Глава 26 (1/1)

19.04.2014 В последнее время я всё меньше стала понимать, что происходит вокруг меня. Я живу этой жизнью, я принимаю решения, я справляюсь с проблемами, которые на меня сваливаются (или не справляюсь), но только потом я осознаю, что я делаю это не настолько сознательно, насколько должна. Мой разум существует вне жизни, которую я проживаю, и всё больше я ощущаю себя сторонним наблюдателем, словно вся моя жизнь?— сюжет какой-нибудь книги или сериала, который я смотрю так долго, что уже просто не могу и дня представить без него. И иногда, когда я стою в очереди в магазине, когда забираю билет на аттракцион у десятилетнего мальчишки, когда завариваю чай, меня внезапно накрывает эта волна потрясения и замешательства: я существую, прямо здесь и прямо сейчас. Всё в прямом эфире. В следующую секунду я могу уронить стеклянную банку с полки магазина, могу случайно порвать билет мальчишки и могу ошпариться кипятком, а сложиться может и так, что всего этого может и не быть. Ничего не прописано заранее. Всё происходит здесь и прямо сейчас. Гораздо проще жить, когда думаешь, что всё предрешено. Сегодня ты получишь неуд по математике, а завтра под ноги на улице попадётся потерянная кем-то двадцатка, и всё это не стечения случайных или неслучайных обстоятельств. Мы приходим к тому, что у нас есть, посредством собственных решений, и мы сами творцы своей судьбы, мы творим свою жизнь прямо здесь и прямо сейчас. Это одновременно воодушевляет, когда ты забываешь обо всех причудах жизни, и неимоверно пугает, когда ты сталкиваешься лицом к лицу с проблемой, от которой думал бежать. Она ведь всё равно догоняет. Ей так же, как и всему остальному, не велено откуда-то свыше самой по себе рассасываться. Эти мысли настигают меня каждый раз, когда прямо передо мной лежит то, что я не могу решить по щелчку пальцев. Например, дневник Грейс, который я всеми силами пыталась игнорировать, но у меня не получалось абсолютно ничего путного. Пока он лежит у меня и никто его не хватился, мне кажется, что всё идёт как надо. Но потом вдруг в дверь постучат копы с ордером на обыск, и я снова включу сознание и пойму, что время идёт без права на паузу. К счастью, теперь эта книжонка не так сильно меня мучает: я убрала её на самую высокую полку в своём шкафу, куда не дотянется никто. А вот счета, которые капают и капают с каждым месяцем всё больше, я не смогу так же успешно припрятать в ящике, надеясь, что больше никогда их не увижу. —?Ты решила вопрос с деньгами? —?спросила я Аланну, которая в это время лениво потягивала дымок сигареты и выдыхала через нос белые струйки, стремящиеся ввысь к потолку. Под ?решением вопроса? я имела в виду её нового обеспеченного бойфренда, на свидания с которыми она ходит каждую неделю и уверяет меня, что на этот раз всё точно выйдет. Это так отвратительно?— видеть, как твоя тётка буквально на глазах превращается в даму лёгкого поведения только потому, что она не хочет проводить время на обычной работе с обычной и честной зарплатой. Но каждый раз, когда я приносила ей объявления о поиске работников с минимальными требованиями, она ставила на них пепельницу и просила принести штопор. —?В нашем доме есть ты, разве нет? —?с какой-то усмешкой произнесла она. Выдохнув очередной клуб дыма, она стряхнула пепел сигареты в пепельницу и сделала серьёзную гримасу. —?Стив обещал перезвонить, но прошло уже три дня. Видимо, пора снова бродить по барам ночью в поисках холостяков при деньгах. —?Или можно найти нормальную работу, не привлекая при этом других людей. —?А ещё можно закрыть свой рот и не умничать, правильно? —?Аланна с грохотом встала из-за стола и направилась в свою комнату, но на этом наш разговор не закончился. —?У тебя свои методы выживания в этом мире, у меня?— свои. И есть более лёгкие способы получить деньги, чем работать на какой-то вшивой работёнке за копейки до конца своих дней. Нужно уметь вертеться, Бетани, а ты умеешь, разве что, ныть и тыкать меня лицом в моё якобы бездействие. И ты должна благодарить меня за то, что я не надрала твой зад за неуважение. Раз я сдержалась и сейчас, можешь принести мне из кухни текилу. —?Мне стоит напоминать, что ты сейчас валяешься на своём диване только потому, что я корячусь на двух работах и совмещаю их с учёбой в выпускном классе? А ещё твоя текила и вино, которое ты уже успела выхлебать позавчера, куплены на мои деньги, так же как и сигареты. Свет горит потому, что я работаю до последней минуты, чтобы выжать из своей работы каждый цент. Воду не отключили по этой же причине. И если ты ещё раз скажешь, что я ничего в этом доме не делаю, я все твои бутылки выкину в окно, чёрт возьми! Только позже, когда меня пронзал тот-самый-взгляд-Аланны, я поняла, что только что сказала. Слова сами собой вырвались из уст, а я даже не пыталась себя остановить, и мне даже не казалось, что что-то может произойти. А потом я вспомнила о своих мыслях, которые кружили мне голову буквально несколько минут назад, и когда уже Докинз медленно опускала ноги на пол и развязной, покачивающейся походкой шла в мою сторону, готовая накинуться на меня, как медведица, защищающая своего ребёнка (в данном случае это были бутылки, я почти уверена), я понимала, что всё опять происходит прямо здесь и прямо сейчас. Но теперь мне не было так страшно, как раньше. Аланна снова затянулась сигаретой и выдохнула дым прямо мне в лицо, пепеля высокомерным и надменным взглядом. —?Ты точно такая же, как твой папаша: заносчивая, наглая мерзавка, которая считает себя деятельницей справедливости. —?А ты такая же, как и раньше: даже сейчас в тебе не исчезла эта желчь зависти. По-моему, это уже что-то значит. —?Я оттолкнула её от себя и вышла из комнаты, захлопнув дверь прямо у неё перед носом. Мне не нужно видеть Докинз, чтобы знать, что сейчас она похожа на закипевший чайник: пар зависти и сигарет валит изо всех щелей, а она сама вот-вот засвистит от досады, ведь я права. И она это знает. Мой отец был тем ребёнком в семье, которого ставили в пример, и это до зубовного скрежета раздражало её всю жизнь, даже сейчас. Она этого и не отрицает: поменяла фамилию Аланна явно не из-за того, что ей не нравилось сочетание ?Аланна Джефф?. Ей не нравилась успешность этой фамилии, которую её жизнь не оправдывала. И ей не нравится живое напоминание о её брате в виде меня, которое каждый день мелькает перед её глазами и напоминает о том, насколько же ущербна её жизнь. После нескольких лет покоя и изоляции. Схватив в руки счета с тумбочки в коридоре, я помчалась к себе, прикидывая, сколько денег у меня осталось. Пришлось перевернуть вверх дном всю комнату, чтобы найти каждый припрятанный конверт, тетрадь, косметичку, старую дырявую футболку, в которых я прятала деньги от Аланны, и с горем пополам наскребла на оплату счетов за этот месяц. Но эти деньги должны были пойти ещё и на еду. А значит, до того, как я получу зарплату, придётся питаться остатками того, что лежит в нашем холодильнике. Я села на кровать, сжимая несколько двадцатидолларовых купюр и парочку центов в своих руках. Если до этого у меня было хоть какое-то представление о том, как я смогу тянуть весь дом на эти крошечные зарплаты с двух работ, то сейчас в голове у меня нет и крошечной идеи, как мне быть. Я никогда не могла подумать, что когда-то буду жить так, что буду вместо моей опекунши заниматься финансовыми вопросами моей семьи и решать, сколько продуктов оставить на сегодня, а сколько?— на завтра и оставшиеся дни, пока я не получу деньги. У меня даже возникает вопрос: кто для кого опекун в этом доме? Вдруг меня пробрал нервный смех, и я закрыла лицо руками, смеясь в пустоту, как безумец. Я слишком часто начала думать об этом слове в последнее время. Безумец. Нет, вряд ли я могу такими громкими словами описывать своё состояние. Подавленная, потерянная, не знающая, что делать,?— это больше похоже на правду. Кто сходит из-за таких вещей с ума? Может быть, я буду первой. А может, буду не последней. Это может казаться такой чепухой, пока я не понимаю, что каждая моя мечта, выстроенная ещё до похода в среднюю школу, вдребезги разбивается о реальность, в которой я живу, и осколками впивается в мою голову, оставляя после себя малейшую толику надежды на то, что всё будет хорошо. А будет? Что, если я через месяц окажусь на улице? И это ведь не исключено: только чудо заставит Аланну сдвинуться с места и предпринять хоть что-то, чтобы не потерять этот дом. У неё нет мотивации, у неё нет цели и желания жить, как она когда-то хотела, и в этом она до сих пор, до этих самых проклятых пор обвиняет моего отца, потому что он ?отнял у неё то, о чём она всегда мечтала?. И пока она тычет в меня, как в самую главную беду, что свалилась на её голову, я пытаюсь решить, как сделать так, чтобы на её голову не свалилось что-то более крупное. Например, бездомная жизнь, голод, холод и ненужность. И ей абсолютно всё равно, что может существовать ещё что-то, кроме неё и денег, что может меня волновать. И все проблемы сваливаются на мою голову, словно тележка камней: резко, больно и без малейшего шанса выйти без синяков. Из прострации меня вывел неожиданный стук дверь, который я сначала приняла за визит нежданных гостей. Но потом, когда я вспомнила, который сейчас час, я вновь, нахмурившись, поплелась к двери, чтобы открыть Аланне. Удивительно, как после нашего разговора она ещё не выбила её с ноги. Вообще удивительно то, что она стучится; сколько бы раз она это ни сделала в будущем, я всё равно к этому не привыкну. Деньги я сложила обратно в конверт и засунула за резинку спортивных штанов, прикрыв футболкой, и открыла дверь, увидев на пороге комнаты всё то же недовольное лицо, но на этот раз с какой-то искоркой обеспокоенности. —?Не её, случайно, придушили в вашей школе? —?без всякой мягкости спросила Аланна, и я опустила взгляд на газету в её руках. Я вырвала её из рук женщины и вновь захлопнула дверь, услышав ворчание по ту сторону. Тут же развернув и оглядев газету со всех сторон, я глазами наткнулась на статью, которая была в самой первой колонке, прямо под названием, напечатанным крупными буквами: может. Но ведь это сделала не я! Однако все подозрения сразу же падут на меня, ведь из посторонних в доме была только я, и только несколько дней назад со мной разговаривала по этому поводу миссис Янг. Слишком много случайностей, что случайностями они уже вовсе не кажутся. И хуже моей невиновности то, что я не смогу её доказать. Что им даст моё алиби? А вдруг на меня заведут дело? Да даже если не заведут, как меня будут воспринимать люди? Каждый в этом городе читает утреннюю газету, все смотрят телевизор, по которому наверняка на повторе крутят передачу про новые ?подробности? расследования дела Грейс. Теперь я буду предметом обсуждения, а не она. Но я не настолько эгоистична, чтобы думать только о том, как будут смотреть люди на меня. Как они будут смотреть на Перкинсов? Во что превратится их жизнь после того, как главный секрет выплыл наружу и стал достоянием общественности? Никто не станет это игнорировать. И во всём, кажется, виновата я. Хоть и не я слила эти снимки, не я позволила чужим глазам взглянуть на личные мысли Грейс, но всё равно я виновата в равной степени. Разве нет? Я смяла газету и выбросила её в мусорку, но этого мне было мало. Сначала я запихала её куда подальше, закинув целой кучей смятых бумажек, однако даже так она мозолила мне глаз. Я вновь вытащила её и, быстро пробежавшись глазами по статье, разорвала на мелкие кусочки, половина из которых попросту вывалилась у меня из рук. Даже это не помогает. Оставшиеся огрызки я снова запихнула в мусорное ведро и приземлилась на кровать, хватаясь руками за голову. Я откинула мобильник в сторону, а сама туловищем упала на кровать, закрыв лицо руками. Почему это всё происходит? И почему это всё происходит со мной? И правда, эффект бабочки существует. Может быть, если бы я не забыла тогда книгу на работе, всё сейчас было бы так же, как всегда. Никакого незнакомца, никаких убийств (по крайней мере, я бы о них не знала), никакой Грейс Перкинс и ничего… того, что есть у меня сейчас. Это был всего лишь шелест страниц моей книги на ветру, а теперь он превратился в ураган, который поглощает всю меня. И этот ураган порой и есть то, что у меня осталось. Я никогда не думала об одиночестве, но теперь я ощущаю себя чертовски одиноко. И я слишком сильно устала от него. Поэтому, смахнув с глаз слёзы, я резко поднялась с кровати, отчего слегка закружилась голова, схватила со стула лёгкую ветровку и стремглав вырвалась из плена этих стен, от вида которых меня уже тошнит. Выйдя на тропинку, я вдохнула полные лёгкие прохладного вечернего воздуха, но лучше мне от этого, конечно, не стало. Несмотря на то, что он существует, и я существую, от этого я не становилась менее одинокой. И даже если бы этот воздух был человеком, стала бы я хоть на процент счастливее? Я ведь думала о том, что, пока есть тот, кто нас слушает, мы не одиноки. Но одиночество ведь не отсутствие кого-то в твоей жизни, а, наверное, отсутствие тебя самого у себя. Когда теряешь себя, восполнит эту пустоту кто-то другой? И пускай этот вопрос кружил мне голову, мне всё равно казалось, что если я сейчас пойду к кому-то, то мне определённо станет легче, хоть я и не знаю наверняка. Закрыв глаза, я сделала глубокий вдох, который наполнил меня странной ветхой уверенностью, которая могла пошатнуться от любого дуновения ветерка. Я вслепую дошла до тротуара и только потом открыла глаза. Фонарные столбы всё так же скудно освещали улицу, и проку было больше от окон соседних домов, чем от этих лучей света. Я повернула голову в сторону дома Филлис, но вместо пустоты увидела расплывчатый силуэт, такой же тёмный, как ночное небо. Недолго вглядываясь, я различила в темноте лёгкие кудряшки и сразу поняла, что это Эштон. Он смотрел на меня, но смотрел не так, как обычно: теперь в нём было чуточку (совсем чуточку) больше мягкости и какое-то сожаление, но от него мне становилось только дурнее. Теперь все будут меня жалеть? Если так всё и будет, то у меня появится ещё одна причина навсегда запереть себя в подвале или оборвать свою жизнь. Эта жалость незаслуженная. Ведь, если бы не я, не было бы всего этого. Моя вина, она во всём. —?Ты знаешь,?— тихо сказала я, подойдя ближе к забору, ограждавшему его участок. —?Я знаю. —?Жалеешь меня? —?Нет. —?Почему? —?А хочешь, чтобы жалел? —?Он наклонил голову вбок, пытаясь рассмотреть моё лицо, пока я отводила взгляд в сторону. —?На свете слишком много придурков, чтобы жалеть каждого, кто попал им под руку. —?Грейс не… придурок. Она не тот человек, о котором ты говоришь. —?Но она за тобой следила. Хочешь сказать, у каждого здорового человека в комнате висит с десяток фотографий одноклассников? Бред. —?Он поставил руки на почтовый ящик, который был значительно ниже его, и стал переплетать пальцы, обратив на них всё своё внимание. —?Единственная, кого должно быть жаль, — это её. Родители просто наплевали на проблемы ребёнка, потому что были заняты собой. Такое нельзя не заметить. Может быть, если бы ей оказали помощь, то всё было бы иначе. —?Может, они просто не осознавали, насколько всё серьёзно,?— выдохнув, произнесла я. —?Масштаб проблемы может стать видимым только тогда, когда становится уже совсем поздно, когда перед тобой уже есть результат того, что ты всё это время пускал на самотёк. Никогда не хочешь думать, что твой ребёнок?— больной. Половина проблем скидывается на переходный возраст, а он когда-то кончается, значит, кончается и проблема. Не все, конечно, хотят верить в то, что система устроена не так. Поэтому не нужно во всём винить именно их. Виноваты все. —?То есть, ты тоже? Мне не хотелось отвечать на этот вопрос. Вдруг за ним последует ещё один, и каждый следующий будет уточнением предыдущего? Так можно добраться до самой сути, которая, боюсь, поглотит не только меня, но и Эштона. Хватит с меня жертв. Сейчас происходит слишком много страшных вещей. Но я уже едва ли могла себя контролировать, поэтому с губ сорвалось: —?Да. Я тоже. —?Так ты оправдываешь их потому, что ты человек, который не делит мир на чёрное и белое, или потому, что ты виновата в не меньшей степени? Кажется, это был как раз тот вопрос, который я так боялась услышать. Хуже незнания ответа было только то, что я знаю, что он есть, и знаю, что правда, скрывающаяся за ним, просто ужасна. Но никто ведь не говорил, что на каждый вопрос должен быть найден ответ, верно? —?Бетани! —?раздалось из-за моей спины. Я обернулась, пытаясь разглядеть в тусклом свете фонарей того, кто мог меня позвать. Посреди проезжей части стоял человек, чьи ноги были на ширине плеч, волосы в ужаснейшем беспорядке, а грудь то вздымалась, то опускалась, словно он [тот человек] пытался перевести дыхание. Мне не понадобилось долго вглядываться в темноту, чтобы рассмотреть лицо, ведь в следующую же секунду этот кто-то стал со стремительной скоростью приближаться ко мне, а потом и вовсе кинулся на шею, сжимая в тисках. —?Я просто не могу говорить этого сейчас, но я должна. Я говорила. В другой раз я бы разозлилась, но сейчас я лишь с облегчением выдохнула, словно весь груз, который я таскала на своих плечах, с треском ударился о землю. Я посмотрела в сторону, где минутой ранее стоял парень, но сейчас его и след простыл. Так даже лучше. Моё тело обмякло, а я лишь опустила голову на плечико, которое было ниже моего всего на пару сантиметров. До этого момента я думала, что отпустила это всё, но несмотря на всю лёгкость, которая буквально вскружила мне голову, мир вокруг меня снова стал размытым, а я сама шмыгнула носом. —?Филлис… В следующий же момент я обхватила девушку руками, чувствуя, как её кофта становится мокрой от моих слёз. Она не пыталась меня успокоить, потому что понимала, что это бессмысленно. Филлис только гладила меня по спине, шептала что-то вроде: ?Я понимаю?,?— и не произносила больше ничего. Оно и не нужно было.