2 глава (1/1)

Глава 2Боль ошеломляет меня. Боль настолько сильная, что на мои глаза наворачиваются слезы. Я оседаю на расплавленный жарой асфальт, но заботливые руки не дают мне упасть.?Как ты живешь?? ?Хорошо? ?Жоржиньо сказал, что они с Ниной показывали тебе малыша-Жорже? ?Он – настоящее маленькое чудо!? ?Ты изменилась? ?Постарела и подурнела?? ?Я имел в виду твои волосы? ?Тебе нравятся блондинки, я помню? ?Ну что ты такое говоришь?!? ?Я хотела попросить прощения у твоих, но… я не нашла в себе мужества…? ?Забудем, Карминья. Забудем. Ты спасла мне жизнь. Мне и Нине? ?Я не думала, что встречу тебя… но я… я хочу попросить прощения. У тебя. Мою вину не искупить парой выстрелов и годами тюрьмы. После всего, что я сделала, я не заслуживаю нормальной жизни? ?Поэтому ты осталась на свалке?? ?Я жалею, что Макс не убил меня? ?Прекрати! Не нужно жить прошлым! Наш сын и Нина простили тебя…? ?Наш сын, Тайфун…? ?Твой… твой сын… Жоржиньо…? ?А ты? Ты смог простить меня?? ?В полицейском участке. Когда ты призналась в убийстве Макса? ?Я спасала не только Нину…? ?Ты билась за жизнь. Но ты спасла ее. Дважды? Разговор с Тайфуном – неловкий, сбивчивый, как будто сотканный из нанизанных друг на друга пауз и тяжких вздохов, – проносится в моей голове, пока я вспоминаю, как очутилась перед домом, в котором когда-то жила. Проснувшись еще до рассвета, я жесткой мочалкой до появления кровавых ссадин скребла и скребла свою кожу. Я смыла с себя зловоние свалки. Волосам, в которых вопреки пережитым мною драмам до сих пор не обнаружилось ни единой седой прядки, впервые за годы я позволила свободно рассыпаться по спине. Единственное нарядное платье, так ни разу и не снятый с вешалки подарок Лусинды в честь моего освобождения из тюрьмы, наконец-то дождалось первой примерки.Я подошла к зеркалу, которого избегала всеми правдами и неправдами, и смело встретила взгляд своего отражения. Кармен Лусия-из-зазеркалья ответила на мою робкую попытку ей улыбнуться лучезарной улыбкой. Женщина, отразившаяся в старом, найденном на свалке зеркале мамы-Лусинды, не выглядела побежденной и сломленной. Ее плечи были расправлены. Спина – прямой. Глаза смотрели уверенно, чуть надменно. Черные, как смоль, волосы обрамляли опаленное солнцем лицо. Эта женщина, что пристально смотрела на меня с зеркальной поверхности, все еще была привлекательной. Я удивилась своему открытию. Удивилась сильнее, чем чему бы то ни было за всю свою жизнь. И только потом я обрадовалась. Обрадовалась, и не дожидаясь пробуждения детей и старухи, сорвалась с места и бросилась прочь из дома, подальше от прогрессирующей болезни Лусинды, детского плача и самолично возложенной на себя каждодневной обязанности копаться в отбросах; я пронеслась до мусоровоза бегом и запрыгнула внутрь, не спросив разрешения.У меня не было плана. Только потребность вырваться на свободу. Исчезнуть со свалки. Распробовать на вкус не отравленный миазмами воздух. У меня не было плана, но уже через час я обнаружила себя притаившейся за машиной напротив ворот дома, строительством которого когда-то сама же руководила. Напротив ворот дома Жорже Тайфуна и его семьи. Напротив ворот дома моего бывшего мужа. Напротив ворот дома, из которого меня однажды вышвырнули, как надоевшего, нашкодившего щенка. Я стояла, напряженно всматриваясь в пространство между прутьями решетки, отделявшей мое непереносимое настоящее от желанного прошлого, и ждала. Ждала, готовая потратить на ожидание месяцы и годы жизни.У меня не было плана, и, когда Жорже, спустя час или вечность, вышел за ворота и неторопливо зашагал в сторону центра Дивину, я искренне поразилась скорости, с которой ноги понесли меня ему вслед.Он окликнул меня первым. Я сделала вид, что не узнала его, и попыталась пройти мимо. Прикосновение его пальцев к моей руке заставило мое сердце учащенно забиться. Он назвал меня по имени, с удивлением дотронулся до моих волос и тут же в смущении отдернул руку. Внутри меня возрастало ликование – чужеродное, животное, но легко объяснимое. Я более не владела собой. Я утратила власть над собственным телом и разумом еще утром, когда моя рука потянулась за мочалкой, а я ее не одернула. Прежняя Карминья воспряла от долгого сна, который я ошибочно принимала за смерть. Прежняя Карминья, та, что улыбалась моему/своему бывшему мужу, печально вздыхала и нервно теребила угольно-черную прядку волос. Прежняя Карминья, та, что не опускала и не отводила взгляд, когда Жорже Тайфун набирался мужества, чтобы взглянуть в глаза своей бывшей беспутной жене. Прежняя Карминья, та, что попросила у него прощенья, а потом оступилась и, как подкошенная, рухнула в предупредительно подставленные объятия.Я стискиваю зубы от боли, но не могу сдержать стон. Он срывается с моих губ – сдавленный, чуть слышный, похожий на писк умирающего зверька. Я опускаю глаза на свою распухающую лодыжку и, против воли, тихо и судорожно всхлипываю. – Все хорошо, Жорже, – непослушным языком выговариваю я. – Я поеду домой…Я делаю попытку освободиться из кольца самых желанных, самых нежных на свете рук, но охаю от боли, и Тайфун не выдерживает. Он подхватывает меня на руки и бережно прижимает к себе. Я замираю от неожиданности; боюсь дышать, боюсь пошевелиться, боюсь спугнуть мгновение, сглазить радостью первую победу.– Жорже, – хриплым шепотом выговариваю я запретное имя. Имя, преследовавшее меня душными, бессонными ночами. Имя-спасение. Имя-освобождение. Имя-надежду. – Ничего не говори, – слышу я его голос у самого своего уха, его теплое дыхание согревает мою кожу, отогревает заледеневшую душу. Я знаю, что уверенность, с которой он произносит следующую фразу, показная; знаю, что он сомневается, обдумывает дальнейшие действия, но я знаю и то, что такой человек, как мой бывший муж, просто не сможет поступить иначе. – Я отнесу тебя в дом и вызову врача, – говорит он и со мной на руках разворачивается к воротам. ?Остерегайся! Не доверяй мне!? – Я почти произношу эти слова, но, словно собака, взявшая след, жадно вбираю ноздрями его запах и плотно сжимаю губы. ?Мой! Мой! Ты весь мой! Только мой!? – проносятся в моей голове чужие мысли. Прежняя Карминья бесстыдно ликует, стискивает хищными когтями добычу, вгрызается зубами – все крепче, все глубже; но и я не могу сдержать вздох удовольствия. Как давно я не обнимала мужчину! Как давно я не ощущала себя женщиной! Как я соскучилась… как же я по нему соскучилась! По нему, по этому человеку, не по абстрактным мужским объятиям – по его рукам, по его запаху, по его голосу, по бесхитростному, доверчивому, как у ребенка, взгляду. Мне нужно его спокойствие. Мне необходима его уверенность. ?Спаси меня! Защити меня!? – думаю я, осторожно, будто случайно, касаясь его шеи губами. Мне наплевать на боль. Я готова своими руками резать, кромсать свое тело, только бы он обнимал меня! – Нет, не надо… опусти меня, – прошу я. Прошу, чтобы услышать его голос, когда он возразит мне. Я мечтаю, чтобы он произнес мое имя. Мое имя – полностью, не уменьшительно-ласкательный вариант… и само провидение как будто угадывает мои желания!– Кармен Лусия, – твердым голосом говорит Тайфун, и я чувствую слабость в коленях. Если бы он не держал меня, я бы рухнула на землю, и травмированная лодыжка была бы тут не причем. – Пока врач не осмотрит твою ногу, ты никуда не пойдешь. Поняла меня?– Как скажешь, – сдаюсь я и закрываю глаза, с расслабленным удовлетворением прислушиваясь к его размеренному дыханию.?Дом рогоносца! Не могу поверить, что ты набралась наглости, чтобы сюда вернуться!? – надрывно и злобно хохочет в моей голове голос Макса, когда Тайфун аккуратно опускает меня на диван в библиотеке. ?Снова пиявкой присосалась к футболисту?? – гогочет во мне другой голос, и я без труда узнаю в нем Сантьяго, хромого старика, что издох, как собака, не протянув и года в тюремной камере, куда я его упекла.?Кармен Лусия, ты – испорченная девчонка, в жилах которой течет кровь самого дьявола!? – с отвращением, как и во времена моего детства, вторит им пьяный голос моего приемного родителя, ?мусорного папочки? Нилу.Я отмахиваюсь от голосов прошлого. Мне неинтересны призраки. Гнев призраков безобиден, в отличие от злости живых людей.Я обращаюсь в слух, прислушиваясь к голосам, раздающимся за закрытой дверью.Жена Тайфуна говорит громко, почти кричит, и прежняя Карминья злорадно хихикает и, довольная, потирает руки.– Как ты мог, Тайфун?! … эта женщина … наш дом … уголовница … чтобы ноги ее не… ты спятил… выживший из ума … врач … врет … пошел к дьяволу … – обрывки фраз парикмахерши, долетающие до моих ушей, более чем доходчивы.Монализа замолкает, очевидно покинув поле боя еще до объявления войны. Я вспоминаю, как легко далась мне победа, когда эта женщина буквально с рук на руки передала мне своего жениха, и вдруг с ужасом замечаю зажатую в моих собственных пальцах медную, безвкусную вазочку, что когда-то, еще на заре нашего супружества, подарил нам на годовщину свадьбы отец Тайфуна. Я успеваю закусить губу, чтобы не закричать, когда ваза обрушивается на многострадальную лодыжку – снова и снова, еще и еще раз, с силой, без сострадания к моим мучениям, бесстрастно и деловито.От боли у меня мутнеет в глазах, дрожащей рукой я возвращаю вазочку на место и боюсь посмотреть на результаты содеянного.Я больше не слышу голосов – ни в своей голове, ни за дверью библиотеки. С глухим стоном я откидываюсь на спинку дивана, испытывая объяснимое, но противное природе торжество. Мне страшно. Я боюсь саму себя. Боюсь прежнюю Карминью. Ту, что ради пребывания в этом доме готова пойти на все: на ложь, на членовредительство, на убийство. Мне по-настоящему страшно, но даже в такой момент я сознаю, что куда сильнее я боюсь возвращения на свалку. ?Я не вернусь в ад по доброй воле?, – думаю я и прикрываю глаза в ожидании обещанного Тайфуном врача.?Травма серьезная. Эту женщину нельзя двигать с места?, – мечтаю услышать я, и проведение второй раз подряд доказывает мне, что умеет быть добрым и понимающим. Я слышу заветные слова. Читаю про себя все известные мне молитвы. И только тогда решаюсь поднять глаза и встретиться взглядом с человеком, в чьей власти казнить меня или помиловать.– Кармен Лусия, ты останешься здесь, – без вопросительной интонации говорит мне Жорже. Я замираю от восторга и мысленно отмахиваюсь от окончания фразы: ?… пока снова не сможешь ходить?.Меня зовут Кармен Лусия. Я не умею и не желаю сдаваться.Во взгляде Тайфуна я читаю искреннюю обеспокоенность моим здоровьем, и, когда на мою сломанную лодыжку накладывают гипс, он уже без смущения наклоняется ко мне и, не спрашивая разрешения, поднимает меня на руки.Я прислушиваюсь к его размеренному дыханию, пока он несет меня в мою новую комнату. Моя благодарность к нему безгранична. Доступная моему взгляду открытая футболкой шея Жорже выглядит уязвимой и хрупкой. Мне хочется защитить его, уберечь от роковой ошибки. Уберечь даже во вред себе и своим интересам. – Я не заслужила твоей заботы, – опустившись на подушки, без обиняков говорю я ему. – Глупая, выздоравливай, – улыбается он в ответ и неожиданно для нас обоих прижимается губами к моему лбу. – В некотором роде я обязан тебе жизнью, – тут же добавляет он, торопясь оправдать неуместный и необъяснимый поцелуй в собственных глазах.– Ты святой, Жорже Тайфун. Ты просто святой, – смиренно, не покривив душой, говорю я, и он, уже дошедший до двери, возвращается обратно к моей постели.Молча мы смотрим друг на друга. ?Что же я делаю?!? – с легкостью прочитываю я застывший в его глазах немой вопрос. ?Не волнуйся, ты все сделал правильно?, – взглядом посылаю я ему свой бессловесный ответ. Он шумно выдыхает и, словно под гипнозом моих глаз, усаживается на краешек кровати.– Спасибо, – коротко говорю я и протягиваю ему руку.Его пальцы колеблются лишь мгновение: они бережно пожимают мою ладонь и не разжимаются даже после того, как Тайфун произносит: ?Не за что?.Меня зовут Кармен Лусия. Этим утром я вернулась к себе домой.