землю под ногами, от гари чёрную, и замечает Матильда, как из-под прикрытых век пробивается тусклый, холодный свет. Вибрирует эфир, энергий ритм меняется направлением. Точно эхом исходит из тела импульс, аккуратно, чуть боязливо… И – мерцание частое, вспышка. Прекращается действо резко, лишь в набухших височных венах не остывает разгорячённая кровь. – Так мы окажем содействие командиру? – смахнув испарину со лба, Далила кивает своим мыслям. – Или моё неравнодушие здесь неуместно? – в горькой усмешке чуть кривится рот: – Не уверена, что проекции будет достаточно… даже нескольких.Матильда вновь видит синие очи, но – ни сиянья в них, ни света. Раскуривая медленно трубку, будто утрачивает чувство времени, и оттого не спешат ни согласие, ни отказ. Испытывает ненароком девичье терпение…Она не сводит с ученицы взгляда, словно меряет им. Однако то – не более, чем поиск осознанием, сколь близок здесь финал.* * *Смуры последние дни весны, угрюмы. В богатый летний наряд приодетые, они охвачены духом осенней поры. Тянет холодом от реки, от сырой земли, и туманом заволакивает поля на другом берегу, застилает панораму заката. В облаках гремучая синь, вдаль уходя, будто леса кромку поглощает, белыми росчерками скалясь и громыхая. Она по-прежнему свирепа не только гласом, но делом, и льётся ненастно небесная вода, – однако здесь, на правой стороне, у карьера, спокойствие и тишина. По песку его на юго-запад устремляясь, Далила неустанно округу оглядывает, выискивая знакомый штрих, но опушки тень – всего лишь тень. Камней, камышей и проекции – всё та же безликая серость. Ни намёка на присутствие Марка, ни следа. Он не видит? Не выдаёт себя?"…но это не значит, что я к твоим услугам…"Далила находит занятным снова задуматься о нём обстоятельно. Былые ощущения, в памяти яркие, такими лишь там остаются. В настоящем – притупляются, блекнут, не отзываются. В будущем, кажется, потеряют последнюю крепкую связь. Далила не перестанет скучать, но то – будет новый Архонт. Незнакомец знакомый, и наоборот. То же существо, но под другим углом встречаемое, словно в другом измерении. Возможно, Марк станет понятнее – и тем отдалится в её восприятии. Но что с господином произойдёт?"Я запрещаю тебе появляться в столице Империи", – строже обычного маски рельеф и голоса тон. – "Наказание за ослушание настигнет неотвратимо. Это понятно?"Она непроизвольно поглаживает медальон. В холодном металле стелется аура, как чернильная тень. Мерный ритм волн переменчиво плотных, на поверхность способных поднять мягко, легко или, сжимая, утопить хладнокровно. В этом серебре – лишь их крохотный отпечаток, но достаточный, чтобы опасаться его. Чтобы самого Архонта бояться, уважать или пред ним преклоняться. Ей известны все три стороны. Чернильных теней беспощадность, их грозная мощь, их бесценный дар: знание, мудрость, понимание, внутренний покой. Но, пребывая от дома вдали, в круговерти человеческого бытия, душа всё чаще тревожится памятью о силе, что была неумолима в стремлении из разума чужого, однажды кем-то перемолотого, собрать – пронзив, переломав – во услужение Империи свой ценный, уникальный инструмент…"Мир – это иллюзия сердца и ума", – разгорается изумрудное пламя, обжигая ядом раны… или противоядием? – "Какова же твоя, мотылёк?"Отсекается волей словесный танец Голосов Нерата, но зелёный огонёк по-прежнему рядом, в разуме дремлет, как и нескончаемые мириады других, однако он, высвобождаясь, ярче многих и манит, и восхищает, и злит.Он подслушивает: "Кайрос определяет, что правильно, а что нет". В скуке выстукивает носком сапога бессмысленную дробь.Он слышит: "Кайрос и есть закон". Насмехается улыбкой язвительной, глядя мечтательно в облака.Он вслушивается: "Мир Кайрос важнее любого из нас". Выпускает из клеток почтовых птиц и, кружась, рвёт беспечно послания.Он изрекает: "Тунон – говорящая голова. А ты его словами глаголешь, мотылёк. Улавливаешь?". Нежным тоном ласкает слух, певучим, но режет речами рассудок нарочито медленно, с пути уводя."Твои сапфировые глазки восхитительно дополнили бы нашу коллекцию…"Архонт Тайн смеётся, как одержимый. И, вспоминая образ его, Далила видит себя говорящей с собой, – не подменяя им, но воображая роль, неприязни наперекор. Лучше ли думать, что частица изумрудного пламени оказалась внутри? Или оправдаться ею? Сомнительное спасение для заблудшей…"…овцы", – молвит хор. – "Как так, неужто великий Тунон нас упустил!?"Накатывает волной страх."Чернильной?" – шёпотом заговорщицким крадутся голоса. – "То, что от него осталось, стремится не к совершенству, а к безупречному исполнению воли Владыки. Он смотрит на мир через Маску, дарованную Кайрос, и таким, как ты – закрасит чернильной тенью глаза, в чернильную тень окунёт души, умы и сердца… Любимый цвет Кайрос. Цвет подчинения".Защищая, шепчет здравомыслие, упрекает мягко хаоса порыв: до многого способен дотянуться господин, однако и ему не всё подвластно."А, зерно сомнения!" – доволен хор несказанно. – "Архонт Правосудия оказался слабее Архонта Тайн! Но подожди, мы упростим", – чуя решительное сопротивление, оживают мольбой голоса. – "Правосудие и справедливость не могут находиться в противоречии. Ты повидала Империю. Что скажешь, мотылёк?"Хитросплетения логики в строго заданных условиях. Мораль в рамках расчёта, что ограничен интересами государства. Рукотворная модель на службе не высшей идеи, но власти, принадлежащей одному существу. Созданию, лишь Архонтам открывшему своё лицо, да истинное ли?.."Только Владыка владеет Эдиктами", – важно отмечает хор. – "Абсолютная сила. А кто сильнее всех, тот и прав".В Империи между справедливостью и правосудием нет противоречия, пока справедливость есть Кайрос."У Адъюдикатора Тунона холодная голова…" – звучит глухо, будто издалека, – "и пустое сердце"."Он забыл себя," – мысль безликая и немая, но заряженная силой, утверждаясь, ненавистный хор заглушает. – "Но, вероятно, смог бы вспомнить"."Или помнит", – не теряет надежды единственный глас… её, Далилы, отрешённо-спокойный и переливчатый, как хрусталь. – "Но на просторах Терратуса не существует ни разумных альтернатив власти Кайрос, ни сопоставимых сил".И оттого – она здесь, на нехоженых тропах, что в низину уводят. Смягчается постепенно земля, пропитанная влагой, редеет зелень. Смолкает уханье сов, шорох зверей и шёпот ветров, но тиши – не услышать, не ощутить. Басит под ногами из неведомой глубины, клокочет неспешно, утробно гудит. Дюжина миль багрово-чёрного болота впереди – дымит, трупного яда испуская пары, неосторожность поглощает навечно. Горячи его кровавые озёра, струится в почве горечь и виднеется плоть – гладкая, словно воск опалённый.Ещё одна могила, на сей раз тридцати лет. На сей раз – другой творец.У границы её, в сомнении пребывая, Далила с трудом подавляет жгучий интерес к потокам энергии, сплетённым в грандиозное полотно, – к шедевру магического мастерства, созданному лёгкой рукой. В нём будто сотворён мироздания лик, необъятной власти, и в этой непреложной красоте, по праву самого естества – дыхание Вечности, сущего круговорот…Полушаг аккуратный, беззащитный – навстречу неведомому, манящему: не по зову высоких мотивов, мечты, любопытства, но впервые из страха за собственную жизнь, в стремлении продолжить начатое. Однако что возможно здесь познать, чему воспрепятствовать? Да и так ли верно выставить – будь тому воля случиться – пред лицом величайшим свой щит?Но та, кто правит всем, как будто ценит силу, и в том – есть судьбоносный шанс.Переступив черту, едва удерживает равновесие фантом. Сквозь астрального двойника пронзает вихрь энергий тело – до острого жжения в жилах, до нещадного биения сердца. Почти не вдохнуть, почти не сдвинуться – от невероятного могущества, ненасытного, – но сквозь агонию плоти и духа сочится страстное ликование жизни, точно собравшей в единое целое всё своё богатство, многогранность свою…Как возможно, что такая мощь принадлежит кому-то? Непостижимая, она кажется безграничной, всё незначительно в сравнении с ней, вторично, к мелкому, ничтожному близко, меркнет – и сила архонтов. "Даже его", – жалит тускнеющее сознание истина.Всё спутано, безмерно, в быстроте своей неукротимо, ею же ослеплено, оглушено…Слишком поздно учуяв присутствие погибелей рядом, Далила совершает ужасный просчёт: сотканный наспех барьер, удар на себя принимая, взрывает пространство волной чистой магии. Мгновенно аннигилирует всё на пути – и снаружи, и внутри.– Стоило отлучиться, как спящей прелестнице море сделалось по колено…Голос Матильды звенит эхом в ушах, обманчиво нежна нота его. Собственная сущность – трещинами испещрена и горит, словно кузни жаром. Сгинет? Справится ли?– …вот только о том, что болото – не море, она запамятовала, – пронзительным чудится негромкий смешок. – Что не запрещено, то разрешено, да, прелестница? Порой ты весьма оригинально понимаешь требование Тунона познать многообразие людского бытия.Связывается сказанное в целое неспешно, однако ровным счётом ничего не вызывает. Далила с трудом высвобождает сознание из плена, с трудом овладевает собой. Роятся тысячи воспоминаний одновременно, с ума сводя, но подчиняются постепенно. Кровь из носа, ломящая боль, озноб – лихорадит материю. В приоткрывшихся глазах – мутная, плотная пелена, однако угадывается Матильды лицо. Слышен вокруг гул не болот, но трактирная суета, пахнет не трупным зловонием, но пойлом и по?том. Жизнь кипит, но в человечьем ключе – мелочном, приземлённом…И всё же что-то подверглось изменению. Что-то в воздухе затхлом отягощено, что-то сгущает его. Довлеет в простолюдинах напряжение. Не в телах, не во взглядах, не в разговорах, а в душах – невольными порывами, туманными, натянут без видимой причины нерв. Открыта их чувству причина перемен, но не пониманию. Их чувство дрожит, отголоском силы затмеваемое, что за краем, без начала и конца. Дуновением её, что фигура, неприметно сидящая в углу, из другого региона привнесла сюда.– Ну и каков Эдикт Владыки? – тихо вопрошает Матильда, трубкой дымя и заинтригованного взора с подопечной не спуская. – О этот шарм Гибельных Топей… Трудно забыть их сногсшибательный смрад, но, слава Кайросу, ты не утянула его за собой.Невозмутимостью укрепляясь, Далила встречает скепсис нерушимый и, точно льда осколок, колючий упрёк в очах.Она не собиралась лгать столь глупо. Она пыталась продлить мгновение, дабы не выдать растерянность, замешательство и испуг.– Полагаю, если у тебя были сомнения насчёт недостижимости величия Кайроса, они безвозвратно ушли, – посмеивается Вершительница и, чуть бровью поведя, делится подозрением: – Или нет?Далила отрицает отрывистым движением головы. Во взоре Матильды, словно меж строк, иной вопрос, иное развитие разговора. Но – Бледен Марк, неуловимый, невидимый. Он, недоверчивый, догадывается не меньше, однако не знает наверняка. Видел ли произошедшее? Из тотального беспорядка явлений, действий и ощущений вызволяя самую суть, Далиле почти удаётся коснуться её – ускользающей, вёрткой, абстрактной формой отражения наделённой…– Чем теперь изволишь нас удивить? – словно в тягучем сне, долетают глухо слова. – Телепортацией? Или преподнесёшь что-то поинтереснее, поизобретательнее?В новом порыве гудит тревожно разум: что-то в тоне Матильды наделяет смысл сказанного оттенком пророчества. Но, улыбнувшись вяло, Далила лишь пожимает плечами. * * *"А не пошло бы оно всё?"Сокрытое сказано вслух ненароком. Остеречься? Сохранить. Схватить? Через край перейти, но – тьма бескрайняя. Лишь в огне на мраморной колонне золотится пергамент. Строки Мира Кайрос слезами едкими растекаются…Чернильными, как тень. Она, бесформенная и длинная, парит поодаль. Завидев, навстречу плывёт не спеша. Череп человечий обнят ею. Выбеленный, зловещий. В его бездонных глазницах – огоньки-изумруды горят. По истёртым зубам кровь струится.Бездушный лик тленности бытия – один. Два… Множество безжизненного."Тишина!"Тени волна приливает, омывая ступни узкие, серебром сияющие, бестелесные. Поднимается высоко – в чёрную перчатку у горла тонкого сложена. На грубых наручах – от свода законов, начертанного строгим шрифтом, исходит подавляющий импульс."Ты становишься агрессивной…"Вокруг благозвучие незабвенное, однако ею потерянное. Кончики пальцев касаются шеи стройной бережно, но уверенно."…ученица…"Она помнит внутреннее безмолвие. Чистоте мыслительного потока – прямая дорога. Страстям пустота, запрет. Согласие бессмысленно, но кивком дано заведомо – мягко, преданно.Всё – только Ему. Всё для Него, всё за Него. Всё – от Него одного."…девочка…"Вдруг смех нарастающий, избранника Смерти. Шёлк драгоценный в мелодии."…прелестница…"Сладко-горьким дымом сложена насмешливость. Шероховатость в почерке угловатом."Знай своё место!"Могучее, до глубин сотрясающее. Перчатка, стремительно разлагаясь, в клинок обращается.Перечёркнута жизнь."Только посмотри на себя..."Нет тени чернильной. Во мраке – лишь красное марево на тёмном лице. Янтарь в радужке, в белках. Широкая улыбка брошена надменно."Ну же!"Не алое из глотки течёт – стекло звонкое крупинками колкими рассыпается. Ослепительно оно, глаза разъедает. Пятнами белыми мир."Далила, посмотри на меня".Она не понимает кто, не узнаёт. Не может от боли кричать и царапает скальп невольно. Выпадают хрустальные локоны – мутные. По ладони-зеркалу скользят, как ртуть."Гниль! Расцвет! В чьём дыхании?"Пряди падают языками зелёного пламени. За рассеянной белизной – мириады людей, отделённых прозрачным барьером. В безликих масках, бледной кожей обтянутые, незнакомцы хватаются за себя, обнимают крепко. В незрячих очах – страх. В сердцах – жизни биение. В разумах – пелена, вмятина, дыра, искажение."Посмотри на нас!"Осколки сыплются, сыплются из раны на извивающиеся тела. Зрачки безымянных, сужаясь, светом холодным сияют. Недоумение. Ступор. Ужас. Рвётся кожа ногтями, тяжело отрываются маски…– Тишина! – тонет голос не различённый в нарастающем гаме.Стук металла о камень – распахнуты веки мгновенно, выпрямлена спина. Одурманенная кошмаром, Далила слышит Власти Закона пронзительно звонкий удар, но – всего лишь иллюзия сна. То не посох-молот, но судьи молоток. То – узнаваемый, веский, но естественный деревянный звук.– Возвращайтесь на свои места! Сейчас же!Не внимает приказу свирепеющая толпа вельмож, игнорирует оцепление. Гремят в стенах суда ругань грязная, оскорбления, обвинения. В зное тропиков происходящее – словно фантасмагория схваченного лихорадкой ума. Время чудится липким, как местные душные тени.– Прекратите немедленно! – безрезультатно недовольство судьи под последний призыв молотка. – Приставы! Разведите их!Стычка двоих, четверых, десятерых – предстают однородной массой с полсотни голов. Они тонут во злобе, точно в зыбучем песке. Бесконтролен порок, наслаждение в ярости ощутимо. Кулакам нет дела ни до заслуг, ни до лет, ни до чинов, и раскалённый самомнением спор первую кровь оставляет на мраморе лунном. – Разберись!Стоящий на возвышении рыжебородый Вершитель быстро в воздухе чертит сигил, но поздно: лязг уроненной алебарды – вестник беды. Кто-то падает следом в центре боя. Резкий свист кнута. Вскрик испуга, страдания стон. Не свирепое стадо более – россыпь обескураженных горожан."…подкрашенных…"Рядом с той, что наблюдает на расстоянии, у окна, сгущается иссиня-лиловый закат. Бризом доносится запах грозы с тёплого океана – и в напряжённую тишину звенящая проникает."…перекрашенных…"На лице той, что в стороне, улыбка усталая в уголках губ угадывается, но замершие в лёгком прищуре глаза – не улыбаются. Бледнеет мягкий загар, белеет очей синева."…принаряженных…"В памяти той, что меряет пристальным взглядом нередко виденное, новое и вскользь знакомое, вертится неумолимо людей колорит и контраст. Одним объединённые, – на сей раз.Ей больно, ей отвратительно."…потерянных…"Склонена голова. Сомкнутые веки прикрыты рукой. Сердца праведный гнев разрывается в разуме, точно огненная стрела: одна за другой, без передышек и без конца. Обращается каждая к воспоминаниям, чья мораль тривиальна: люди никогда не меняются.– Кайрос… – вздох Далилы будто надвое безмолвие разделяет. – Сколько же вас, титулованных ничтожеств, нежится под солнцем Империи?Её поднятый взор осуждения пылкого полон, неумолим, своеволен. Её очи сияют, подобно холодному, серебристо-молочному солнцу. Нет синевы, – только пустое, бесстрастное зеркало никому не подвластной души. Чистейшая гладь – кристально ясное отражение зарождающегося кошмара без слов, без движения, однако на ней – застывшего стеклянными, странными взглядами.Далила непроизвольно делает шаг назад. Повсюду – ошеломление немое, боязнь. Мучительно в секундах тянется тотальный паралич, но три мгновения спустя грузно падают десятки горожан – бездыханные, с кровью на устах. Меж тем, лишённые рассудка сжимаются в клубок, из стороны блуждают в сторону, не замечая никого; и виден плач, и дрожь видна, и слышно бормотание… Но там, над всеми, высоко, стоит недвижимо один, чьи бирюзовые глаза вдруг робко тлеют жизнью, содержащей смысл.– Вершитель Криос? – осторожен оклик Далилы.Опираясь о трибуну, он смотрит вниз отрешённо. Не слышит никого, не видит ничего, безраздельно в себя погружённый. Роняет молоток – глухим, тяжёлым эхом стук, точно сердца истерзанного. Всё тише звучит оно, медленнее.Тянется к ножнам судья. Далила наскоро сплетает сигил, но скрежет дверного замка внезапностью дух сотрясает, – натянутый, как тетива. Оборот инстинктивный, выставленный барьер…Страх леденящий. Неверие.Сквозь пелену темнеющего эфира – фигура изящная. На тонких губах – "прелестница" неизменное, но беззвучное. Не в силах очей закрыть, Далила быстрее отводит взгляд, но в вычищенном до блеска полу – суженных зрачков отражение. Удивление в них… Оцепенение.– Вы же уехали по срочному делу, Матильда, – с трудом подчиняется голос. – Должны были уехать…Вершительница дарит улыбку рассеянную никому, в никуда. Катится по щеке верной ищейки Суда скупая слеза истории неизвестной, но исчезает во тьме беспросветной – в сущности посторонней, чей хозяин являет себя словно со скоростью молнии, и вновь – за спиной. Чёрной повязкой слепца ложится на неукротимые глаза тень плотная.– Нет, подожди! – отчаянно сопротивление. – Её нельзя оставлять! Разбит теневыми кинжалами энергетический щит.– Марк! Пожалуйста, не…– Знаю, – в зловещей ауре Архонта Теней ярость бурлит; падает посох из выкрученных, тонкокожих рук. – Заткнись и не дёргайся, если хочешь жить.Повиновение вопреки несогласию, недоверию, безысходность – точно танец на костях, и, различив в шипении теней дыхание Марка, в размеренности слыша фальшь, Далила укрепляется в сомнении. Тревога – и едва не страх – упрямо подступает к горлу за каждым оборотом ускоряющейся тьмы, от слишком цепкой хватки на кистях и путаного чувства, что у дороги сквозь пространство, в этой тошнотворно быстрой, лишающей сознания черноте, – иного, кроме смерти, финала не было и нет.Но – замедляется эфир. Вдруг окружению душащему, окружению враждебному – сплошная тишина, безбрежная. Мирный треск свечи неподалёку. Воска аромат, пергамента, чернил. Дух силы, чьё могущество неумолимо, древнего исток, и движение властителя её – плавное и непоколебимое – становится всё ближе…Тих выдох Далилы, неспешен. Не в силах видеть сквозь тьмы пелену, она лишь чувствует волну теней густых, чернильных, у самых своих ног – потустороннюю прохладу, незыблемый покой. Ощущает всем существом испытующий, проницательный взгляд… который, однако, впервые не может проникнуть в разум её.– Вижу, твоему неожиданному прибытию есть веская причина, – невозмутим глубокий глас великого Судьи. – Что ж, с возвращением домой… экзарх.