ГЛАВА 4 (1/1)

Год 370 Истинного Исчисления* * *Красный непрост, противоречив. Он струится кровью в венах, стучит ею в груди, в висках ритмично и неутомимо. Разливается страданием и ликованием по земле, гневом пылает и местью. Горит в сердцах, теплом окутывая или сжигая дотла, безрассудный и страстный. Он решителен и возвышен – яркий акцент торжества власти, приковывающий внимание. И сегодня, в предпоследний день лета, красный стелется вновь под её ногами, ведя по коридорам Суда, всюду окружённый белым мрамором. Упирается в чёрную дверь – в две массивные створки. Здесь сей цвет многосложный, гармонию находя, становится… чистым?– Придётся подождать, Далила. У Адъюдикатора посетитель, – негромко вторгается в размышления один из стражей и, пустой холл осмотрев, шепчет осторожно: – Архонт…– …Тайн, – в неудовольствии она щурится слегка. – Спасибо, я уже заметила."Снова ты!" – шумит в голове, лоснится сладостью, скрежещет. – "Так скоро, мы очень рады!.."Три года – немал срок. Но что есть чувство времени для архонта?"…Безумно счастливы!" – огрызается, будто брызжет слюной, насмехается, но затем окунает опять точно в приторный и тягучий мёд, кусает гнилыми зубами. – "Как тебе пропитанный маршем столичный воздух?.."Из-за необходимости обязательствам безукоризненно следовать потеряно грандиозное действо, оставлено в мечтах. Был близок марш – лишь посмотри в окно из здания Суда, – но требования наставников дорожку увели в библиотеку и в архивы. Всё лишнее исключено ради внеплановых встреч с отцом. Почти выбивает из сил сей режим, но…"Мы были ярким украшением, изгоняющим серость и скуку!" – пронзает вдруг мириадами голосов крикливых, визгливых. – "Фонтаном жизни! Крыльями смерти! Буйством первозданных красок!.."Он разоряется на эпитеты не хуже меркантильного торговца, но впадающего в эйфорию, что собой являет сложное препятствие для складного мышления. Ни слова не разобрать, ни эмоции не понять, и сознание расслаивается от необъятного многообразия… чуши редкостной? Искусной красоты?..Не вторить ему. Держать под контролем."…Мы были неподражаемы! Не находишь?"За неимением склонности давать оценку вслепую, она лишь находит сложным усомниться в неподражаемости Голосов. И, вспомнив яркие фантазии об орде его, одолевшие в мгновения тоски сегодня, гневливое недоумение усердно гонит прочь. Алые знамёна, под гвалт хористов развевающиеся на порывистом ветру, колорит жестоких ртов, безжалостных глаз, бесчестных рук, масок жутких, зловещих и пошлых нательных художеств. Почти всё в людях Архонта, на вычитанных описаниях выстроенное, предстаёт пёстрой шайкой бандитов, головорезов, умалишённых, располагающих правом на жизнь в Империи Кайрос – жемчужине мира – по причинам неведомым, неубедительным образом."Это искусство. А у искусства нет границ. Кроме, разумеется, такого восхитительного обрамления, как законы Владыки", – вдруг выравниваются голоса, но тут же истеричным хохотом залиты. – "Твои сапфировые глазки восхитительно дополнили бы нашу коллекцию, мотылёк. Хорошенько подумай об этом".– Проходи, Далила, – слышится дозволение стража сквозь исчезающий морок.Она почти не видит их, служителей Суда, сквозь приоткрытые створки вглядываясь, шагая неторопливо внутрь. Из полумрака выхвачен солнцем уставшим рабочий стол Архонта – непривычно наблюдать отсутствие бумаг. Не горят светильники, не доносятся звуки. Нет никого. Затворяются двери за спиной – ещё темнее здесь, ещё тише… и неспокойно вдруг.– В верном месте в неверную секунду. Почти повезло, девочка.Сплетённый из теней силуэт выскальзывает на полосу света. Лучи заката обрамляют его, точно саван кровавый. Проясняются цвета пепла десятки кос – назад прилизанные, мокрые, острым иглам подобны. Оживает тьма…Бледен Марк, присаживаясь на край стола, ухмылкой скалит рот.– Это легко исправить, ведь всегда есть ты, чтобы тайное сделать явным, – без выражения парирует Далила. – Но к чему ты сейчас клонишь, я не понимаю.– Неужели? – неискренни удивление и смех. – Ладно, продолжай свою игру. Развлеки меня.– Развлечь? Ты, похоже, забыл, где находишься, – бровью поводит небрежно, но раздражённо. – И судя по тому, на чём ты расселся, я не ошибаюсь. Соблаговоли слезть со стола хозяина, палач.Осуждает неприкрыто, уверена в требовании, будто правом на то располагает – не смешна, не мила по-ребячьи, как раньше, ещё прошедшей зимой. Вновь пошитая форма сидит по фигуре, обретающей стройность, девичью пластику, чувств остроту, дерзкую энергию отрочества. Ниже, женственнее становится голос. Амбициознее – дух: развиваемый знанием и соперничеством, ошибками и успехами закаляемый, на пути к самодостаточности он утверждает о свободе ведающее эго на почётный пьедестал.Сей триумф взросления наблюдая, Бледен Марк разражается хохотом.– Единственное, что я начал забывать, так это то, как быстро могут расти такие дети, как ты. Особенно если они принадлежат Тунону, – меж тем, он откликом снисходит на просьбу. – И всё же прикуси язык, девочка. Иначе я укорочу его сам.Архонт растворяется в пространстве, увлекаемый тьмой, частью её становясь. Опускается тишь безмятежная на залу, воцаряется бескрайняя пустота. Движется эфир свободнее… но вдруг сгущается позади – молниеносно, как никогда. У горлышка хрупкого неизбежностью замирает кинжал, следствием роковым. Беспробудна его чернота, лишена материи, и шипит лезвие, точно кислота. Крепкая хватка Архонта тело сжимает до боли под рёбрами, душит не сильно, играючи, но готово с будничной лёгкостью из жертвы выпустить дух – скованной тенью, сжатой сильной рукой.– Но от этого ты не станешь мне меньше нравиться, – размеренным дыханием касаясь уха Далилы, палач Суда улыбается широко. – Может, даже наоборот.Он исчезает внезапно, не оставив следа. Его смех, дописанный воображением, распаляет гнев. Глубоко вдыхаемый ртом воздух режет до головокружения лёгкие. Негодованием грязнится душа. Предвкушение – ум тревожит: новый фокус Бледена Марка – новое испытание. Затейлив выпад, загадочен и словно невероятен… Но нет того, чего нельзя отразить. Ни тогда, ни сейчас. Ни в будущем.Далила выпрямляется скорее, откашливаясь: в пространстве знакомые вибрации возвращение Адъюдикатора предвещают.– Я вызвал тебя по важному делу, – вслед за глухим хлопком эфира раздаётся позади голос Судьи, – но прежде мы проясним кое-что не менее значимое.Господин умолкает надолго, но чувствует Далила буравящий спину взгляд. Приближаясь, чернильные тени изящно огибают её и вокруг растекаются, точно смола. Они плывут за Архонтом – с гипнотической плавностью, в необычайно нежном ритме, но столь тяжелы, столь густы, что опасение навевают о пришествии шторма…И шторм надвигается – с неожиданной стороны, ипостась непривычную примеряя. В мгновение ока взвивается её беспощадный нрав – неведомой магии импульс издав, набирает оборот, вязкой эманацией расплывается в плоти хрупкой, в теле человеческом. В разум юный, но крепкий – устремление. Обступает, обволакивает. Сдавливает, жалости не ведая. Беспощадно перемалывает. Крик беззвучный дрожит в груди Далилы, боль жестокая. Струйки крови застывают на губах, падают во мрак; тонок их звон, различимы мелодии: удивление, обескураженность, разбитая надежда, страх. Многосложная канва сознания мерцает робко, едва-едва.– Надо же, – проявляясь из угла, интересом блестят золотистые зрачки. – А она умеет удивить.Адъюдикатор Тунон наблюдает в безмолвии. Предельным сосредоточеньем по-прежнему хмурится Маска, сияет навершие посоха мягче, энергии нарастающий ритм – витиеват. Дымят чернильные тени, в ураган заворачиваясь, в круговорот, бросаясь во свет гибельный, – стойкого намерения грозное воплощение, заклятий диковинная сеть.– Вы не увлеклись? – отделившись от стены, Марк кривится в белозубой усмешке. – Так и убить недолго. Или она уже не нужна?Возникший барьер отталкивает Архонта Теней. Недобро сверкает хищный взор, однако нерушимо повиновение. Руки скрестив на груди, более Марк не произносит ни слова, лишь наблюдает за тем, как дребезжит стекло, как стулья и стол дрожат, вслушивается в гул каменных стен. Ширится бездна силы древней, что-то ища, отсекая, и затронутая ею материя словно предваряет стихийное бедствие. Но вдруг – замедление. Ослабление. Всё кажется сном дурным, наваждением… где главное – пред очами синими предстаёт силуэтом. Он замер, точно чем-то – кем-то? – обездвижен. Стоит, глядя в никуда. Полупрозрачный, туманный, но узнанный безошибочно. Он словно пуст, но внутри – томится, подобный дыханию, магии след.– Знал ты или нет, палач, – негромко доносится в стороне праведный гнев Архонта, – я призову тебя к ответу в надлежащее время. А сейчас – оставь нас.Обнятый тенями, Бледен Марк погружается во тьму – с улыбкою довольной на сомкнутых устах.* * *Семь пуговиц. Дерево. Опал. Рябая кожа. Свёрток.Сапфировые глаза прозрачны, подобно хрусталю. Её – не её. Свои. Ничьи. В них больно смотреть, ими больно глядеть. Мир двойственен, велик, тесен… обманчив и ясен.В отражении зеркал пруды."…быть там…".Прогулка в один конец – начало новой прогулки. Дрожат руки и ноги тяжелы, но земля далеко, неподвластно тело родное. Нужно ли здесь оно? Да родное ли?"Полегчает".Белый хлопок. Грязная мешковина. И топот, и рокот, и…Непонимание щемит меж ребёр. Всё – удушливая мгла, полусон, полуявь. Где-то – ещё удивлена, ещё томится главный образ или слово, или звук, или мысль, или... Нечто теряется.Пряный аромат вина. Ягод кислый вкус на языке. Циркуль на чертеже.Но она помнит. Ничего не забывает. Абсолютно ничего. Помнит одновременно. Запоминает."Дрянь, а не человек". "Забирают?". "…и солнце ловлю".Скроется вот-вот – не поймать."…восхитительно дополнили бы мою коллекцию…"Вскрикивает мотылёк: он боится светила, как никогда в жизни. Он жаждет выпутаться, улететь, но вдруг до ужаса пугается высоты. Черны могильные ямы внизу..."Возьми себя в руки!" Дама, которой нельзя перечить. "Злодейка Судьба". Слышна баллада у соседского особняка. Играют кифара, свирель, барабан. Рвётся струна."Хватит!"…мраморные плиты? Ураган внутри разобщает, затмевает. Оглушающая пестрота, смешение беспорядочное.– Сосредоточься на моём голосе, – приближается приказание издалека и, точно прут обжигающе ледяной, проникает в глубины рассудка, ломая. – Далила. Ты слышишь меня, я знаю.Она вжимается в стул, ноги подобрав, уши ладонями прижимая. Сомкнуты веки крепко, но другими очами видна тёмная фигура его: на окне отражается Маска, не покорная закату алому, посох-молот окутан магией – столько бездушия в том, столько мрака… Но, сквозь бесконтрольные вихри памяти, вопреки желанию от образа отстраниться, Далила держит взор ненароком – или взором сама удержана? – против воли не выпускает из виду. Почти бессознательна, почти в небытие падает, однако схвачена таинственной, неведомой силой, от которой расплывается мир, распадается на осколки, но меж тем – разум внемлет покою, шум в глазах утихает, остывает боль…Отец подозревал. Наблюдал. Отменял поездки, встречи. Сна лишал себя. Тайное стало явным. "Развлеки меня".…но – по-прежнему жив призрак. Её копия, её точный двойник. То ли безумие? Проклятие ли?В чём же вина?– Сегодня ты будешь спать. Никто не потревожит тебя, – слышен голос Архонта сквозь плотный морок. – Позднее мы поговорим.Успокоителен слог, но отторгается страхом её, бесконечным сомнением. Господин лжёт. Нет, не может лгать. Уничтожит, убьёт... Утрачивая здравомыслия связующие нити, Далила лишь сжимается сильнее, попытка отторжения – бессильна и бессмысленна. Всё путается, перепутывается, блекнет. Темнеет: наперекор сопротивлению, в угоду истощению приходит время неведенья.Недолог умиротворения час.* * *Тишь задумчивая час за часом царит, но – скольжение по ту сторону мира, в эфире, поблизости, в центре комнаты полупустой. Короткой вспышкой прерывается уединение, лепетом нарастающим, суетой. Гость непрошеный, проявляясь, взмахивает скипетром в приветствии, и две маски встречаются взглядами: железо и бронза, равномерный холод и переменчивый огонь, твёрдость и пластика. Сокрытые металлом очи смотрят в очи, некогда утратившие плоть, – в пару лукавых изумрудных огоньков. Здесь, в кромешной ночи средь бела дня, их пламя резвится будто неистовее и звонче.– Даже у нас порой от тебя мурашки по коже, Тунон, – за неимением оной, покрывается рябью бестелесная сущность Архонта Тайн.Архонт Правосудия стоит у стола, не шевелясь, точно каменная скульптура, в окружении бумаг, разложенных аккуратно, осаждённый размышлениями, что мешают притронуться к ним. Посох его – Власть Закона, – неизменно пребывая рядом, по обыкновению своему не дремлет ничуть, и в присутствии посетителя оживает сиянием навершие.– Ты пустил целую гильдию на удобрение, червям на забаву, – загибает большой палец Голоса Нерата, вздыхает сокрушённо, но без жалости. – Да ещё какую! Древнее только Старые Стены и Владыка. И ты, конечно… в самом завидном смысле.Лик Безмолвия не меняется. Твердо убеждение, непробиваемо: верен вынесенный приговор, ибо не единожды коснувшись запретного, милосердию Кайрос Гильдия не вняла. Неизбежный конец алчным сердцам, показательный урок – выжившим, искушаемым пороком и поддавшимся ему. Никому не уйти от правосудия, не скрыться.Безмятежно по полу стелются чернильные тени, легко.– Приговорил к казни офицеров и их хозяина, – опущен мизинец. – Конечно, Архонт Постоянства получил по заслугам: ревновать надо уметь, не гневя Владыку. Но те люди поплатились только за то, что защищали жизнь своего хозяина во время его любовной драмы. Не слишком ли, о великий Судья? Ведь ты только посмотри, сколько трупов! В один день Империя потеряла изменницу в любви, изменника в законе, тучу их последователей, да ещё целый живописный квартал превратился в руины! – хмыкает Архонт Тайн, вырвавшееся многоголосье радостью дрожит: – Чёрный день для Империи!Белая маска едва различимо ожесточает черты. Рассчитанный жест или искренности дозволенный порыв? Адъюдикатор недоступен никому, неприступен, однако разгадано негодование Архонтом Тайн, и ширится за бронзой жестокосердная улыбка, скалящаяся. Голоса Нерата чуют, знают, по тропке многовекового знакомства крадясь: утрата столь ценных ресурсов болезненно царапает по обманчиво пустому сосуду, проводнику воли Владыки. И, возможно, это перемолотое, выплюнутое, но не до конца сломленное Кайрос чудовище обернуло бы закон в пользу тех несчастных глупцов, что дерзнули пойти благородством против порядка… не будь Её желание иным.А что есть желание Владыки, то закон. То справедливость. То – правосудие. Архонт Тайн с трудом сдерживает хохот одних и возмущение других. Пускаются в драку и в пляс голоса, нарастая. Скипетром удар по шлему – утихомирен хор.– Ещё не всё, Судья, ведь что за пир без изысканного десерта! – согнуты средний, указательный пальцы досрочно. – Ты отправил на пожизненную каторгу ум и красоту. Речь о той леди, конечно. О большом, любящем и истерзанном каждым клочком сердце, – неудержимый сарказм, раскачиваясь нетрезво вблизи оскорбления, высвобождает яркие всполохи зелёного пламени. – Всего-то разок оступилась, из-за слепой любви к брату и сыну… – цокает громко несуществующий язык, отражается эхом звук от стен, но вскорости – Архонт спохватывается, чуть потупив взор. – Нет, мудрость Владыки неоспорима, тут и говорить не о чем. А незаменимых, как известно, в Империи нет. Кроме одного. Двух. Некоторого множества. Кстати, твой очаровательный мотылёк уже в курсе?..По зубчатому лезвию клинка безымянным перстом водя, Голоса Нерата с трудом превозмогает нетерпеливое любопытство, троится сущность его, неразборчив внутренний спор. "Что отличает судью от преступника? Преступление первого зачастую защищено законом", – на грани слышимости, теснимое всеми, шипит далёкое воспоминание Нерата, до ушей Адъюдикатора долетает. – "А закон…"Оборван протест, душимый несогласными. Захлёбывается хаосом мыслей ядовито-зелёное пламя.– Так как она? – мгновение назад сам собою ошеломлённый, Архонт Тайн настаивает, как ни в чём не бывало, не заметив или предпочитая не замечать. – В конце концов, ты увёл её у нас из-под носа и к тому же поставил бедняжку в сложное положение. Пожалей нас хоть немного!Пристален взор Лика Внимания, вновь задумчив, ожесточён…– Если бы ты охотнее делился информацией, она не оказалась бы в нём, – уплотняясь, вмешивается тьма, и взвывает пространство на миг, точно ветра порыв. – Ты следишь за династией давно и знал девочку лучше многих, – сощурены зловеще угольной черноты глаза, на радужке – играет тускло свет. – Расскажи нам о ней. О тайном уговоре с Оберегающими. О склоке между Архонтами Постоянства и Перемен.– А, тень Империи вышла из тени! А уходила ли она вообще? – радость Голосов Нерата струится в тоне, точно яблочная гниль. – И уж кто, как не она, должна знать всё. Почему бы тебе со своего слуги не спросить, Тунон, вместо того, чтобы позволять ему голословно обвинять нас?– Я с наслаждением раскроил бы черепа твоим шпионам, – множатся силуэты-близнецы, шепчутся кинжалы, – но вот беда: ты уже поглотил их или убил. Хотя в первом случае ещё есть надежда докопаться до истины, так что…– Довольно, – в такт вескому слову звенит Власть Закона. – Оба.Адъюдикатор Тунон, вновь воспаряя в пространстве с посохом в руке, выдерживает испытующую паузу. Напряжённо молчание, и лишь шуршат голоса Архонта Тайн, навеки неугомонные, беспокойные.– В возникшем хаосе последних недель вы чудом заслужили прощение Владыки, в связи с чем я советую вам как можно скорее перевернуть эту тёмную страницу истории ваших взаимоотношений, – бурлит вокруг Судьи мрак; надвигаясь, чернильные тени окружают гостей. – Тебе же, Архонт Тайн, следует быть благодарным Кайрос вдвойне. Несмотря ни на что, она оказала тебе высокое доверие, отдав лучших магов Гильдии Оберегающих. Надеюсь, ты распорядишься полученными от них знаниями исключительно во благо Империи и в строжайшем соответствии с Законом. Марк, – пресечена взмахом руки едкая реплика палача. – Я не хочу вновь увидеть беспорядок таких масштабов."Иначе я приду за тобой", – витает недомолвкой желание Архонта Теней, на устах затаилось улыбкой, сверкает в горящих, словно два солнца, очах, жаждой смерти чужой одержимых. Но многоликий хор – лишь смеётся в ответ. Поднята в самодовольстве голова Нерата: он умеет лавировать меж законом и преступлением, как никто другой в Империи, и сухим выходить из воды, – из века в век.– Мы все полностью принадлежим Империи, досточтимый Тунон. Мы – верные и преданные слуги Владыки, ты же знаешь, о великодушный Судья, – течёт в речах поддельный елей цвета бордо; едва не сквернословит Бледен Марк, терпя отвращение. – И, конечно, мы хотели бы выразить тебе благодарность за столь восхитительный подарок, ведь если бы не твой праведный и убедительный гнев, обращённый на Гильдию, кто знает, когда бы мы уговорили Владыку позволить нам поглотить их чу?дные умишки. За это мы готовы оказать тебе бесценную помощь в твоём… затруднении, – оглядываясь по сторонам, он будто боится слежки. – Если, конечно, ты позволишь нам…– Исключено, – категоричен Судья. – Ученица Далила – не твоя забота.– Мы выпытали немало полезного у этих магов, и…– Даже не пытайся приблизиться к ней, Нерат, – не сокрыта угроза в предупреждении палача. – Если только не хочешь, чтобы я…– …намотал наши воображаемые кишки на нашу воображаемую шею? – хохот гулкий, хохот тщеславный бьются, как фарфор, брызгают надменностью. – О, мы знаем игру поизощрённее, поизобретательнее! Что если мы возьмём тебя за…– Тишина! – громче прежнего звучит пронзительная мелодия Власти Закона, разумы сдавливает на миг. – Нет, Архонт Тайн. Я высоко оценил твою любезность, но с положением моей подданной справлюсь без твоей помощи.Маски скрещиваются взглядами: будто встречи начало, но с надеждой – на невозвратность обсуждения, на уступку любой ценой. Железо и Бронза. Оледенелое и Разгорячённое. Обе – достойный памятник тому стремлению, что направлено на достижение цели.– Как знаешь, Тунон, как знаешь, – наконец, уступает Архонт Тайн, и разочарование его лоснится хитрецой. – Ты многое упускаешь, отказывая нам. И, может быть, привлечёшь лишнее внимание Кайрос, если что-то пойдёт не совсем так… или совсем не так.Изумрудным огнём вспыхнув, Голоса Нерата исчезает. От погасших свечей исходит ласковый дымок. Аромат воска кажется насыщеннее и острее, во тьме перемещаясь. Уплывают вспять чернильные тени, рассеяно искусственной ночи полотно, и свет полудня, проникая в кабинет Архонта Правосудия, отражается от белизны высоких стен.В сощуренных глазах Бледена Марка – тонкое, болезненное выражение неудовольствия. Он медленно пятится к сумраку, отброшенному колонной.– Полагаю, причиной твоему грубому вторжению послужило важное дело, а не визит Архонта Тайн, – упрёк надламывает усталую тишину.– Если бессознательные приключения нашей спящей красавицы всё ещё можно так назвать, то да, – в усмешке изгибается рот палача. – Мне кажется, вам пора вмешаться и сделать то, что не удаётся вашим слугам. Разбудить девочку, если это вообще возможно. Иначе блуждания её проекции окажутся для нас не такими безобидными, как могли показаться сначала.– Ближе к делу, – строже тон звучит, холоднее.– Проекция снова в библиотеке. Сказала Фирлису, что пребывает "в поисках просвещения". Старика всё-таки хватил удар. Неясно, выкарабкается он или нет, – умолкнув, Марк позволяет зародиться ощутимой недомолвке: сладко-горькой, толику драматической, по терпению Адъюдикатора скользящей, точно по металлу – лезвие. – Это произошло в секретном архиве полчаса назад. Девочка обошла печати, но где её метка – днём с огнём не сыскать, – учуяв за Ликом Внимания слишком быстрое пришествие гнева, он не сдерживает ни довольной ухмылки, ни искры веселья. – Да и теперь некогда, потому что она приноровилась…– …взаимодействовать…Едва слышен вздох из-за Маски, тяжек и недоумение обличает. Падают в размышление не сказанные слова. Вокруг подола мантии воздух сгущается тьмой, взвивается, и пространства полотно, стягиваясь в незримую точку, вибрируя, предвещает скорый уход Архонта.– В чём-то этот безумец прав, – спешит вмешаться Марк, и нет ни следа недавней игривости в нём. – Вы действительно взялись за опасную затею. Не лучше ли…– Напоить свои ненасытные клинки ты всегда успеешь, – непререкаем властный отказ.Адъюдикатор исчезает, но по-прежнему повсюду витает присутствие воли его. В призванных тенях утопая, охвачен затаённым упоением Марк, вновь хищным оскалом улыбка… Он чует чёрным сердцем своим, изнурённым жаждой и скукой, отличный шанс осуществить задуманное – впервые за долгие годы.* * *Декада тишины оглушительной посреди голых стен – новый день стар с первого стука полуночи, предсказуем непредсказуемостью. Недели света отсчитывают мгновения непрерывно и медленно во спасение рассудка, ламп сияние яркое – кошмарам преграда. Распыляется беспорядок внутри, разлагается, но всё ещё нет сна без снов, настоящего без прошлого, встреч без осечек. Однако – собранна, сдержанна, осознанна насилу, наперекор. Что-то улавливается тонко чутьём: ниточка, паутинка, тростиночка. Что-то не выскальзывает из неуклюжих рук.Опрятен и строг, как всегда. Держит гордую осанку, но нездоровы бледность, худоба, бессонны синие глаза, морщины глубже, резче. Раны заживают на кистях. Стекло? Подрагивают пальцы. Теплы объятья, безмятежны заверения, но дух надломлен и опустошён."Я буду рядом так близко, насколько мне позволят".Молчание обоюдное – и острое. Не разделена боль из страха её приумножить. Он был здесь, но в себе. Он был близко, но в главном далёк, отрешён, и вопросам, витающим бессловесно – загадкам, что водят хоровод и в неведении, и наяву, – нерушимая немота. Известно, где искать, но здесь трудно кому-либо доверять. Прахом слог."Как ни странно, твоя матушка клялась, что он ни при чём".Тени медленно танцуют вокруг своего повелителя, шепчутся. Его улыбка – плотоядный оскал."Нет доказательств – нет обвинений. Но даже если бы… Между нами, девочка: пока кое-кто не категорически против, Тунон трактует Закон, как хочет".Погружается в пучину тьмы, рассеивается. Легче в груди, взор чище. Свободнее, яснее в душе."Сечёшь? Скажи старику спасибо, в том числе за то, что ты всё ещё дышишь".Она потирает виски. Воспоминаний колючая дуга как петля на шее: затягивается, удушает, веских объяснений Адъюдикатора не приемля, повторяет вновь и вновь нанесённый в спину удар, напирает страхом. Его слово – прахом ли?Нет случайности в переменах. Нет в Лике перемен. И всё-таки…Движется смурая гладь потолка – расплываясь, обретает полупрозрачность. Виден смутно рельеф стола – свитки, конверты, старый фолиант. Слышен скрип пера, шорох бумаги – в мареве чёрном, словно молоко плотном. Туманно, до головокружения двояко, но не уйти, не прекратить.– Далила.Заметив мгновенно её появление, взирает Маска неподвижными очами – железом, покрытым белоснежной эмалью. Они чудятся полыми глазницами создания, не существовавшего никогда… чудовища из кошмаров.Глаза прозорливые, пронзительный взгляд. Смотрит ли Лик? Смотрит ли Он? Он – Лик или Лик – это Он? Где черта? Существует ли?Её господин пуст столь же, сколь полон. Необъясним. Непонятен. Недоступен. Всё по-прежнему. Но вместе с тем – будто бы по-другому… Отвергнуто истерзанным разумом то, что наваждением чудится.– Что привело тебя ко мне?Желание затаившееся, живущее своей жизнью, опасное, непримиримое – поиск фактов, понимания. Оно плавит рассудок, ослепляя. Стискивает, расцарапывает, и не раскрыть в сопротивлении рта, – лишь выдох слабый. Не овладеть голосом: натянуты связки, перетянуты, но ни боли, ни звука. Не подчинить язык, словно обратившийся камнем. "Ваша Обесцвечность, я ищу", – зудит во лбу, пульсирует под ключицей, затекает в гортань, расцветает. Сдержать, остановить, замуровать откровенность коверкающую, сумасбродную прямоту – рвущую, разрывающую вспышками-полосами, вспышками-сетями. Закрытая рана из истин сокрытых обнажит уязвимое, разворотит вконец.Умертвит? Пред волей господина – ничтожно всё, бессильно."…пока кое-кто… пока кое-кто… пока кое-кто… пока кое-кто…"– Что отрубит мне Марк, чтобы я умерла? – выпадает из хватки неловкой. – Я не верю в…" …ты всё ещё дышишь…"– Нет, Ваша Честь, это не я, – горячей смолой льётся страх, охраняя. – Не я. Меня нет. Не…Она вжимается в подушку, закрывает голову руками – отшатывается, смотрит в алую дорожку под ногами. Смыкаются веки до боли, но нет пустоты. В тиши комнаты, запертой наглухо, – пение птиц из окна, распахнутого в кабинете Архонта, благоухание цветов, дуновение прохладного ветерка. Утро раннее, восхода порог.– Нет, нет, нет, всё не так, Ваша Честь, знаю, всё не так…Околесица слетает с её языка и здесь, и там. Слово в слово, но спутанные – своды законов. Правил, теорий монотонный букет – на одном дыхании, без запинок, заминок. Быстрее и резче речь.Оно кричит, рассыпаясь. Собирается в целое. Живёт, не забывая: заново, снова, по-старому, из прошлого в настоящее, из настоящего в прошлое – едино, неразделимо.Неразборчив шёпот в стороне, почти не слышен. Оживлённый спор, разочарование, проблеск надежды. Шаги вблизи. Оковы натирают щиколотки, сдирают с запястий кожу. Сдавлены уши железом, безнадёжно немеет затылок. Бронзовый стол – холодом жалит спину. Чары чужие повсюду, и сердце стучит ошалело, дыханию воздуха недостаёт. Их возвращение – агонии продолжение. Провал. Беспросветная темнота…Жжение – кончиками пальцев посторонних меж лопаток, на позвонках. Ширится, напирая грозно. Охватывает, проникает, расщепляет. Воссоединяет: концентрируется мысль, сквозь мглу полураспада болезненно пробираясь, сквозь взбудораженный норов, сквозь мельтешение образов. Далила выдыхает устало, сплошной мрак созерцая в закрытых очах, – освобождения волна…"Ты всё ещё боишься меня. Не доверяешь мне", – клубятся чернильные тени, обращая в сумрак ясность дня. – "Знай же, что таким образом ты ищешь своей гибели. Этого ты хочешь?"…но суетится устрашённый разум, подозрений рой шуршит в груди."Эй, возьми себя в руки, девочка!" – скалятся белые зубы бодро. – "Иначе я возьму тебя сам. Ну, ты понимаешь. Ничего личного".Противоречие пенится, точно пасть бешеного пса. Обращается пеной морской, засыхает на камнях.Здесь, вправду, нет ничего личного. Однако и чужого – не сыскать.– Ты делаешь успехи, Далила.Касаются пальцы её макушки, и кружево заклятья бережно взывает ко сну. Мягкой дремоте внимая, Далила сказанное понимает едва-едва. Что-то важное вновь ускользает, но…– Да, Ваша Честь, – шепчут оробевшие уста. – Всё в моих руках.