IX (1/1)

- Ты, Демьян, тако-то и вовсе себя изведешь, - жена все понимала и, как могла, успокаивала:- Не раз отгоняли супостатов и еще отгоним, еже придут. - Невмочно, родная! Ой, яко невмочно! Я ж за баб, молодь да немощных печалюсь. Изнемогает за вас душа, - приложа шуйцу к грудине, говорил староста. - Ох, - скрипнул мужик зубами, соскочил с кошмы, глянул на окна: казалось, что там уже сереет. Он прошелся босыми ногами по холодному полу, приоткрыл дверь хаты: черным-черно вокруг. Только с печальным подвывом гудел старый колокол, волнуемый сильным ветром с просторов. Еще печальней и глуше мычала вблизи огородного плетня чья-то ленивая полусонная корова. Нехотя, будто спросонок, перелаивались собаки в дальнем краю. И сердце Демьяна вдруг сжалось в комок не то от приступа тоски острой, не то от смутного предчувствия нависшей беды. Сумно на душе стало, пусто, растерянно. - Еще нощь, спят все. До утра далече, возвертайся, - просила женщина. - Тянется проклятая яко собачья песня! - пробурчал Демьян, сызнова глянул на потонувшую в сумраке степь, кою глазом не охватишь, умом не осмыслишь, и тихонько прихлопнул створой. Он рывком развернулся и степенно приблизился к лавкам, где сопели два чада. Воссев обок уношей, он принялся ласково голубить родные спины, плечи, прикрытые лоскутником, и вкладывал в свою руку столько любви и нежности, что всякая дрожь дотоле донимавшая его отроков махом покидала. Засим старик нехотя взобрался на опостылевшее ему за эту ночь ложе, уткнулся в стену комли, укутался с головой и как мог уснул. А как расцвело, егда еще не погасли звезды, в хату его застучались. - Подымайся, дядькО… Фотий из ночного верну… , - громко заголосил молодой кузнец Митрий, но договорить не успел: в клеть вошел Фотьян, а следом его младшой брат Василь. Они стояли перед старостой, мяли шапки в руках и молчали. - Пошто молчишь, яко карась. Ну, речи, что уведал? - обратившись к Фотию, нахмурил еще сонные брови староста и вздохнул тяготно: то должно сердце уже зла почуяло приближение. - Во дне пути отсюдова, близь тихой рЕчушки, за густым пролеском поднялись мы на взгорок. Придержали коней да за кустами встали и принялись берег покатый разглядывать. А там луг большой шатрами усыпанный, что вдоль реки тянется, огибая возвышенности и пропадая вдали. Меж шатрами костры горят несчислимые, бродят кони породные да тати гогочат, в халатах засаленных... - Еже побегут они, как оглашенные, туром бешенным - всех нас размечут и стопчут! - дрожачим голосом вторил брату Василь. - Вот беда-невзгода! - одним дыхом промолвил Фотьян, огладив себя по ржаным волосьям, лежащим волнами на его голове. На этот раз Василь не отозвался. Он все еще находился под впечатлением от увиденного.***Одразу после теснилось у Демьяна все селище с заглавием старшин да воевод окрестных станиц. Толклись кучей у вереи холопы, смерды да так, что клеть вспучило, стены повыперли, от споров жарких и вовсе дышать нечем сталося.- Яко будем деять, братия? - вопросил Порфирий Иванкович Свист, снимая валёнку из белого войлока и усаживаясь в красном куту. Могутным ростом своим, казалось, он занимал все пространствие.- Даа, худо время настало, - почесал в седом затылке Пантелеймон. Старче дюже сутулился и клонил вниз голову от того, что на его спине отложистой горкой торчал невысокий горб.- А много ли было добра-то? - со злом заметил ему старик Никанор, - За свои же земли русские князья всегда тузились: братьЯ ли друг другу, отцы ли с сынами, вуи ли стрыи с племянниками. И дОбро если бы сами собой улаживались, а так то люд русский страдает. Половецкими ханами, аки своими руками дела решаются.- Чай неймется Гореславичу… - Шоб отсохла его десница! - Как сие содеять осмелился!! Голосно разразилось бранью скопище, враспах рта оралося, нелестно князя обкладывало. - А может сей хутор с землею сравнять? Тогды не буде за что воевати, - робко предложил молодой розовощекий кузнец Митрий. - Яко у тебя Митряга язык поворачивается такое ректи, - наморщив лоб, грозно высказал мальцу мордатый бортник. - По градам предлагаешь скитаться? Во степи костры разводить, аки нехристи? - вытирая пот на челе, негодуюче ответствовал распалившийся Никанор. - Благо леса на Руси много! - шутливо выкрикнул вострый на язык Трифон, отгоняя рукой комаров. - Не скоморошничай, Тришка, - осек его некогда княжий вой Игорь, грозя кривым мозольным перстом. - Надобно мыслить, други… - Оле надобно… Смутился Трифон, опустил лицо, едва наметившейся бороды пушком золотистым обметанное, и смолк. Попритихли все. Призадумались. - Ну а ты чего выжидаешь? Схоронился в толпе аки заяц! Оперся спиной об угол притвора, вздел голову к потолочине… Изложи мыслю свою, коли пришел сюды, поделись мнением, - нежданно обратился к язычнику Свист. Закрутила тут головами чернь, глазами захлопала. - Как посмел! Кто впустил! - приметив неверного в сим помещении, заверещал поп, выставляя вперед свою козлиную бороду. - Погоди, Аксен, дай и ему слово вымолвить. - Ишь ты! К боярину в душу залез, к нашим душам теперь подбираешься? ! - прищурил черноризец и без того маленькие злые глазки, под ноги себе сплюнувши. - В порУб его посадить надобно али изгнать из нашей земли. Верно я речу, братие? - воззвал к прихожанам святе. - Эвон, яко ты скор на расправу, Аксен! Погоди судить о книге, кою еще не ведал, не читывал, - Порфирий и сам был скор на расправы, но уж больно любопытно ему сделалось. - Не ведаю и не желаю ведать, - передернул плечами поп и порывисто закачал головой, наново проявляя строптивость и не желая внимать поучению младшего. А скиф сквозь народ в круг протиснулся, по пояс вклонился учтивостно, бриту голову поднял, зыркнул мельком на черноризника, да на Свиста смело уставился. - Все в деснице божьей. Сие то за грехи его, мерзкие речи и богохульство. Уух, нечестивец, - въедливо продолжал свою ду-ду поп, тряся жидкою бороденкой. - Дай послушать глагол сего нечестивца! - оборвал священника Пантелеймон, положительно кивнув язычнику проседью.Сжал кулаки парень, как всегда, когда волновался, и спокойно глагол свой нес: - Не прогневайтесь на меня, не примите за обиду слова мои. Разговор слышал и вот, что вам обскажу: понеже сил у вас мало, посему увеличить их зримо надобно. А у страха то очи вельми велики! - Это ж как? - растопырил Порфирий зраки свои в удивленности. - А так, - невозмутимо держа речь, пояснял скиф, неотступно глядя Свисту в лицо. - Соберешь свой отряд, да линией протяжной расставишь, чтоб поле перегородить от края до края. Каковой дорогой не пойдет противник, все едино - наткнется на прочный заслон. Таким образом создастся впечатление громадного его количества. - Хех! - усмехнулось уплощенное, округлое лицо с низким переносьем и приплюснутым носом, принадлежащее воеводе Долгополу. - Еже торки узрят в том огромное войско - напужаются, побегут, чиня по пути в остальных своих станах переполошие, - продолжал доказывать скиф. - Такую затеешь им кутерьму! Покумекамши малость, хлопнул Свист дланями об полы своего кожуха да вборзе с лавки вскочил: - Коварный, ты, лис. Дондеже нет у меня к тебе верия. Да вострым умом наделен - разумно умеешь ректи. - Будем их бить! Славно бить! - хрипло засмеялся Долгопол и бас его столь низкий наполнил эхом клеть. Но Демьян сидел, молчал, думал какую-то свою думу. Потом поднял глаза, обвел всех собравшихся:- Мы не будем их бить, - несогласно возразил он и глубоко задышал, точно ему не стало хватать воздуха.Удивленно селяне воззрились на старосту.А тот встал с облакотницы, повел плечами, прогоняя ломоту, и сказал:- Приспело время - мы будем карать их. Казнить! Боронить укрАины земли нашей! Запомните, брате: по всей правде наши это поля и земля. Вот за правду на баралище и будем рубиться.Все переглянулись и, не сговариваясь, согласно кивнули.- Собирайте вборзе своих: ты, Порфирий, ты, Игорь, и ты, Долгопол. Рцыте, пущай готовят поболе мечей, секир, луков, стрел, а кольчуг особливо - вытер староста рукавом длинной груботканой рубахи уголки рта, провел по седой бороде, вздохнул. - И я с вами - вспомяну молодость. ***Полотнища серых облаков зацепившись брюхами своими за небосвод даже не думали двигаться с места. Позолоченные по краям меркнущим солнечным светом, они медленно наполнялись морской влагой, темнели, перерождаясь в грузные тучи. Воздух густел, становился тяжёлым, вязким, словно раздавить пытался все на земле. На степь и сопки наползали синие сумерки. Где-то сверкнуло и бухнуло.Но на подворье старосты долго еще раздавались гласы спорливые, слышались пересуды людские да ржание коней воеводовых. Пищала в светелке дверь, половицы под сапогами, лаптями поскрипывали. Только в ложнице тишину нарушал шепот молитвы хозяйской жены:- Ох, горюшко наше горькое, - стенала Пелагея, молясь за души грешные, за здравие детей, за мир на селянщине. Потом набралась храбрости - к мужу подошедши молвила:- Бери, Демьян, наших чад, будут они тебе ратной подмогой. Оздоровели, омужали оне - пора ужо им привыкать Русь защищать не жалея живота своего. Демьян побледнел, плотно свел меж собой челюсти так, что зубам стало больно. Засим протянул навстречу ей обе руки, обхватил рамена да притянул к себе:- Благодарствую, матушка, - глухим сдавленным голосом вкрадчиво сказал староста, и, склонив ее голову да притулив лицом к собственному плечу, нежно притронулся устами к родной макушке, легким дуновением слов всколыхав там густоту волос.***Полную седмицу воеводы Порфирий, Игорь и Долгопол собирали по окресям сколь могли пособия. Зело много мечей наковали, броней исчинили, одежонку подлАтали. Ранним утром осьмого дня похолодало. Но лихая братия почти в полторы сотни годных воинов нестройным маршем двинулась к далекой пойме Днепра.Крепчавший ветер волок лохматые тучи, дотоле несколько дней свинцом, словно злобой, полнившиеся, в лоскуты их драл, в причудливые фигуры скручивал. А чуть миновали пахоты да перевесища - посыпали с неба крупные капли дождя, таче бусины. Вода мокрым покровом оседала на травах, дорогах, на конской шкуре, одежде пеших и всадников, скатывала с лиц, бровей, капала с бород на грудь. Люди по колено двигались в намокшей, взбухшей степи. Земля осклизла, превратилась в хлюпь, выбивая все силы из путников.Но идут помалу ноги и отступают пред ними луговые шири бескрайние, синеют на окоёме боры грифками. Зелёными крЫлами взмахивают среди неокоротного простора дубравы. И слева и справа набегает с пологих холмов сырой гай. Вот потекли рекой крутые покати, кряжи, яруги глубокие - ковыльная степь потихоньку несется в леса. Да прянет вдруг под самые копыта коней чащобная трАва, сизой мглою курящаяся. И нет степи, свернулась, как скатерть походная: то к вечеру, проминув наконец ее голую, въехали в могучую деберь древнего сосняка.Вьётся, валится и вздымается от мокрых падей в глушь змея подколодная - лесная тропа, где ветер озлобленный уже не крутил, не бросался то с одной, то с другой стороны, а легонько обдувал лицо. Шли сторожким и быстрым ходом, изредка делали остановки для того, чтоб покормить лошадей и хоть немного передохнуть. Уже сгущались, мутнели сумерки, как расступилась непролазнь боровая, подобрались к перелеску и вот он дол, где жгли свои костры половцы. Вот он, простор поля бранного, а за ним и пойма Днепра. Прошли немного вперед и по взмаху передового - Порфирия, который как жердь, возвышался в седле, все остановились.- Их и в самом деле тьма, - поуменев в плечах и стати, Свист рассматривал сотни четыре упаивающихся вусмерть половцев. - Что дале-то? - озаботился лицом Игорь, обтерая высокий лоб, обрамлённый буйными светлыми кудрями.- А дале то вот что… - староста, старый и опытный воин, слез с коня, отошел за елку да в хвойных лапах ее спрятался. - Толь загорятся утренние зори, - научивал он, - отберем самых сильных воев, обойдем половцев и кольцом будем с тыла их поджидати, егда остальные ударят неприятеля в лоб. На том и порешили: одразу с двух сторон ударить по стоянке хана. Засим отошли и укрылись в лесной чащобе, для лошадей отыскали травные поляны, выставили сторОжу и легли отдыхать. ***На востоке небо стало сереть. Там, в разрывах облаков, уже погасли первые звезды. Куница открыл глаза, потянулся, распрямил занемевшие руки, вдохнул приятный, прохладный, утренний воздух. Он поднялся с мягкой хвойной постлани, сел, огляделся. Все было тихо. Скиф осторожно встал на ноги, омочил в росной траве руки, провел по лицу, прогоняя остатки сна, прошел к краю леса. От реки в долину, где мертвецким сном сморились пьяные кыпчаки, опускался туман. Услышав шаги за спиной, парень обернулся и увидел Демьяна, который стариковской медвежьей походкой приближался к нему. - Ужо пробудился, хлопец? - Пора починать. По дымку подберемся ближе. - Твоя правда. Пора за ратный труд приниматься. Только ты, сыне, в бой первым не рвись. Ведаю буести у тебя хватит. Но сноровы мало. - Не устою я. Перед зраком все племя мое мертвое.- Не торопись, - кашлянув в кулак, придержал его староста. - Вона, зришь тот шатер белый, коий по середке ставленый?- Кажись ханский? - насторожился взором скиф. - Он самый, я его раньше зрил. Сие меньшак хана - Отар и брат убиенного Лютобором Кумая. Хан Тетий ужо не тот: стар летами и телом немощен - абие со дня на день помрет. Днесь Отар всем заправляется. - Сие мой буде, - белозубо парень осклабился. - Сгодно, язычник. Лепо. - Подымай воев, расставляй по прОлесу - тихонько крикнул Демьян, одолеваемому малой зевотой Свисту, и, отдаляясь, поприбавил:- Пора хитрину твою, язычник, испробовать. Меж берез зашевелились, зашуршали по траве, по кустам, послышался конский топот, лязг оружия, приглушенный говор. Скоро старосту обступили. Демьян преобразился: из старого доброго деда он превратился в воина, который четко, без лишних разговоров отдавал команды: - Вы: Зосима, Давыд, возьмете своих мальцов и пойдете в тыл к половчанину; ты, Долгопол, и ты, Натан, - тыкал он пальцем в грудь каждого, - размежуйтесь и отрежете татям все пути отступления, а ты, Игорь с Яковом, не пущайте им бежать за реку. Яко начнется бой, ты, Фотьян и Василь, пробейтесь к полонянам и вызволите их, они помогут докончить с половцами.- Ну, с богом!Во мгле разделились и разными дорогами двинулись в долину. Подул слабый ветерок и Куница подставил под дуновение горячую от волнения голову. - Одел бы шелом, сыне. Идем в бой, а не к девицам. - Пошто сам без оного? - спросил скиф. - А, - махнул рукой Демьян, - прогнила бармица, развалился и шелом. Утренний ветер стал разрывать туман и гнать его клочья обратно к реке. В разорванном мареве увидели вои с пол сотни половцев. Они, видать, давно услышали шум движения и были готовы к обороне. Как только последние клочья пелены открыли обоих противников, в русичей полетел град стрел. Кто-то вскрикнул, кто-то упал с коня.