Глава 19 (1/1)

01.04.2014 Как-то раз, когда я только-только переехала в Прескотт и жила здесь от силы неделю, я написала письмо родителям. Я прекрасно знала, что его никто не прочитает, никто не станет трепетно сжимать его в руках, как было раньше; я знала, что никто не станет взглядом обводить мою корявую букву ?Р?, гладя её пальцем, что никто не станет, закрыв глаза, вдыхать запах новой бумаги?— я всё это прекрасно знала, но тем не менее написала письмо. А за ним второе. И за вторым последовало третье. Не заметив того, я написала свыше десятка писем, в которых писала, по сути, одно и то же: признавалась родителям, которых рядом не было, как мне чертовски их не хватает. Я представляла, как мама держит это письмо в руках, так аккуратно, словно боялась его ненароком смять. А потом, как она отдавала его отцу, который, надев очки, с нахмуренными бровями и поджатыми губами принимался читать мой едва понятный на тот момент почерк. Мне так хотелось видеть их лица, видеть их эмоции, что я стала их попросту себе воображать. Я придумывала себе, что родители мне что-то отвечали на эти письма. Конечно же, они этого не делали. И дело было даже не в том, что я хранила эти сложенные вдвое листы бумаги глубоко в своих ящиках, чтобы никто-никто не смог их увидеть, а в том, что некому было их увидеть. Никто не мог разделить со мной то чувство, когда я водила ручкой по бумаге, и моя воображаемая строчка скашивалась вниз. И никто, кроме меня, не мог прокручивать в голове написанные слова. Их было некому прокручивать. И в тот день, в тот самый день, когда я написала своё одиннадцатое письмо, я поняла, что это всё напрасно. В тот день, когда я решила написать двенадцатое, я отложила ручку в сторону. Так его и не написав, я выкинула все те конверты в мусорное ведро и очень пожалела, что не смогла их сжечь. Прекрасно зная, что того, что было раньше, уже не будет (хоть во мне и была толика надежды), я могла бы сжечь их, как и свои мысли, из-за которых в день, когда я не написала двенадцатое письмо, я всю ночь плакала в подушку, отчего наутро она всё ещё была сырой. Никто не помогал пройти через это. Никто в этом городе не мог помочь. Могла что-то сделать только моя бабушка, которая рвалась ко мне с того самого дня, как мы узнали о… случившемся. Но она из-за своей болезни, о которой старалась без повода не распространяться, не могла выехать из Финикса без дозволения врача. Только это повлекло за собой то, что повлекло. И пока я пыталась привыкнуть к жизни с Аланной, которая в свою очередь отказывалась ко мне привыкать, мне приходилось самой себе помогать. И за всё это длительное время, что я оказывала помощь себе же и своим новоиспечённым друзьям, я поняла одну очень странную и абсолютно новую для меня вещь. Мне хотелось помогать людям. То, что я переживала, только помогло мне в этом убедиться. Люди не всегда могут справиться с тем, что на них наваливается, и ты можешь оказать жест доброй воли, помогая им справиться. И даже если человек?— абсолютный злыдня, отказывающийся от любой помощи от недостойных, по его мнению, людей, ему тоже, бывает, нужна подмога. Когда человек тонет, ты (если, конечно, в тебе нет склонности к жестокости или навязчивой мысли мести) вытаскиваешь его, пока тот не захлебнулся и не пошёл ко дну. Старалась я так вытаскивать людей как можно чаще, не то для их лёгкости, не то для своей же. Мне было приятно осознавать, что от чего-то в моей жизни есть толк. Даже если это сущий пустяк, вроде помощи с домашкой или таскания сумок с продуктами миссис Стоукс. Мне хотелось помогать людям, даже если они, убедив себя самих в этом, не нуждались ни в какой помощи. Вдруг, прервав меня от моих мыслей, до моих ушей донёсся стук в дверь. И сначала я было подумала, что Аланна в кои то веки поняла, что врываться ко мне в комнату без предупреждения?— верх невоспитанности, но потом я вспомнила о том, что стала запирать дверь изнутри. Тетрадь, над которой я чахла битый час, пытаясь карандашом начиркать что-то на листе, пришлось закрыть и отложить в сторону. Нехотя поплетясь к двери, я открыла дверь женщине, которая, на моё удивление, не спешила врываться в мои ?хоромы?, дабы разнести всё в пух и прах. —?Я ухожу,?— произнесла женщина, словно гордясь этим, и поправила на плече потрёпанную сумку, которой на вид не один десяток лет. —?Раньше субботы я вряд ли вернусь, поэтому у тебя навалом времени, чтобы привести этот сарай в более или менее презентабельный вид,?— она взглядом прошлась по двери, с которой вовсю откалывалась краска. —?У нас будет гость, так что советую тебе не отлынивать и наконец-то взяться за какую-то работу. Может быть, при хорошем раскладе у меня будут деньги, чтобы отремонтировать эту дыру. Всё время, что Аланна говорила, я внимательно осматривала её с ног до головы. Выглядела она на редкость нормально, от неё почти не пахло сигаретным дымом, а на щеках, кажется, даже появились еле видные румяна; редкие ресницы она накрасила тушью, тонкие губы блестели даже при таком тусклом свете моей комнаты, а брови были нарисованы тонкой полоской, прямо как у Греты Гарбо. Но попытки преобразить себя из заядлой алкоголички и курильщицы во что-то более стоящее были не столь успешными, сколько думала Докинз: отёки под глазами выдавали истинный возраст (который едва ли доходил до сорока), кожа по-прежнему выглядела дряблой, а чуть впалые щёки придавали ей какой-то болезненный вид. Но даже со всем этим она выглядела куда свежее, чем обычно, и не было никаких сомнений, куда она идёт и какой гость посетит нас на этой неделе. Ждать моего ответа женщина не стала, закрыв дверь прямо у меня перед носом. В голове я прокручивала её слова о том, чтобы ?наконец-то взяться за какую-то работу?, и на лице появилась какая-то болезненная усмешка, которая тут же пропала, когда я услышала отдаляющиеся от моей комнаты шаги. Аланна, должно быть, думала, что мы не голодаем только потому, что продукты сами за бесплатно сыплются на нас с небес, а счета чудесным образом сами себя оплачивают. Впрочем, ничего другого от Докинз ожидать нельзя было. Её бизнес?— приводить в дом мужчин при деньгах, а остальные попытки заработать честным трудом ей кажутся пустой и глупой тратой времени. Я вновь окинула взглядом лежавшую на столе закрытую тетрадь, в которой оставалось недописанное уравнение, на которое я махнула рукой, схватив со стула свою куртку, и помчалась вниз по лестнице, почти что вслед за Аланной. Через окошко в прихожей я заметила, как в темноте ярко горели фары незнакомой мне машины напротив нашего дома, а моя тётка с глупой улыбкой на лице садилась на пассажирское сиденье, стараясь выглядеть как можно женственнее. В моей голове я уже давно провернула трюк с пустыми бутылками, спросив у Аланны, куда их девать, пока её новоиспечённый ухажёр с удивлением смотрел на эту картину. Но увы, машина в долю секунды скрылась из поля моего зрения, а я, наспех надев ботинки, вышла из дома, пытаясь рассмотреть в темноте соседние дома. Всё это казалось мне каким-то странным. Ещё недавно моя тётя, которая, кажется, смогла перебороть всю чёрствость своей души и хоть немного полюбила Сэма, горевала и заливала это самое горе спиртным, как делала всегда. А теперь, кажется, она нашла нового Сэма, но уже с более толстым кошельком, если оценивать по машине. И для меня это всегда было загадкой: как у неё, алкоголички с не годовым стажем и уж явно не модельными данными, столько возможностей обзавестись кем-то, кто будет её обеспечивать и не плеваться при одном только виде? Я догадывалась, что, может быть, ведёт себя так мерзко она только со мной, а с остальными нежна и ласкова. Однако вспоминая всё то время, когда она была с Сэмом, мысли об этой глупости тут же испарялись. Как же так выходит, что она, представляя из себя одну только гниль, может найти себе опору? Видимо, люди, на которых она опирается, так же наивны, как и я. Я вышла на тротуар, засунув руки в карманы. В мои планы входило просто прогуляться по вечерним улицам Прескотта, хоть на часик забыв, что где-то здесь ходит полнейший психопат. Но я обернулась на скрип, доносящийся из соседнего дома. С трудом разглядев в темноте силуэт, подходивший, кажется, к почтовому ящику, я узнала эту фигуру, эту свободную одежду и эти длинные, чуть-чуть взъерошенные волосы, и что-то меня в ту же минуту туда понесло. Парень не обратил сначала на меня никакого внимания, когда я не оказалась напротив него, а нас разделял один только сетчатый забор, на который, казалось, дунешь?— и он развалится. Я не могла видеть его глаз так же чётко, как при свете дня, но я точно знала, что видеть меня он был не рад. —?Будешь меня преследовать до тех пор, пока я сам добровольно не сдамся? —?я разглядела, как он поднял одну бровь, продолжая перебирать письма в своих руках. —?Я тебя вовсе не преследую. —?Для чего ты тогда уже в третий раз ходишь ко мне? —?Увидела тебя, решила подойти, поздороваться. Привет,?— даже для себя самой я звучала что ни на есть глупо, но вместо того, чтобы посмеяться надо мной, Ирвин, кажется, только ещё больше раздражался. —?Мне кажется, мы неправильно начали. Может быть, ты не хочешь иметь со мной ничего общего, но мы соседи и пересекаться, как сейчас, будем всегда. Ты знаешь, что я потратила на это все семь месяцев и обошла буквально каждый уголок этого городка, поэтому мне кажется неправильным теперь делать вид, что тебя не существует. Знаю, не лучшее начало для второй попытки, но просто пойми… —?я не могла собрать слова в кучу, чтобы верно выразить всё, что происходило у меня на душе. Вздохнув, я попыталась взять себя в руки и продолжила. —?Я хочу что-то сделать. Просто скажи, что именно я могу… —?Ты можешь оставить меня в покое. Кажется, именно это я сказал в прошлый раз,?— он громко захлопнул почтовый ящик, крепко сжав в руках конверты. —?Я вижу, что ты чертовски настойчива, но это меня бесит. Поэтому кончай уже маяться херью и иди туда, куда шла. В следующий раз, если ты снова будешь пытаться вдолбить мне что-то о помощи и о терзаниях совести, я позвоню в полицию. Подсказка: я бы на твоём месте сдался. Эштон развернулся и ушёл по направлению к своему дому. Я смотрела ему вслед, словно надеялась, что он вот-вот обернётся и скажет, что идея начать сначала не так уж и плоха. Но я видела, с какой уверенностью и твёрдостью он шёл, поэтому моя надежда потихоньку таяла, как лёд в жаркую погоду. Вдруг мне показалось, как что-то белое вырвалось из его рук и упало на землю, но парень этого даже не заметил. Я, не раздумывая, подбежала к упавшему конверту, неуверенно взяв его в руки. Эштон, затормозив на секунду-другую, медленно обернулся, перемещая свой взгляд с меня на письмо. —?Я могла оставить его на земле, чтобы за ночь оно намокло и испачкалось, но я этого не сделала. Вместо этого я подняла его,?— я старалась не смотреть парню в глаза, потому что это сразу отдавалось дрожью по всему телу. —?Не заставляй меня вслух проводить параллели. Пожалуйста. Парень без особого интереса наблюдал за мной, ожидая, когда я отдам ему его конверт. —?Знаешь, даже если бы оно намокло, то это бы ничего не значило. Всё равно внутри лежит какая-то дешёвая покупная открытка. Он вырвал у меня из рук конверт, засовывая в середину пачки с остальными письмами. В этот момент, кажется, я впервые почувствовала полное поражение и досаду от того, что теперь вряд ли у меня будет возможность перемотать всё назад. Застыв столбом посреди тропинки, ведущей к дому, я ненароком посмотрела в окно, которое едва ли закрывали занавески. В комнате горел неяркий свет, и я смогла различить две фигуры, одна из которых точно была Эштоном, а второй, кажется, был его друг. Пока Ирвин вёл себя максимально отрешённо и равнодушно, то же самое нельзя было сказать в отношении второго парня: он словно пытался в чём-то убедить друга, пока тот его откровенно игнорировал и всячески пытался отделаться от ненужных наставлений. Я вздрогнула, когда увидела, как брюнет пальцем показал в мою сторону, и во мне зародилось чувство, словно речь шла непременно обо мне. Я хотела уйти, чтобы не мучить себя оставшийся вечер увиденным, как вдруг поймала на себе взгляд Эштона. Парень, поджав губы, сверлил взглядом моё лицо, словно принимал решение. Очевидно, решение было принято задолго до этого разговора, но Ирвин словно был вынужден принимать другие меры, на которые, как я догадывалась, пытался надоумить парня его сосед. Вскоре он скрылся где-то за углом, но я услышала щелчок входной двери и всё тот же скрип, после которого ко мне на всех порах нёсся Эштон, полный злости и негодования. —?Хорошо. Пускай между нами восторжествует это сраное перемирие или как ты там хочешь это называть. Но это всё будет при одном только условии: ты не станешь в очередной раз выдвигать мне тирады о том, какая ты добросердечная и как сильно ты хочешь мне, бедному, помочь; я не стану с тобой общаться и уж тем более принимать какие-то идиотские подачки, ясно? Будем жить, как все соседи. Если хочешь, буду с тобой здороваться, но на большее не рассчитывай. Того, на что ты надеялась, не будет. Это лучший вариант из того, что может быть между нами. Парень оглянулся назад, словно хотел убедиться, что сказал всё верно. Либо хотел знать, что тот, кто всё это время стоял у окна и внимательно за всем этим наблюдал, услышал каждое слово, что произнёс Эштон. Не дождавшись моего ответа, он вновь направился к дому, шлёпая кроссовками по лужам на тропинке. Я молча провожала парня взглядом, надеясь, что не окажусь испепелённой натиском его озлобленных глаз. А когда Ирвин с грохотом захлопнул входную дверь (которая, как мне показалось, вот-вот слетит с петель), в считанные секунды он оказался в комнате и зашторил окна, чтобы я не смогла увидеть больше ничего, что происходило в стенах этого дома. Я не замечала, как быстро колотилось моё сердце. Даже не заметила, что у меня появилась какая-то странная одышка. Так, значит, ?Привет??— это всё, на что я могу надеяться? Какое-то дурацкое приветствие, которое стало формальностью в нашем ?договоре?, который заключил только Эштон,?— это и есть то, ради чего я всё это делала? Все эти листовки, обходы каждого уголка города… Всё, по сути, оказалось зря. Нельзя так говорить, я знаю; это было не зря, ведь нашли человека! Но неужели всё то, на что я надеялась после его объявления, было не чем иным, как плодом моего воображения? Бессонные ночи, подбор нужных слов при встрече?— для чего это было, если сам Эштон сказал, что я обойдусь каким-то дурацким ?Привет?? Но рвение моё так и не угасло. Мне даже показалось, что все его слова были бессмысленными, потому что во мне всё ещё горел этот огонёк. Это ведь глупо, да? —?навязываться человеку, который этого не хочет. Но я всё думала и думала над собственными мыслями: ?Мне хотелось помогать людям, даже если они, убедив себя самих в этом, не нуждались ни в какой помощи?. Я вспоминала грязную, неряшливую одежду, подёргивающийся уголок губ, наполненные отчаянием, замаскированным под безразличие, глаза, и всё складывалось, как два плюс два. Он так отказывается от помощи, словно сам не верит, что ему можно помочь. И это подпитывается странной, необоснованной, как мне казалось, злобой ко мне. Я натянула рукава куртки и, опустив голову, вышла за пределы участка, запачкав ботинки в грязи. В соседних домах потихоньку гас свет в комнатах один за другим; людей, что возвращались в такой поздний час с работы, можно было пересчитать по пальцам и закончить на пятом. На всей улице осталась только я, пинающая по пути какой-то камешек, попавшийся под ноги, и избегающая света тусклых фонарей, которые освещали проезжую часть. Единственным шумом, который едва ли доносился до моих ушей, был моросящий дождь, оставлявший тёмные крапинки на асфальте, которые в конце концов сливались в одно небольшое пятно. В ушах, кажется, уже начинало потихоньку гудеть из-за хрупкой тишины, как вдруг её разбил треск стекла, раздавшийся неподалёку от меня. Я обернулась, увидев позади себя какого-то человека, чуть покачивавшегося из стороны в сторону. Он застыл на месте, глядя на стекло, под которым разливалось какое-то тёмное пятно, под своими ногами, и с какой-то досадой бормотал сам себе что-то под нос. Пройдясь по волосам, он ненароком скинул с головы капюшон, и только благодаря этому я, кажется, узнала этого парня. Я не раздумывая метнулась в его сторону, пока тот, споткнувшись о что-то, чуть не упал, но я успела подхватить, вкладывая все силы в то, чтобы удержать его. —?Что ты здесь делаешь? —?недоумевая, спросила я у Майкла, пытаясь не наступить на стекло. —?Ты что, пьян? Что произошло? Клиффорд продолжал бормотать себе что-то под нос, при этом усмехаясь. Я попыталась поднять его, чтобы он смог крепко стоять на ногах, но этого бы не произошло в любом случае. Подняв ногу, я заметила отклеившуюся от разбитой бутылки этикетку, на которой красовалось написанное большими буквами слово ?Водка?. —?Сказал матери, что не собираюсь идти в колледж,?— он переступил через осколки, продолжая немного шататься. —?Ну, она и сказала, чтобы я выметался. —?А водка тебе зачем? —?Взял у отца в долг напоследок. Что-то вроде трофея за всё то дерьмо, что пришлось от них выслушать,?— он шмыгнул носом. —?Знаешь, никогда до этого момента и капли в рот не брал. А теперь, кажется, частенько буду. Майкл потёр покрасневшие глаза, попытавшись идти впереди меня, но из-за того, что он постоянно спотыкался на пустом месте, далеко от меня он не ушёл. Таким Клиффорда я ещё никогда не видела. И я даже не знала, кому было обиднее?— мне или ему. Его из дома выгнала родная мать, которая всё это время грезила о том, как её сын, первый в их семье, получит образование и станет поводом для гордости, откладывала деньги с мизерной зарплаты и уже почти всё распланировала. А мне было чертовски больно видеть в таком виде своего друга, которому мне хотелось помочь изо всех сил, но я ничего не могла сделать. Могла лишь видеть, как он едва ли не плакал от обиды, но вместо этого бесконечно шмыгал носом и якобы вытирал с лица капли дождя, хотя на самом деле всеми силами пытался подавить в себе эмоции. Я приобняла его, чтобы Майкл в один прекрасный момент не упал, и пыталась разобрать его невнятное бормотание. —?Поживёшь у меня пару дней, а там всё устаканится, вот увидишь,?— прошептала я, слыша тяжёлое дыхание парня. —?Если бы,?— Майкл выдавил из себя смешок. —?Она распланировала всё, что только можно было. А теперь думает, что я её предал. И всё из-за какого-то сраного колледжа.

Мне хотелось повторить, что всё будет непременно хорошо, но сам Клиффорд в это мало верил. Не может же родная мать отказаться от сына только из-за того, что тот отказался от её самой заветной мечты! Зная Ребекку Клиффорд, которая была готова отдать всю себя, чтобы её единственный ребёнок хоть на миг почувствовал себя счастливым, я мало верила в то, что теперь она оставит его одного на улице, без вещей и без денег, с одной лишь разбитой украденной бутылкой алкоголя, которой он попытается приглушить все свои мысли. Я знала, что всё наладится. Но Майкл отчаялся настолько, что тихо, словно сам себе, шептал под нос планы на "новую" жизнь. Парень остановился, что я сначала списала на его неустойчивость. Но когда я потянула его за руку, намекнув, что нужно идти, но продолжил стоять столбом, смотря куда-то влево. —?Крикни своему дружку, чтобы перестал глазеть. Я посмотрела туда же, куда и Майкл, и заметила Эштона, стоявшего у того самого окна, которое ещё несколькими минутами ранее было завешано плотными шторами. Он смотрел на нас, нахмурив брови, и даже поймав на себе взгляд двух людей, свой отводить не собирался. Парень словно что-то анализировал, отчего мне стало не по себе, и я сказала Майклу, чтобы не обращал внимания. Мы пошли дальше, приближаясь к дому, который станет временным убежищем для Клиффорда. Хоть для кого-то этот дряхлый домик станет местом, где можно чувствовать себя в безопасности.