5 глава (1/1)

Глава 5Боль в ноге кажется нестерпимой даже сквозь сон. Я судорожно выдыхаю, жадно втягиваю в легкие воздух – вдох-выдох, вдох-выдох, глоток за глотком, глоток за глотком. Мое затуманенное ночными кошмарами сознание хранит обрывки снов – смутных, мрачных, запутанных. Лицо будто обожжено. Я собираюсь позвать Лусинду, вспоминаю о ее болезни и открываю глаза.В комнате полумрак и тишина. Жалюзи плотно задвинуты. Скомканное белье на моей кровати все еще белоснежное, без единого пятнышка.?Свалки нет. Больше нет?, – думаю я; облегчение, что – как и в каждое предыдущее мое пробуждение в особняке – благодатью изливается на меня вместе с воспоминаниями о том, где я и где меня больше нет, оказывается недолгим. Я вспоминаю вчерашний вечер. Я вспоминаю, о чем твердили мне призрачные голоса. Мои руки с багровыми синяками на запястьях сами собой вскидываются вверх – я ощупываю свое лицо: распухшую нижнюю губу, длинную царапину на скуле, шишку на лбу; мои пальцы скользят вверх и вниз, от подбородка до линии роста волос, по скулам, вдоль щек и обратно, скользят и не обнаруживают ни единого не пострадавшего участка. Как же я могла сотворить такое с самой собой?! До какого отчаяния нужно было дойти?!Медленно и крайне осторожно я приподнимаюсь в постели, чтобы удобнее устроить на подушках нещадно ноющую лодыжку, и вдруг замечаю ее. Черную квадратную коробку, лежащую возле моей здоровой ноги. Черную квадратную коробку, которую я уже однажды обнаруживала на своей кровати.Я резко поворачиваю голову и нахожу Тайфуна, выдолбленным из камня истуканом замершим на приставленном к стене кресле. Его лицо полностью в тени, но я понимаю, что он не спит и не спускает с меня глаз.– Почему ты не сказала мне, насколько все плохо? – слышу я его голос и, не найдясь с ответом, пожимаю плечами. Чтó я могу ему сказать? Что в аду, куда он вчера заглянул по моей просьбе, ?настолько плохо? было и будет всегда?– Давно у Лусинды проблемы с головой? – задает Тайфун следующий вопрос. И вот тут мне не нужно гадать с ответом.– Начались месяца два назад, – осипшим голосом говорю я, пытаюсь откашляться, но вспоминаю о душераздирающих криках, что не сумела сдержать прошлой ночью, и смиренно осознаю: столь простые манипуляции голос мне не вернут. – Все случилось быстро. В одночасье. В один момент она – полноценная, сильная женщина. В следующий – не способная набрать в ложку кашу развалина. У нее еще бывали хорошие дни… моменты, когда я… когда… я была с ней рядом. Там.– Там настоящий ад, Карминья, – зачем-то говорит мне Тайфун, и, если бы не саднящее горло, я рассмеялась бы над его словами. Кому он решил рассказать о том, что такое ад? Человеку, который отдал царству теней годы и годы жизни?!– Старшие ребята ухаживают за ней? – спрашиваю я, стараясь погасить воспоминания о въевшихся в стены запахах мочи и немытого старческого тела.– Как могут, – сдержанно отвечает Тайфун, а я боюсь даже представить ?живописную? картину, которую он вчера застал в нашем с Лусиндой доме.– Я собиралась сказать тебе раньше. Но ты и без того сделал для меня слишком… – начинаю я заранее заготовленное объяснение, но неожиданно для себя говорю ему правду. – Мне стыдно за мою омерзительную жизнь. Я не понимаю, почему тебе не противно ко мне прикасаться. Я вообще не хотела тебе говорить о том, что у нас там творится. Но чертова старуха… Лусинда… она сделала для меня то, чего никто и никогда не делал. Когда… когда я освободилась… нет, еще раньше… только она была со мной рядом. Она взяла на себя мою вину. Она навещала меня. Говорила со мной. Внушала надежду, что моя жизнь не закончилась после приговора судьи. Она была рядом. Предложила мне кров… И мы жили… поначалу мы с ней неплохо жили. У нас было немного детей. Мы поддерживали чистоту в доме. Много общались. Я даже вновь научилась смеяться. И еще она… Лусинда позвала ко мне Нину и Жоржиньо. Они пришли во многом ради нее, не меня. Я подумала, что все стало налаживаться, когда… когда… – не в состоянии закончить фразу я отворачиваюсь, чтобы не показывать Жорже своих слез. Непритворные слезы я всегда предпочитала проливать без свидетелей. – Как ты выжила в этом аду, Карминья? – тихо спрашивает меня Тайфун, и я, больше всего на свете страшась повторить ночную истерику, нервно оглядываюсь вокруг себя в надежде отыскать новую тему для разговора и вновь упираюсь взглядом в коробку, о которой каким-то чудом успела забыть.– Это что? – грубовато говорю я и отталкиваю коробку ногой – так, что теперь она балансирует на самом краешке кровати.– Посмотри, – коротко отвечает он и наконец поднимается из кресла. Его лицо выглядит усталым и изможденным, но я гоню от себя никому не нужную жалость, потому что отлично знаю, чтó будет дальше.Чувство, которому французы дали название дежа-вю, охватывает меня, когда Тайфун вкладывает коробку мне в руки. Я уже сжимала ее в ладонях – такую же черную, такую же квадратную… и я готова побиться об заклад, с точно таким же содержимым внутри! ?Черный жемчуг. Из Полинезии?, – вспоминаются мне сказанные Тайфуном слова. Медленно, едва ли не брезгливо, я поддеваю ногтем крышку и понимаю, что выиграла необъявленное пари.Колье, почти идентичное одному из последних подарков, сделанных мне моим мужем, словно пощечина, которую Тайфун не решился мне отвесить.?Вот все и случилось?, – думаю я, с необъяснимым для самой себя безразличием предвкушая злорадные ухмылки бывшего семейства после объявления о моем уходе. Внутри меня нет ни злости, ни отчаяния. Бесстрастно я провожу пальцами по идеально круглым жемчужинам. И что сталось с тем, первым? Я не могу вспомнить. Продала ли я его, отдала ли Нине в качестве откупа, или на него таки смог наложить загребущие руки мой ныне покойный партнер и любовник?В этот раз я не воплю и не подпрыгиваю к потолку от восторга. Если Тайфун так хотел от меня откупиться, к чему было растрачиваться на красивые и широкие жесты? Как бывшей потаскухе со свалки, он просто мог пихнуть мне в ладони пару потертых банкнот и сказать: ?Время вышло?.– Что мне с этим делать на свалке? – спрашиваю я, жалея, что без его помощи не смогу доковылять до окна и зашвырнуть ?подарок? так далеко, насколько хватило бы сил. Я представляю, как отправляюсь рыться в мусоре в полинезийском жемчуге, и с моих губ срывается то ли нервический смешок, то ли всхлип. ?А что? – проносится в моей голове. – Титул королевы свалки обязывает!?Присев рядом со мной на кровать, Тайфун аккуратно, двумя пальцами берет меня за подбородок и разворачивает лицом к себе. В его взгляде читается знакомая мне решимость, и я вновь без труда и почти дословно предугадываю следующие его слова. – Ты не вернешься на свалку, – пристально глядя в мои глаза, произносит Тайфун. – Никто не заслуживает жить в аду. Никто. И особенно ты.Я мечтала услышать эти слова. Мечтала все годы, что мы были далеко друг от друга. Я грезила шансом вернуть себе роль идеальной жены и благочестивой, уважаемой женщины. Но я гашу в себе всколыхнувшуюся радость. Я заставляю прежнюю Карминью заткнуться и вернуть мне бразды правления моим собственным телом. Я отталкиваю от себя пальцы своего бывшего мужа и смеюсь режущим слух, хриплым смехом.– Может, ты еще и жениться на мне вздумаешь?!– Почему нет? – вопросом на вопрос отвечает Тайфун, а я смотрю на него и не понимаю, каким чудом мне все еще удается сдерживать ярость и не залепить ему увесистую пощечину.– Почему нет, Тайфун? Почему нет? – свистящим шепотом переспрашиваю я. А затем я открываю рот и сжигаю мосты. Я произношу вслух то, о чем еще вчера не могла и помыслить. Я знаю, что непременно пожалею о сказанном, но сейчас я упиваюсь каждым произнесенным моими губами словом. Я дурной человек с отвратительным прошлым, и, если мой муженек за прошедшие годы успел позабыть об этом, меня не затруднит освежить его память. – Потому что я изменяла тебе все двенадцать лет брака. Потому что отец двоих ?наших общих детей? был моим любовником. Потому что я тебя обкрадывала. Потому что ты в первый раз женился на мне из жалости и чувства вины. И потому что сейчас причины не поменялись! Тебе стало жалко меня. Жалко шлюху, что ты однажды уже прогнал из своего дома. Ты увидел, как я жила все это время. Так я скажу тебе, что во времена моего детства все было в тысячи раз страшнее! Я жила в лачуге с чокнутым, ненавидящим меня алкоголиком и десятью озлобленными детьми. До шестнадцати лет я не умела ни читать, ни писать. Зато к этому возрасту все мы научились торговать своими телами, чтобы не сдохнуть от голода! Я грязная, Тайфун. Ты меня слышишь? Я шла по головам, чтобы выбраться из ада, который ты вчера видел. Я воровала, я предавала, я лгала. И мне не стыдно за это даже сейчас! Но мне стыдно за то, что я не могу отмыться от вони свалки! Я моюсь, моюсь, моюсь… но зловоние все так же исходит от моей кожи, от моих волос… Пока я была ребенком, Нилу избивал меня почти каждый день. Он называл это ?выбиванием скверны из детеныша демона?. Он с удовольствием делал бы это и дальше, но маленький демон подрос и окреп и однажды по самую рукоятку воткнул ему в бок шило. Мой ?мусорный папочка? выжил и впредь стал остерегаться демоненка, который как раз закрутил роман с его единственным сыном. Меня не нужно жалеть, Тайфун. Слышишь меня? В моих жилах течет дурная, скверная кровь. К тому же отравленная миазмами свалки. Ты слишком хорош для такой, как я. Я могла позволить себе быть с тобой, только притворяясь другим человеком. Я придумала себе красивое прошлое. Я старалась. Я, правда, старалась делать тебя счастливым. Вот только в моем арсенале было и остается не так много способов. Поэтому приходи ко мне, если захочется приятно провести время. А вот для всего остального… На шлюхах со свалки не женятся. И тебе это известно не хуже меня.– Карминья, – говорит мне Тайфун, без паузы, как только я замолкаю, – остановись. Хватит. Оставь прошлое в прошлом. Ты считаешь, что недостаточно наказана? Нина тебя простила. Наш сын тебя простил. Тебе нужно остановиться. А если ты не можешь, позволь другим людям помочь тебе.– Ты вообще слышал, о чем я говорила?! – Потрясенная его необъяснимой для меня реакцией на мое доходчивое и исчерпывающее признание, я не знаю смеяться мне или плакать. – Я не заслуживаю ничьей помощи! И уж точно я не заслуживаю твоего сочувствия. Я демон. Конченный человек. Я сама… я всё сделала сама… сама пошла по пути, с которого невозможно свернуть…– Исходя из твоих же слов, не такой уж богатый у тебя был выбор, – пожимает плечами Жорже, а я больше не могу сдерживаться. Я отшвыриваю от себя коробку с жемчугом, метясь Тайфуну в голову, но промахиваясь, хотя он сидит совсем рядом со мной. Пушистый ковер скрадывает звук падения, и с моих губ срывается разочарованное шипение. Мне хочется что-то разбить, сломать, разнести вдребезги комнату, весь дом. Я ненавижу Тайфуна и его скорбное, понимающее выражение лица. Я ненавижу жемчуг, который он мне купил. И я ненавижу себя – грязную, мелочную, двуличную, недостойную ни подарков, ни успокаивающих объятий, ни даже ударов. ?Я из касты неприкасаемых?, – думаю я; слышу странный клацающий повторяющийся звук, и с удивлением понимаю, что это стучат друг о друга мои зубы.– Так, хватит, – жестко говорит Тайфун, кладет руки на мои ходящие ходуном плечи и разворачивает к себе. Каждая его рука весит тонну. Ладони прожигают кожу насквозь. Я извиваюсь, пытаясь освободиться и одновременно освободить его, спасти от себя и необходимости прикасаться ко мне. Но он, твердый, как скала, будто бы излучающий мощь и уверенность, без усилий удерживает меня на месте. – Тебе недостаточно вчерашнего?! Дать тебе зеркало, чтобы ты ?полюбовалась? содеянным? Если понадобится, я привяжу твои руки к кровати, но ты больше ничего с собой не сделаешь! Хватит! Ты слышишь меня?! Хватит! Просто остановись!– Ты ничего не знаешь! Господи, ты же ничего обо мне не знаешь! – Я напрягаю надорванные голосовые связки и захожусь в долгом, мучительном кашле, а Тайфун с неожиданной, в клочья рвущей душу нежностью прикасается губами к израненной коже моей щеки, бережно прижимает меня к себе и шепотом произносит одно-единственное слово.– Расскажи, – тихо-тихо, на ушко просит меня он.Я замираю и на какое-то время забываю, как нужно дышать. Я замираю в его руках – сильных, заботливых, внушающих забытое, а, может, и вовсе непознанное мною чувство безопасности. – Тебе нечего бояться, – вторя моим мыслям и ощущениям, заверяет меня человек, который должен был ненавидеть меня, как никто другой. – Я буду рядом. Я буду с тобой.И я начинаю говорить. Сначала медленно, вымучивая, словно взвешивая на чаше весов, каждое новое слово. Я рассказываю о своем прошлом всё, без утайки и без цензуры. Необрезанную версию. Версию, от которой хочется выть и кататься по полу. Я говорю о том, о чем не вспоминала годами. Говорю о том, о чем когда-то и не один раз клялась навсегда забыть. Я говорю все быстрее и быстрее. Говорю, захлебываясь словами. Я говорю, и мне тошно от себя и от всей той мерзости, что я пережила и которую по моей вине пришлось пережить другим людям. Мне тошно от того, что творила я, и от того, что другие люди творили со мной. Я говорю о том, о чем не говорила никому и никогда, – даже Максу, даже Лусинде. Я не испытываю желанного облегчения – только стыд и опустошение. Всем своим существом я призываю слезы, но мои воспаленные глаза остаются сухими.Мне нет освобождения. Нет пощады. Нет прощения.У меня ничего нет, а, начав говорить, я растеряла последние крупицы самоуважения и гордости.Я говорю, пряча пылающее лицо на груди у мужчины, которому, кажется, никогда больше не посмею взглянуть в глаза. Я говорю, уткнувшись лицом в футболку мужчины, который не прервал мою спонтанную исповедь ни единым уточняющим вопросом или осуждающим междометием.Мой голос наполняется злостью и страхом, когда я говорю о своем отце. Мой голос дрожит, пока выговаривает самые страшные признания за всю мою жизнь. Я говорю, а руки Тайфуна прижимают меня к нему – все теснее, все крепче. Я говорю, и его объятия дают мне силы продолжать говорить. Я говорю о главном кошмаре моих детства и юности, говорю о том, о чем не рассказала бы ни священнику, ни психологу, а Тайфун не отталкивает меня, не называет ?грязной? или ?вруньей?; он зарывается лицом в мои волосы и стискивает меня с такой силой, что на растянутое во времени мгновение – одновременно прекрасное и пугающее – я уверена, что слышала хруст собственных ломающихся ребер.Я не верю, что он все еще рядом.Я отказываюсь поверить, что после всего мною сказанного он не брезгует прикасаться ко мне губами.Слезы не приходят. Не приходят даже после того, как я замолкаю и комната погружается в звенящую, вязкую тишину. Без движения я терпеливо жду, когда Тайфун разожмет объятья и велит мне уйти. Напоследок я вдыхаю, стараясь запомнить, его запах и думаю о том, что не возьму с собой ничего из этого дома. Прежней Карминье, той части меня, что вопреки всему сопротивляется поражению, отчаянно ищет выход из по определению безвыходного положения, подобные мысли кажутся непростительной слабостью, однако я уже всё для себя решила. Я не знаю, куда я пойду и как далеко сумею дойти – со сломанной ногой и без гроша за душой, но я выйду за ворота в том, в чем была в тот день, когда сбежала со свалки. А все подарки Тайфуна – одежду, технику и теперь еще драгоценности – оставлю в комнате, что по сути так и не стала моей. Я не хочу никого убеждать в бескорыстии, которым не обладаю. Уйти на своих условиях – единственный, пусть и призрачный, мой шанс окончательно не потерять лицо. Остаться в памяти Тайфуна той женщиной, какой он меня когда-то считал.– Ты… на самом деле ты сильный и мужественный человек, Карминья, – наконец, откашлявшись, говорит мне он, и от удивления я не сразу нахожусь с ответом.– Ты глухой или тупой? – грубо спрашиваю я и резким движением высвобождаюсь из его рук. – А какой реакции ты от меня ждала?! – в тон мне немедленно откликается Жорже. Его глаза наливаются яростью, но я вижу – и мне трудно в это поверить – что ярость эта направлена вовсе не на меня. – Может быть, ты думала, что я плюну тебе в лицо и выкину за дверь, как котенка?! Черт… Именно так ты думала? Это с твоей головой что-то не так, Карминья! Что, впрочем, вполне объяснимо. – Он смягчает голос, импульсивно подается вперед и буквально гипнотизирует меня взглядом. Стиснув пальцами мой затылок, Тайфун удерживает мою голову, не позволяя мне отвернуться, и сам того не зная почти дословно повторяет слова Лусинды. – Ты была ребенком. Маленькой девочкой, на глазах которой застрелили мать. На тебе не было никакой вины, когда тебя выбросили на свалку, словно ненужный хлам! Не ты должна стыдиться прошлого! Как же ты не понимаешь настолько очевидных вещей?! Тебя окружали взрослые люди, которые недостойны были дышать с тобой одним воздухом! И то, что ты научилась выживать, – так, как они учили тебя, не делает тебя ни грязной, ни тем более демоном. Я не оправдываю то, чем вы занимались на пару с Максом, но я не считаю себя вправе судить тебя. Я уже сказал тебе, хватит себя наказывать! Ты заранее, будучи еще совсем крохой, искупила любую последующую вину!– Но мой отец…– К черту, Карминья! – рявкает Жорже – так, что мы оба подскакиваем от неожиданности. – Никогда не заговаривай со мной об этом ублюдке! Ты слышишь меня?! Я рад, что подонок сгнил в тюрьме, иначе я не успокоился бы, пока не убил бы его своими руками! Ты его дочь, но ты не его копия и не его отражение! Чертов мудак сломал тебе жизнь… я даже представить себе не могу, кáк такое возможно… то, что он делал… Поэтому замолчи и послушай! Ты уже понесла наказание. Много больше того, что прозвучало в приговоре судьи. А теперь кто-то должен помешать тебе разрушать свою жизнь. Сама ты не остановишься. Сегодня я окончательно это понял. Ты не вернешься на свалку, даже если мне придется удерживать тебя силой. И никогда больше – ты слышишь меня?! – ты не повторишь того, что было вчера. Я этого тебе не позволю.– Зачем тебе это надо?! – как в бреду, балансируя на грани то ли обморока, то ли припадка, с протяжным стоном выговариваю я. Каменные пальцы Тайфуна продолжают удерживать меня за затылок, и я ощущаю себя пойманной птицей, которой, прежде чем посадить в клетку, коротко, почти до основания подрезали крылья. – Ты ведь даже меня не любишь! Ты не любишь меня и никогда не любил!– Это неправда, Карминья…– Нет, Жорже. Правда. Правдивее просто некуда!– Ну тогда я тебя удивлю, – саркастически улыбнувшись, говорит мне он. – Я тебя люблю, – говорит он и целует мои разбитые губы, не заботясь о том, что делает мне больно. Вот только физическая боль – ничто, по сравнению с тем, что творится в моей душе. Я не понимаю, зачем и во что он играет со мной. И я не верю ни единому его слову! – Я люблю тебя, Карминья, – продолжает Жорже, оторвавшись от моих губ, но так и не выпустив из железной хватки затылок. – Люблю нездоровой, пугающей, странной любовью. А ты думала, с какой еще радости все это время я вожусь с тобой, как с английской королевой?! Из природного альтруизма? И из природного же альтруизма я целовал тебя и занимался с тобой любовью?! Не многовато ли жертвенности для одного бывшего футболиста?! Я скучал по тебе, глупая. Когда мы расстались, я почувствовал облегчение, не буду скрывать. Но мне не хватало тебя. Не хватало твоей бешеной энергии. Не хватало твоего смеха. Не хватало той жизни, того уклада, что сложился за годы и что мы не смогли сохранить. Быть может, все объяснимо банальной привычкой? Я не знаю. Не могу сказать. Но ты снилась мне. Часто снилась. Вот эти глаза на пол-лица. Эти губы, которые даже после того, что ты сотворила с ними вчера ночью, так и тянет поцеловать. Я отдавал себе отчет, что вся наша совместная жизнь была дикой аферой длиною в двенадцать лет. Но я вспоминал, чтó ты сказала мне на аэродроме, пока мы ждали полицию. Вспоминал и не верил, отказывался поверить, что все то, что было мне дорого, для тебя являлось просто и только способом вытрясти из меня побольше денег. Я скучал по тебе. И я обрадовался нашей встрече. Может быть, потому что перед твоим арестом ты позволила мне увидеть тебя настоящую? Может быть, потому что ты, несмотря ни на что, – главная женщина моей жизни.– Ты сказал, что я – проклятие твоей жизни… – А я и не беру свои слова назад, – беспечно смеется Тайфун и снова горячо и пылко, как когда-то в молодости, целует меня в губы. Я смотрю на него, когда он меня выпускает. Смотрю широко распахнутыми глазами. Смотрю и больше не понимаю, чего мне желать и во что верить.– Ты уже был моим спасением, Тайфун, – откуда-то издалека слышу я собственный голос, упрямо произносящий слова, утратившие для меня свой смысл. Энтузиазм Жорже настолько непритворен и заразителен, что не поддаться ему кажется невозможным! – А теперь меня поздно спасать…Он наклоняется к моему лицу, и, завороженная устремленным на меня взглядом, я замолкаю, на один краткий, переворачивающий сознание миг позволяя себе полностью раствориться в двух сияющих карих безднах. Страх отпускает меня. Злость схлопывается, словно мыльный пузырь. Затаив дыхание, я слушаю то, что говорит мне человек, вопреки логике продолжающий упорствовать в странном желании спасти меня от самой себя, и постепенно привыкаю к мысли о том, что, хочу я того или нет, впереди меня ждет избавление от подавляющего числа моих внутренних демонов. – Ты научишься снова радоваться жизни, – эмоционально и убежденно говорит мне Тайфун. Человек, которого никогда до этой минуты я не воспринимала главным мужчиной своей жалкой, исполненной лжи и предательства жизни. – Как раньше – вещам, комплиментам, маленьким и большим победам. Никто на моей памяти не умел так радоваться подаркам! И я сделаю все возможное и невозможное, чтобы эта радость к тебе вернулась. К черту жемчуг! В следующий раз я придумаю что-то пооригинальнее!– Но… после всего… как… что… – невнятно бормочу я нечто бессвязное, но он обрывает мою речь поцелуем – на этот раз осторожным, деликатным, едва-едва ощутимым.– Ты заслужила прощение. Ты его выстрадала. Все, что тебе остается, признать это, принять и поверить.– Но так не может быть… так не бывает… скажи мне, я сплю? – с благоговейным ужасом выговариваю я, и именно в этот момент Тайфун произносит решающие слова. Он называет меня полным именем, словно сама Судьба его устами считает должным напомнить мне о том, кто я есть.Меня зовут Кармен Лусия. Я та, кто прошла по жизни с высоко поднятой головой.Меня зовут Кармен Лусия. Если меня сбивали с ног, я вставала и давала сдачи.Меня зовут Кармен Лусия. Я снова сумела выжить в аду.Меня зовут Кармен Лусия. Я та, кто не позволит себе проиграть. Даже из схватки с собственной совестью я выйду с гордо поднятой головой – израненная, но живая!Меня зовут Кармен Лусия, и из двух предложенных вариантов я выбираю жизнь.– Кармен Лусия, – говорит мне мой бывший и будущий муж, с точностью до интонации повторяя много лет назад произнесенные им же слова, – сон, который видят двое, – это реальность. В его глазах я читаю обещание счастья. Точь-в-точь как тогда, когда он сделал мне предложение в первый раз. Его глаза будто светятся изнутри. Он верит мне, верит своим словам, верит в нас. Я знаю, что, стóит мне ковырнуть чуть глубже, сомнения не заставят себя ждать и по первому зову явят миру уродливые личины. Но я хочу обмануться. Хочу поверить в его любовь – спасительную и безграничную. Я хочу позволить Жорже ?Тайфуну? Араужо надеть мне на безымянный палец кольцо, а на шею – черный полинезийский жемчуг. Я хочу выйти из этого дома и на всё Дивину прокричать о своем возвращении! На моих губах, словно пузырьки от шампанского, уже пузырится и лопается предвкушение скорого триумфа, когда Тайфун берет меня за руку и, не отводя взгляд, добавляет:– Я мог, и я собирался дать тебе денег. Снять квартиру. Быть может, если бы ты мне позволила, я навещал бы тебя. Ну, ты понимаешь, ни к чему не обязывающая нас обоих связь. И… я хотел это сделать до того, как мы встретились. Жоржиньо рассказал мне, как ты живешь. Я хотел, собирался к тебе поехать. Но я трус. Я откладывал и откладывал, пока ты сама не пришла ко мне. Дело не в Монализе. Я боялся увидеть тебя… опустившейся. Не найти той женщины, которую знал. Ту, с кем мне по-настоящему хотелось увидеться. Прости меня за мою слабость… Я смотрю на него, мужчину с виноватыми глазами, который непостижимым образом полагает себя ответственным за постигшие меня несчастья. Смотрю, и у меня перехватывает дыхание; с недоверием я прислушиваюсь к самой себе и своим ощущениям. Внутри меня снежным комом нарастает то, ни на что не похожее чувство, которое после ухода Макса я уже не надеялась испытать. Острая, почти болезненная, животная нежность назревает внизу живота, поднимается вверх, с током крови разливается по моим венам. По-своему я любила Жорже и раньше, но я никогда не испытывала по отношению к нему ничего подобного. Локальный взрыв, вдребезги разбивший мое представление о самой себе. Более я не чувствую себя хозяйкой положения. Мне трудно, но я вынуждена признать свою уязвимость; я не хочу, но мне приходится примириться с мыслью, что сжимающий мою руку мужчина представляет для меня нечто большее, чем пропуск из мира теней к ослепляющему блеску богатства и успеха.– Я увидел тебя – сломленной, но не побежденной. Увидел твои глаза, как у голодного, истосковавшегося по поцелуям матери ребенка. Я смотрел на тебя, все такую же красивую, нервную и тонкую, там, перед нашим домом. Смотрел и благодарил Небеса за то, что они сберегли твою энергию. Ту, что сносила с ног любого несчастного, оказавшегося в радиусе поражения! Я хотел еще тогда… не поздоровавшись, предложить тебе поехать со мной в гостиницу. Глупо, но я с трудом сдержал этот безумный порыв. Ты что-то говорила, а я знал, что как раньше уже не будет. Я думал о своей упорядоченной жизни. Я мысленно прощался с ней, отдавая себе отчет, что я не хочу… не смогу тебя отпустить. Черт… я до сих пор не могу понять, чтó именно я к тебе чувствую! Но когда… когда я принес тебя в эту спальню, я ясно сознавал только одно: мне нужно забыть о своих желаниях. Ты нуждалась в покое. Я говорю сейчас не о твоей ноге. В реабилитации, в восстановлении куда больше нуждалась твоя душа. И я дал тебе время.Тайфун замолкает. Исподлобья смотрит на меня покрасневшими глазами, в уголке одного из которых я вдруг с изумлением замечаю наливающуюся влагой хрусталик-слезинку. Я сглатываю, пытаюсь перевести дыхание, все еще не понимая, чтó со мной происходит. А потом жаркая волна накрывает меня, подхватывает и возносит вверх, к выбеленному потолку, откуда я, будто со стороны, взираю на сгорбленную плачущую женщину. Плачущую горько, но без надрыва. Сидящий с ней рядом мужчина вздрагивает, украдкой вытирает глаза и, подавшись вперед, поцелуями пытается осушить слезы женщины.Я плáчу, встречая каждую очистительную слезинку, словно дорогого друга, которого давно не видела. Я плáчу и со слезами выплескиваю пережитые потери, горе и ужас. Я плáчу, оставляя кошмар позади. Я знаю, что не вернусь на свалку. Знаю, что больше не буду нуждаться. Я клянусь себе, что в будущем скорее умру, чем хотя бы еще один раз поставлю перед собой тарелку с похлебкой из просроченной кукурузы. И он рядом со мной, человек, одаривший меня надеждой. Он обнимает меня, целует смеженные веки, саднящую кожу моих щек, моего лба, моего подбородка. Он любит меня, Тайфун, и я готова расписаться под своей уверенностью собственной кровью; в этот момент он любит меня сильнее, чем каждую из женщин, что когда-то были в его жизни и в его сердце. Сильнее, чем Нину. В разы сильнее, чем парикмахершу. В этот момент мы оба готовы отдать друг за друга жизни. Мы связаны, он и я, неразрывной нитью, что сплела воедино наше общее прошлое с настоящим. Я знаю, что неминуемо пробьет час сомнений. Я знаю, что нашей совместной жизни не суждено стать безоблачной. Но я отпускаю себя, я полностью даю себе волю; и, кажется, никогда мои руки не обнимали так истово и искренне, никогда и никого мои губы не целовали настолько самозабвенно, никогда и никому я не доверяла полностью и безоговорочно – больше, чем даже самой себе. Я упиваюсь этим малознакомым чувством. Я силюсь продлить момент возведенного в абсолют экстаза. Но внутри меня разрастается червоточинкой, распускает длинные цепкие щупальца, закрывает и раскрывает голодный клюв мое порочное альтер эго – та, кого я нарекла ?прежней Карминьей?. Она, алчущая много большего, нежели объятий и поцелуев, просчитывает ходы, тщательно выверяет каждый мой вздох, отмеряет время улыбкам, внушает мне быть максимально раскованной, бесстыдной и страстной.Она – часть меня, и я не чувствую в себе сил бороться с самой собой. Именно она привела меня в этот дом, в объятия мужчины, которого я люблю.Она презрительно шипит в моей голове, обзывая Тайфуна лохом, жалким ведомым, простаком и – вишенкой на торте – рогоносцем.Прежняя Карминья в восторге от игры, которую я провела.?Я не играла?, – хочется сказать мне, но я знаю, что она меня не услышит.Мы – единое целое, две стороны медали – светлая и темная. Я и прежняя Карминья, что уже строит планы по переделке спальни, которую в годы моего отсутствия Тайфун разделял со своей женой-парикмахершей.Я не могу уничтожить Тьму, выкорчевать из своей головы и остаться невредимой.Я не могу вычленить, провести черту между нашими мыслями и желаниями – черное и белое, переплетаясь между собой, сливаются в единое грязно-серое месиво.Я предвкушаю момент, когда Тайфун приведет меня в нашу бывшую спальню.Я представляю лица Лелеку и Муриси, Жоржиньо и Нины, Иваны и бывшего хахаля парикмахерши, когда Тайфун, стараясь выглядеть уверенным и твердым в принятом решении, посвятит их в грядущие перемены, что ожидают наше семейство.Я думаю о том, чтó станут говорить за нашими спинами, и мой безмятежный смех сливается в унисон с торжествующим хохотом моего ?темного я?. Я хочу посмотреть в глаза каждому моему недоброжелателю. Я хочу насладиться своей победой. Я знаю, как легко управлять этими людьми и их примитивными порывами и суждениями. После того как мы с Тайфуном рука об руку ступим под стены футбольного клуба Дивину, я буду хохотать так, как не смеялась еще ни разу в жизни!?Там мы и поженимся. Во второй раз?, – тут же решаю я, без малейшей подсказки своего альтер эго.Я отклоняюсь назад, чтобы взглянуть в глаза моему спасителю. Удостовериться, что ничего себе не придумала. Убедиться, что все будет по-моему. И он послушно поднимает на меня взгляд – ясный и чистый, незамутненный сомнениями и дурными предчувствиями. Он смотрит на меня с, казалось бы, навсегда канувшей в небытие готовностью тотчас же исполнить любой мой каприз. Невольно я вздрагиваю и чудом успеваю подавить едва не сорвавшийся с губ протестующий вскрик. ?Не так быстро?, – хочу, но не могу позволить себе произнести я. Я не знаю, желаю ли я быть с ним или здесь? Готова ли я провести остаток жизни в комфортабельной клетке? Готова ли я раз и навсегда водрузить на лицо поистрепавшуюся маску благочестия? Чтó мы будем делать, когда восторги Тайфуна поутихнут, а то и вовсе сойдут на нет? Чтó с нами станет, когда я пресыщусь сытой жизнью, а поблекшие воспоминания об ужасах свалки откажутся подпитывать мою благодарность за спасение? Избитый сюжет про Замарашку и Прекрасного Принца кажется привлекательным на страницах детских сказок, гламурных журналов и дамских романов, но действительно ли я готова узнать, что скрывает реальность за завлекающим обещанием: ?жили долго и счастливо?? Как никогда, мне не хватает Макса и его ?подстраховки?. Как никогда, я нуждаюсь в материнском совете Лусинды. Но в этот раз я играю совсем одна. Одна против целого мира. С наивной надеждой я вновь заглядываю Тайфуну в глаза: на моей ли он стороне? Пройдет ли он со мной весь путь до конца?Я уже набираюсь мужества, чтобы задать ему пугающий бескомпромиссной очевидностью единственного возможного ответа вопрос: ?Ты когда-нибудь научишься мне доверять??, но Жорже на долю секунды опережает меня. – Не смотри так, – горячо и убежденно говорит мне он. – Больше тебе нечего бояться! Все плохое, что могло случиться, уже произошло. Нас ждет другая жизнь! Мы будем отличной парой, Карминья! Только подумай! Я обещаю, что ты ни о чем не пожалеешь! Я буду баловать тебя, словно маленькую девочку. Потакать твоим желаниям. Я хочу, чтобы твое сердце оттаяло. Глупо, но я хочу подарить тебе то детство, которого у тебя не было. То, что у тебя отняли. Я хочу, чтобы ты чувствовала себя в безопасности. Чтобы ты знала, что ты не одна. И что, пока я жив, тебе не придется в одиночку справляться с несчастьями! Любой человек остается сильным до определенного предела. Страшно представить, сколько ты вынесла на этих худеньких плечиках! Я обещаю, что сделаю всё, чтобы ты смогла позволить себе побыть слабой! Я решу все проблемы, которые в моих силах решить. Я хочу, чтобы ты отдохнула. Восстановилась. Я хочу, чтобы ты стала прежней Карминьей!?Не призывай демона!? – вскидываюсь я, но, по счастью, успеваю вовремя стиснуть челюсти. Я не откажусь от шанса заново начать свою жизнь. Я не позволю мнительности ввергнуть меня в самые бездны ада, какими безо всяких сомнений обернется для меня будущее, в котором рядом со мной не будет Тайфуна. Он прав, я устала быть сильной. Он прав, я не смогу и дальше в одиночку справляться с несчастьями. Я цепляюсь за руку Тайфуна; стискиваю ее пальцами, прижимаю к губам, не могу отпустить. Я боюсь отпустить ее, боюсь очнуться в помоях посреди свалки, боюсь, что чудесное избавление мне только привиделось! Я обращаюсь в слух, благоговейно внимая речам своего покровителя. А ?демон? внутри меня закатывает глаза и презрительно кривит губы, выслушивая восторженные обещания чудака, что по собственной воле и с прежним воодушевлением во второй раз наступает на те же грабли.– Я помогу разобраться с вашими с Лусиндой детьми, – с нежностью гладя меня по волосам, Тайфун не устает открывать передо мной все новые и новые возможности. – Еще вчера вечером я ездил советоваться с юристом. Детям не место на свалке. Так же, как и больным. Лусинда заменила тебе мать. Мы не можем оставить ее одну. Ей нужен постоянный уход. Я не хотел принимать решение без тебя, но как ты смотришь на то, чтобы забрать Лусинду к нам и нанять для нее профессиональную сиделку?Я представляю Лусинду в неделями нестиранном платье посреди роскоши гостиной Жорже Тайфуна и не могу сдержать слез благодарности. Лусинда заслужила достойную старость, выстрадала своей полной лишений жизнью. У нее отняли обоих ее детей. Обоих мужчин, что она любила. Ее лишали свободы, ее оскорбляли, об нее вытирали ноги, но она поднималась – всегда готовая к своему самоотреченному ежедневному подвигу. Ее спасение заключалось в спасении других людей – самых беззащитных, самых обделенных, самых нуждающихся в материнских объятиях и поцелуях. Она дарила будущее тем, у кого его отняли. Она привносила уют и гармонию туда, где балом правили разруха, хаос и возведенная в культ жестокость. Она любила каждого ?мусорного ребенка?. Каждому из них она становилась мамой. Она устраивала праздники: Дни рождения, постановочные свадьбы, Рождество, встречи Нового года… Она возвращала маленьким, никому, кроме нее, не нужным бродяжкам украденное у них детство.Я вспоминаю наши ночные разговоры. Я вспоминаю регулярные визиты ко мне в тюрьму. Я вспоминаю распахнутые передо мной двери и слова: ?Пока я жива, у тебя есть дом?. Старуха. Лусинда. Мама.Я всхлипываю, и Тайфун понимает меня без слов. Он бережно прижимает меня к себе и шепчет на ухо, что мы не оставим Лусинду заживо гнить в аду, который она когда-то сама для себя выбрала в качестве наказания за несовершенное ею убийство. – Мы найдем лучших врачей… Мы найдем опытную сиделку… Я поеду за ней… Ты только не плачь…Уговоры Тайфуна не помогают. Я плáчу горько и безутешно, оплакивая очередную, одну из самых тяжелых в моей жизни потерю. Впервые я позволяю себе взглянуть на ситуацию трезво, абстрагировавшись от требующих немедленного решения каждодневных бытовых проблем. Лусинда не станет прежней. В наших силах скрасить ее безумную старость, но никогда больше, очнувшись от ночного кошмара, я, будто напуганная маленькая девочка, не заберусь к ней под одеяло и не услышу успокаивающих интонаций материнского голоса. Теперь моя очередь стать ей матерью и опорой. И до конца своих дней сожалеть о том, что я не успела сказать, как сильно люблю ее, тогда, когда Лусинда могла не только услышать меня, но и понять.– Карминья, – Тайфун осторожно отстраняет меня от себя и с грустной улыбкой ловит мой взгляд, – отец вот-вот привезет Агату из аэропорта. Ты представляешь, чтó она подумает, когда увидит тебя? Чтó они все подумают? – Увидев мои слезы и синяки? – с глухим смешком переспрашиваю я. – Что ты меня избиваешь. Чтó они могут еще подумать?!– Глупая, – выдыхает он, и мы оба неуверенно, как будто сомневаясь, что имеем на это право, смеемся над ситуацией, которая не показалась бы смешной хоть сколько-нибудь адекватному человеку.– Мы заберем маму-Лусинду со свалки? – не в состоянии поверить во все обещания Тайфуна разом, спрашиваю я и, услышав заветное ?да?, прячу мокрое от слез лицо у него на груди. Черный полинезийский жемчуг видится мне никчемной безделушкой. Удивительно, но самым драгоценным подарком из всех сделанных мне этим мужчиной оказался дарованный им шанс отплатить добром за добро женщине, которая стала мне матерью. Благодаря Тайфуну, Лусинда получит не просто достойный уход и лечение, но и никогда, пока я жива, не вдохнет в легкие отравленный миазмами воздух свалки.– По поводу детей. Я говорил с юристом… – поглаживая меня по волосам и спине, продолжает Тайфун, но я перестаю его слушать. Сам того не зная, он подает мне идею, от которой уже невозможно отделаться!Маленькие дети не вызывают во мне ни восторгов, ни умиления, но я представляю, как эффектно малыш-Жоау пронесется через гостиную и с торжествующим воплем: ?Мамочка!? уткнется в мои колени. Я представляю удивленные возгласы, а, может, и слезы, которые не смогут сдержать свидетели нашей эмоциональной встречи. Я представляю одобрение, а, может, и восхищение во взгляде своего бывшего/будущего мужа.Мальчишке везет. Жорже станет ему прекрасным отцом.Меня зовут Кармен Лусия. Медленно я поднимаю голову и нерешительно говорю:– Любимый… Есть один мальчик…