2 (2/2)

- Я не хочу стеснять Вас, лучше здесь посижу.- Мне все равно нужно на дежурство, так что можешь спокойно там расположиться, ты мне не помешаешь. Если, конечно, ты не собираешься бегать по больнице в поисках своего друга.- ЕслиВы сам мне покажете, где его палата, то шансы такого поведения с моей стороны значительно уменьшатся, - чуть улыбнувшись уголками губ, ответил Эл.

- Ты не просто упрямый, ты как-то патологически упрямый, - усмехнулся врач. – И это, судя по всему, уже не лечится.

- Не от всего можно найти лекарство, - пробормотал парень, положив голову на руки. – Если бы это было возможно, жить стало бы легче.

- Легче? Я с тобой не соглашусь, - улыбнулся доктор. – Чувства помогают выжить, когда ничего другого не остается. Кому-то помогает ненависть, кому-то жажда мести, кто-то остается жив ради дружбы, а кто-то борется ради любви. Чувствовать – это всегда больно. Особенно, если ты не привык. Но без этого жизнь будет скучной, однообразной и бессмысленной. На тот свет не заберешь деньги, машину, связи. Туда уносят только воспоминания, хорошие или плохие, и чувства, какими бы они ни были. И после тебя останется отнюдь не счет в банке, твоим родным и близким, которым ты был дорог, будет наплевать на него. Деньги не несут в себе части тебя. Потратил и забыл. А воспоминания и чувства – это как раз то, что ты оставляешь своим друзьям или любимым. Так что, тебе выбирать, что ты хочешь оставить после себя.

Эл вздохнул, потирая глаза. Внутри бесновалосьмного эмоций, которые он не мог поставить на место. Как оказалось, борьба с самим собой утомляет сильнее, чем месяцы упорной работы. Возможно, отдохнуть не помешает.- Пойдем, уложу тебя спать и со спокойной душой продолжу работать, - врач потянул парня за рукав.

Рюузаки встал, по привычке засунул руки в карманы и, ссутулившись, поплелся за ним по бесконечным больничным коридорам. Наконец, перед ними возникла дверь с надписью ?Главный врач? и фамилией.

- Ну, заходи, будь как дома, - широким жестом распахивая дверь, мужчина пропустил парня вперед, - не забывай, что в гостях, - добавил он, заходя следом.

В кабинете было очень уютно, на окнах стояли цветы, многие даже уже расцвели, раскрашивая воздух в едва уловимые ароматы. На столе царил просто образцовый порядок, ничего лишнего, только компьютер, ежедневник, органайзер и кактус в оранжевом горшочке. В шкафах, расположившихся вдоль одной стены, лежали идеально ровненькие стопки папок, документов, шеренгой выстроились какие-то рулоны, видимо графики и таблицы. Довольно необычно среди всей этой писанины смотрелись мягкие игрушки, сидевшие на некоторых полках. На стенах, среди дипломов и сертификатов в рамках, висели и забавные картинки из мультиков, отдельный угол был отведен под детские рисунки. Вдоль второй стены стоял диван, на котором уютно примостился большой рыжий мягкий медвежонок с добрыми карими глазами.- Ну, давай, устраивайся тут, рядом с Аки, - он указал на диван, взяв с него аккуратно сложенный плед.

Эл немного постоял, собираясь с мыслями и силами.

- Не переживай, он хороший, - усмехнулся мужчина, разворачивая плед, - не храпит, не брыкается, одеяло не отнимает.Парень забрался на диван, устраиваясь поудобнее под пушистым плюшевым боком медведя. Ему хотелось спать, и соседство с игрушкой его мало волновало. Врач накрыл его пледом, выключил свет и вышел, закрыв за собой дверь. В комнате стало тихо. Эл прислушался к своему внутреннему голосу, своим мыслям и так некстати проснувшимся эмоциям. Видимо, после таких передряг, даже они устали и утихли. Только чувство дискомфорта не хотело его отпускать, постоянно напоминая, чтотеперь все будет не так, как хочется ему. Заткнуть рот своим чувствам ему больше не удастся. Поворочавшись, парень все же уснул, уткнувшись лицом в лапу медведя.Наутро ничего не изменилось. Врач сказал, что Лайт все еще в коме, но состояние постепенно стабилизируется, возможно, что через несколько дней, он все же очнется.

- Можно мне навестить его?

- Ты ведь не отстанешь, да? – Невесело улыбнулся врач.Эл отрицательно покачал головой. Он должен увидеть Лайта. Просто должен и все.

- Ладно, - вздохнул доктор, - но в палату я тебя не пущу. Он все же может чувствовать чужое присутствие, не стоит его лишний раз нервировать. Так что, можешь постоять у окна в палату, если тебя это устраивает.Рюузаки устраивала любая возможность. Даже такая. Главное – увидеть его.Врач снова повел его по безликим коридорам. Было такое впечатление, что он специально запутывает следы, идет самой длинной дорогой, с кучей поворотов, чтобы потом он не смог сам сюда добраться.- Пришли, - мужчина остановился возле палаты. – Я тут пройдусь по пациентам, обход нужно сделать. Вернусь и мы пойдем обратно, хорошо?Эл молча кивнул, сглатывая неприятный склизкий комок. Занавески на окне палаты были отодвинуты, видимо врач предупредил, что Лайта придут навещать. Парень лежал на кровати, с опутанными проводками руками, вокруг стояли приборы, что-то тихо пищало, жужжало и шипело. Изо рта торчала трубка, работал аппарат искусственной вентиляции легких. Даже с такого расстояния была заметна болезненная бледность кожи, придающая какую-то хрупкость его облику. Худые руки, с тонкими пальцами, утыканные иглами, лицо, словно фарфоровая маска. Как будто это не Лайт, а его оболочка, словно сброшенная кожа змеи. Кажется, что стоит до него дотронуться, и его тело рассыплется накрошечные частички.Эл протянул руку и провел пальцем по стеклу, очерчивая линию руки подростка, от запястья до плеча. Естественно, ему никто не разрешит зайти в палату. Он может только стоять здесь, чувствуя свою беспомощность, не в состоянии что-нибудь изменить. Эл вздохнул. Ему никогда не приходила мысль, что в его жизни будет такая ситуация, когда логика бесполезна. Значит, в жизни не только это главное?Парень не успел сформулировать ответ на этот вопрос, с обхода вернулся врач.- Ну, что? Ты себя хорошо вел? Не бегал по палатам с криками: ?Это все против замысла Бога!?, пугая несчастных больных? – Усмехаясь спросил он, весело смотря на Рюузаки.Эл напрягся, не мигая уставившись на мужчину. Издевается или шутит? В любом случае, неприятное чувство смятения снова дало о себе знать.

- Ладно, ты чего, расслабься, - доктор дернул его за прядь волос, не переставая улыбаться. – Просто вид у тебя, мягко говоря… На Хэллоуин можно без костюма ходить.

От такого объяснения легче совсем не стало.

- Ну, все, прости, ладно? – Смеясь, мужчина потрепал парня по волосам. – Не делай такое страшное лицо, у меня рука к шприцу сразу тянется. Я не со зла, честно. Пойдем обратно, мне нужно пару бумажек написать, а потом ты снова будешь в гордом одиночестве.Детектив молча засунул руки в карманы, и поплелся за врачом. Рациональный мозг бешено пытался справиться с нахлынувшими чувствами, непонятными, смутными, но не дававшими покоя. Что происходит? Как так может в один момент все измениться? Почему вдруг Лайт, главный подозреваемый, возможный убийца, человек, переступивший закон не только юридический, но и природный, вообще вызывает у него какие-то чувства? Раньше он был лишен этого. Его всегда интересовало само дело, цепь событий, связь фактов, выводы, заключения, но никак не сам преступник. Может, это потому, что ему никогда не попадались такие нарушители закона, как Лайт. А может, это потому, что они слишком много времени провели вместе? Эл не один день наблюдал за жизнью подростка, еще школьника, по скрытым в его комнате камерам. Потом личная встреча в университете, когда он признался, кем на самом деле является.Попытка вывести Киру на чистую воду через непосредственное общение. Походы в кафе, теннисные матчи, прогулки. И потом он сказал Лайту, что он считает его своим единственным другом. Возможно, желание сбить с толку возможного преступника, обмануть своей лояльностью. А может, подсознательно, где-то внутри, такое решение было обоснованно совсем не рациональными побуждениями? И как сейчас это понять? А затем, Лайт сам настоял на своем заключении в тюрьму. И опять, почти два месяца, наблюдение за ним через видеокамеру.

Эл вспомнил, как изменился подросток за эти два месяца. Раньше, он чувствовал в нем какое-то напряжение, настороженность, буквально кожей ощущал, что Лайт тоже к нему присматривается, изучает, пытается прочесть его дальнейшие действия. А потом это чувство исчезло, когда они встретились после тюрьмы. Уже один этот факт послужил для интуиции детектива достаточным доказательством, что Кира это и есть Лайт. Или наоборот. Поэтому Эл решил не отпускать его далеко от себя, буквально посадив парня на цепь, пристегнув его к себе наручниками. Настали трудные времена. Убийства продолжались, а Лайт был все время рядом с ним, и не делал ничего необычного. Абсолютно ничего. Это подстегало амбициозного детектива, заставляя его мозг работать в усиленном режиме, неустанно анализируя собранные данные, пытаясь сформировать хотя бы одну теорию. Но у него не получалось. Он не мог понять, как происходят все эти убийства. Такое было впервые. Обычно, он мог по характеру убийства, по уликам вычислить преступника. А теперь, он доверял своей интуиции гораздо больше, и был уверен, что убийца найден. Но интуицию никто не сочтет достаточным основанием для ареста. Это не улика, это не доказательство вины. И Эл буквально сходил с ума, пытаясь найти хоть что-нибудь, хоть малейшую зацепку, которая будет связывать убийства преступников и Лайта. Внешне это не было заметно, зачем показывать, что ты бесишься, потому что вся твоя карьера детектива поставлена на карту, а ты не можешь отыскать даже мизерную подсказку, которая поможет распутать ?дело века?. Тоже своего рода беспомощность. Позорная, неприятная, жгущая изнутри, от которой хотелось лезть на стену. Эл только сейчас это понял, когда столкнулся с другой ситуацией, где его логика была бессильна. Лайта не вытащишь из комы верными цепочками умозаключений, здесь бесполезно делать выводы, это все равно не поможет ему поправиться. И от этой беспомощности тоже было плохо. Внутри сжимался ледяной ком, он был растерян, не знал, что делать. Без чувств ему жилось как-то проще, что ли.

А жилось ли вообще? Эл на секунду остановился, словно оглушенный этой мыслью. Что такое, жизнь? И зачем на свете живет он? Если после нас не остается ничего материального, то что же оставит после себя он, когда умрет? Счастливое будущее, в котором нет преступников и преступлений? Бред. Такое невозможно. Тряхнув головой, словно пытаясь отогнать от себя назойливые, как мухи, мысли, парень снова зашагал по коридору, стараясь больше не возвращаться к этим вопросам. Сейчас он просто не в состоянии искать на них ответ.Остаток дня он провел в кабинете врача, на диване, со своим ноутбуком. Заниматься расследованием он не мог, фильмы он не любил, музыку не слушал, игр у него тоже не было. Поэтому, чтобы хоть как-то убить время, ему оставалось только лазить по просторам интернета и читать разные новости. Он обычно этого не делал, только иногда интересовался криминальными сводками. Но у него не было другого выхода, его голова просто разрывалась от скопления мыслей и той кучи вопросов, которая появилась всего за последние два дня. Эл надеялся, что хоть так он отвлечется, возможно, его мозг начнет думать о чем-то другом. ?Остальные тоже бездельничают, так что и мне, в принципе, можно немного отдохнуть?, - утешал себя детектив.Вечером с докладом позвонил Ватари. Ягами-старшийне в лучшем состоянии, остается в постели, все остальные пытаются помочь ему, стараются как-то отвлечь от невеселых мыслей. Миса сходит с ума, постоянно требует, чтобы ее пустили к Лайту, но, естественно, никто ей этого не позволит. Работа стоит на месте, никто не может продолжать расследование, когда Эла нет на месте, бывший шеф даже не поднимается с кровати, а Лайт в реанимации. Все так, как и предполагал детектив. Но он не вправе никого винить, если он сам не мог найти в себе сил даже подумать в направлении расследуемого дела. Любые мысли о Кире возвращали его к Лайту, в голове тут же всплывали слова доктора, откуда ни возьмись появлялся страх, что его жизнь оборвется здесь, в больнице, что он так и не придетв сознание. И это уже был не страх потерять подозреваемого, а совсем другой оттенок чувства. Эл пытался объяснить самому себе, что он не имеет права так чувствовать, приводил аргумент, что если Лайт это и есть Кира, то таким образом, это чувство ставит под угрозу успех дела. Разум-то это понимал прекрасно, а вот душа металась, словно умалишенный по палате, от одного чувства, к другому. Парень ощущал, что еще чуть-чуть, и он сам потеряет рассудок. Но остановиться уже невозможно. Когда рождается младенец, его легкие сложены, и он не дышит. Врач шлепнет его по попке, ребенок встрепенется, легкие раскроются, впуская воздух, но принося боль. Малыш пытается снова закрыть их, но уже не выходит. Вздох за вздохом, превозмогая боль, которая становится все тише и тише, пока совсем не пропадает, он учится дышать. А вскоре это становится привычкой, но жизненно необходимой. Так же и с чувствами. Эл не ощущал раньше такого безумного разнообразия эмоций, они ему были ни к чему. А теперь, не знал, куда от них деться, когда они, почувствовав слабину, нащупали маленькую трещинку в его покрытой маской безразличия душе, и, словно спавший вулкан, выплеснулись наружу. Но не это самое страшное. Любая буря рано или поздно утихает. Только Эл понимал, что даже когда его чувства ?устаканятся? и улягутся, вдоволь набесновавшись, он уже не сможет запереть их так же глубоко, настолько, что он попросту забыл, что у него они вообще есть. У него просто не получится. Первый вдох сделан, назад пути нет.