8. Рабство иллюзий (1/1)

Первым, что бросилось в глаза Коннору, был контраст изображения на холсте и внутреннего обустройства картины. Его взгляд никак не мог выловить в густом тумане хотя бы очертания деревьев, ведь изображение леса на полотне было очень объёмным, ясным, чётким, и казалось, что за спинами влюблённой пары простирается целый мир. На деле же у Коннора возникло ощущение, что он угодил в чулан: пространство вокруг было тёмным, мрачным и сковывающим движения.С большим трудом он посмотрел в ту сторону, откуда только что пришёл. За туманной дымкой можно было разглядеть квартиру Линдсей. Небольшое окошко было между гостиной и тем местом, куда он попал. Вот только оно медленно блекло и с каждой секундой затягивалось туманом всё сильнее. Коннор снова перевёл взгляд на Линдсей. Чем-то неестественным на фоне сумрака казалось её сияющее от счастья лицо. При этом движения и мимика были очень странными, минимальными, замедленными. Он всмотрелся в улыбку и заметил, что черты лица Лин начали заостряться, словно по ним кто-то водил карандашом. Однако такие метаморфозы, как ни странно, совсем не удивили его. Где-то на задворках сознания пробежала мысль, что и он сам, наверное, превращается из живого в нарисованного. Но его эта мысль абсолютно не смутила. Коннор не мог знать, что счёт пошёл буквально на минуты, и у него было ничтожно мало времени на попытку спасти Линдсей и выйти самому. Он не чувствовал, что его личность уже старательно уничтожалась, а разум словно погружался в расплавленный воск. Коннора дурманил непривычный коктейль из любови, эйфории и страсти: ведь мир картины диктовал свои условия существования, старательно вычищая остальные чувства и эмоции. Коннора больше не смущало это мрачное тёмное место. Напротив, он ощутил, что ему здесь очень уютно и комфортно. Дойл смотрел на Линдсей и понимал, что единственное, чего он хочет прямо сейчас?— это быть здесь с ней вечность… Никакие заботы и тревоги больше не тяготили. Боли в пояснице и животе, которые часто его беспокоили и которые Адам называл больше психосоматическими отголосками ужасов, пережитых в Неваде, полностью растворились, даруя лёгкость и приятную невесомость. Коннор был свободен и безгранично счастлив. Он ощущал каждой клеткой тела, что всё прошлое, вся тяготы, крики сослуживцев в Бермудах, звучавшие в голове?— всё это покидает его. И он отпускал это со счастливой улыбкой на лице. Как же он устал от этой внутренней боли, как же хотел обычного человеческого счастья и покоя. И сейчас своё заветное желание он видел прямо перед собой. Линдсей смотрела на него с любовью, трепетом и восторгом. В её взгляде не было ни намёка на печаль и грусть, как раньше. И от этого Коннору также было легко и хорошо. Хотелось буквально парить с Линдсей над землёй, освободившись от тяжести внутри тела. Поддавшись внутреннему порыву, Коннор хотел сказать Линдсей, что любит её, но понял, что не может открыть рот. Да и звуков никаких вокруг не было, словно они с Линдсей попали в вакуум. Несмотря на начавшийся процесс превращения, остатки разума Коннора бились в агонии с яростными криками: ?Нужно уходить! Картина пожирает тебя, превращает в нарисованного, убивает твои мысли, стирает память!?, но мужчина лишь отмахнулся от этих попыток Дойла-исследователя и учёного взять над ним вверх. ?Надоел ты мне… Дай мне, наконец, быть счастливым?. И тут коварный мозг, понимая, что его обладатель окончательно решил поддаться сладостным иллюзиям, уцепился за последнюю ниточку и подсунул воспоминания о Николь….… Телефонный звонок. Смятение, непонимание, отрицание. Какая дочь? Адам спятил! Не может быть! Ему не нужна дочь. Не сейчас, он не готов!… Вот он берёт Николь на руки, неуклюже, боясь что-то сломать. Сердце бешено колотится, ум отказывается признавать и принимать тот факт, что теперь он отец.… Вот он впервые видит, как дочь улыбается, смешно пуская пузыри. Её серые глаза — его точная копия — смотрят внимательно, словно исследуя… Глупая мысль о том, что достойная смена растёт, может тоже учёным будет… А, может, не всё так страшно? Ведь когда-то он хотел детей. Видел в них смысл жизни. А ему он сейчас так нужен. … Беспокойство, ужас от вестей, что у Николь поднялась температура. Он не может её потерять. Даже понимая всю абсурдность этих мыслей, он всё равно тревожится. Бросить всё, быстрее, нужно ехать к ней. Быть рядом!… ?Никки, папа рядом, не плачь! Я всегда с тобой, запомни, я с тобой… Я никуда не уйду, никому не позволю забрать тебя. Ты лучшая частичка меня…?Я с тобой… Я с тобой… Я с тобой…Коннор перевёл взгляд на портал между этим миром и квартирой Лин. Тот уже почти растворился. Да и его память рассыпалась, как ожерелье, бусинки которого уже не найти в траве. Дойл вдруг понял, что если сейчас ничего не предпринять, то они с Линдсей застрянут тут навеки. Которая, вероятно, продлится до момента, пока картина не попадёт к своим следующим владельцам, и их души не будут затянуты в эту ловушку. Ведь ?Закартинье? представляло собой очень маленький мирок, все, кто попал в него, скорее всего, растворялись, стоило попасть сюда следующей паре. Медлить было нельзя, ведь картина получила своё: она затянула в себя ту, которая страдала от неразделённой любви и того, кого она любила.Каждое движение давалось Коннору с трудом, как будто он угодил в смолу. Превозмогая липкий сумрак, охватывающий их всё больше, он схватил Линдсей за руки, чуть выше локтей. Улыбка на её лице исчезла. Она испуганно смотрела на него, словно чувствуя, что он задумал. Глаза Доннер умоляли его не делать это, не разрушать их счастье и только что созданный союз, но Коннор собрал остатки сил, которые растворялись вслед за мыслями и болью, и толкнул Линдсей в портал. Он видел, как она оказалась по ту сторону картины, встала с колен и начала осматриваться по сторонам. Повернулась, и их глаза встретились. Взгляд Лин снова наполнился ужасом. Она упёрлась ладонями в холст, а по движению губ он догадался, что Лин произнесла его имя. А ещё Коннор видел, как границы портала всё больше размываются с каждой секундой, а в абсолютной тишине раздались чьи-то душераздирающие стоны. Сумрак вокруг него стал сгущаться ещё сильнее. Коннор стоял, наблюдая, как и без того серый мир картины заполнялся темнотой. Стоны становились всё более слышимыми. Мир картины рушился, а сил на последний рывок у Коннора уже не было. Он не мог пошевелиться. Хотел вспомнить, где чувствовал абсолютную беспомощность и пожирающий страх, но уже не смог. Он не помнил, кто он и как сюда попал, но чётко понимал, что выйти уже вряд ли получится. И тут мозг пронзил отчаянный детский крик. Коннор с трудом собрал из ошмётков памяти детское лицо с серыми глазками, сжал кулаки, стиснул зубы, сгруппировался и прыгнул…***Оказавшись в своём мире, Коннор почувствовал, что он полностью дезориентирован. Пару минут понадобилось, чтобы зрение снова стало чётким, а слух смог различить звуки окружающей действительности. Он и Линдсей стояли друг напротив друга, ошарашенно и странно улыбаясь. И только спустя какое-то время, когда морок окончательно отступил, до них дошло, что они стоят в костюмах Адама и Евы, а вся их одежда лежит под ногами. Улыбка моментально слетела с уст и уступила место стыдливому румянцу на щеках. Они одновременно наклонились за одеждой, стукнулись лбами, но, словно не заметив этого, похватали свои вещи с пола и разбежались в разные углы квартиры. Линдсей убежала в спальню, а Коннор?— на кухню.Застегнув брюки и ощутив яркий контраст между привычной опоясывающей туловище болью под рёбрами и вновь нахлынувшим возбуждением, Дойл с некоторым сарказмом подумал: ?Уж лучше эти надоедливые ощущения в животе и спине, чем вечность в узких нарисованных панталонах?. И тут он услышал лёгкий хлопок позади себя, поняв, что что-то выпало из кармана брюк и ударилось об кафель. Это был подарок для Линдсей: бархатная коробочка с брошкой. А ведь он совсем забыл о ней. Хорошо, что не потерял.Коннор открыл кран с холодной водой, спешно умылся и сделал несколько глотков, чувствуя, как кровь начинает закипать в венах от застывшего перед глазами образа Линдсей после выхода из картины. Теперь он был уверен, что пушистый белый халат вряд ли ему будет сниться после увиденного сегодня. Нужно было срочно переключиться. Например, на работу, в конце концов. Коннор медленно выдохнул, стараясь отпустить напряжение и сконцентрироваться на деле. Больше всего его интересовало, как сейчас выглядит картина, на которую он даже не взглянул после выхода. И сейчас это было чистое любопытство. Коннор больше не чувствовал влияние полотна на чувства, эмоции, состояние, больше не слышал зов в голове, что не могло его не радовать. Он наконец избавился от наваждения, возвращение Дойла-исследователя, его привычного хода мысли также немного успокоило Коннора и остудило пыл внутри. Откуда-то из глубины комнаты раздался короткий нервный смешок Линдсей. Неожиданно и Коннору вся ситуация показалась нелепой. Он улыбнулся уголками губ и, поправив пиджак, вышел из кухни.От ?Дарящих любовь? остался лишь одинокий лес, который выглядел сейчас тёмным и мрачным. Людей в нём не было, только деревья с голыми ветками. А ведь до этого лес манил своей зеленью и разнообразием красок. Пока Коннор разглядывал картину, Линдсей также полностью оделась и вышла к нему.—?Как ты? —?мягко спросил Дойл.—?Нормально, а ты? —?она выглядела смущённой, как в тот вечер после встречи с Мишенко.—?Я всё же пробыл в картине меньше времени.—?А сколько я там провела? Мне показалось, не более пяти минут. Но вижу, что уже день, а я попала туда ночью.—?Сегодня двадцать первое апреля,?— Коннор глянул на часы,?— 11.35.—?Ты шутишь? Последнее, что я помню, это ночь после моего дня рождения. Ты хочешь, сказать, что всё двадцатое число и почти половину двадцать первого я просидела там? —?она ошарашенно уставилась на увядший лес. —?Не может быть! Да и как? Как я туда попала? Я ведь почти ничего не помню. И как ты туда вошёл?—?Для начала я бы хотел утолить собственное любопытство и узнать, как эта картина попала к тебе…Линдсей помолчала какое-то время, все ещё не отводя взгляд от нарисованной чёрной ели, а потом посмотрела на Дойла и тихо спросила:—?Хочешь кофе?—?Хочу. Наверное, у нас с тобой будет длинный разговор. Мне столько нужно тебе рассказать, объяснить… И, в конце концов, подарить тебе подарок на день рождения,?— Коннор улыбнулся уголками губ и нащупал в кармане бархатную коробочку.