Глава 2. Переселения. (1/1)

Патрули проезжали с промежутком в несколько часов. Некоторые грузовики были полны плачущих людей, а некоторые совсем пусты. Нужный нам должен был проехать вот-вот. Я это чувствовала. В связи с быстро отросшими волосами ко мне вернулось чутьё. Уже виденного когда-либо человека я способнабыла почуять за сотню метров. Обряженная в огромную с рюшами ночнушку, грязная и босая я ждала своего часа. Отец, в постоянном костюме, шляпе, в очках и с тростью стоял неподалёку. Путем некоторых усилий я сумела уговорить его оставить благообразную бородку, ссылаясь на фотографию в паспорте. Ещё больших усилий мне стоило уговорить отца участвовать в моём безумном плане.Наконец я почувствовала, что нужный нам объект очень близко. Показался тёмно-зелёный закрытый грузовичок. Я бросилась на дорогу.- Нюся, Нюся, - закричал отец, кидаясь за своим малоразумным дитём.Поздно. Водитель грузовика нас заметил. Завизжали тормоза. Отец прижал меня к себе.Водитель и его сменщик вылезли из грузовика.- Тэкс, что тут у нас, Петро? – обратился сменщик к водителю.- Похоже, беглые крысы, Николя, - ответил ему водитель.Оба детины в пятнистой форме, фуражках набекрень, одинаково круглолицые, дружно осклабились, довольные своей псевдо шуткой.- Эй, гражданчики, предъявите-ка документики.Отец дрожащей рукой протянул водителю вчера добытые паспорта.- Петро, взгляни какая краля, - сказал Николя и протянул ко мне руку, собираясь взяться за подбородок и внимательно рассмотреть лицо.Я расширила глаза в притворном страхе, отвернулась и захныкала в папин пиджак. Отец ещё сильнее прижал меня к себе, пытаясь загородить от домогателя.- Не трогайте её, она ещё ребенок! – вскрикнул отец.- Ага, - глаза Николя сузились от злости. – Защитить пытаешься? Как там тебя?Петро заглянул в паспорт:- Дмитрий Валерьевич Сутягин.- А детка?- Анна Дмитриевна Сутягина.- Дочка значит. Папаша, вы бы не выкобенивались тут! Мы вас, крыс поганых, в один момент…Неожиданно Николя замолк. Петро в ужасе глянул на грузовик и скомандовал:- В кузов!Онемевший Николя повёл нас в крытый кузов. Петро вскрыл замок, проследил, чтобы мы благополучно залезли, и захлопнул дверцы. Наступил полумрак. Отец вздохнул. Но нашу игру ещё рано было заканчивать.Глаза постепенно привыкали к темноте, а задницы к деревянным подпрыгивающим скамьям. Дорога была ухабиста. Я уже успела оглядеться. С нами ехало ещё два пассажира: плачущая женщина в лохмотьях напротив и молчаливый мужчина, тоже сидящий на другой скамье, но у самого окошка в кабину грузовика. Он был очень молод, несколько лохмат и немного небрит. Изредка он поднимал руку и ладонью проводил по щетине. Щетина радостно издавала наждачный звук. Тогда мужчина убирал руку и пытался поглубже заглянуть в окошко, затянутое мелкой сеткой. Из кабины доносилась дикая музыкальная какофония и короткие маты, когда грузовик подпрыгивал на особо крупных кочках. Неожиданно мужчина повернулся к нам, словно почувствовав мой взгляд. Я испуганно вытаращилась, судорожно хватаясь за руку отца. Папа нежно прижал меня к себе.- Извините, она больна.

Мужчина смерил меня взглядом, словно оценивая, удивленно склонил голову набок, отчего его лицо приобрело выражение мордочки игривого щенка, и протянул мне широкую ладонь:- Станислав. Стас, - мягко сказал он.Я осторожно протянула свою маленькую ладошку и произнесла в два приёма:- Ню, - на вдохе и, - ся, - на выдохе.Тут же выдернула ладонь и возбуждённо затараторила, повернувшись к отцу:- Папа! Дядя! О! Нюся!- Тсс, тише, тише, милая, я всё понял, - успокаивающе, но настойчиво стал говорить отец.Я радостно повернулась обратно к мужчине:- Тася карош! – и показывая на папу. – Папа Нюся!- Она говорит, что вы хороший. Я – Дмитрий Валерьевич, - улыбаясь, сказал отец.Стас улыбнулся в ответ:- Извините за нескромный вопрос, но чем больна ваша дочь?- О, этого нам не смог сказать ни один местный доктор. А хорошие врачи все ушли на войну. А ведь ещё год назад Анна была абсолютно здоровой девушкой, собиралась замуж. Всё испортила эта жуткая война. В один далеко не прекрасный день на наш дом сбросили бомбу. Мы с Нюсей только подходили к знакомой калитке, когда к нашим ногам полетели осколки и обломки. Нюся успела лишь крикнуть: ?Там же мама!? и упасть в обморок. Очнулась уже абсолютным младенцем. Хорошо, что за год успела научиться хоть немного говорить и вести себя на людях. Но очень мало, - отец вздохнул и замолк, сделав вид, что монолог пробудил в нём воспоминания о тех днях.Во время монолога я лазила под подпрыгивающей лавкой, словно нашла там что-то интересное.- Нюся, милая, вылазь! Ты же там всю грязь собрала, - укоризненно сказал папа, заглядывая под скамью.- Неть!- произнесла я.- Нюся!- Неть!- Вот упрямица! И ведь не вылезет, пока не захочет. А вытаскивать сил уже не хватит.Стас посмотрел на меня, на отца, потом вздохнул. Да, ему вытаскивать меня не желательно. Всё же по внешности я довольно-таки сформировавшаяся девушка. Я решила накалить ситуацию: неожиданно вылезла из под лавки, протянула руки к Стасу и сказала просяще:- Тася, ручки!- Нюся, прекрати!Я обиженно повернулась к отцу:- Па, хочу ручки!- Иди ко мне, - отец вытянул руки мне навстречу.- Неть!Глаза стали наполняться предательской влагой, нос шмыгать, а нижняя губа дрожать.Стас такого напора не выдержал. Да, на плачущих девушек вы слабы, Станислав Сергеевич Елецкий. Скверно, скверно, командор.- Иди сюда! – протянул он руки.Я радостно взвизгнула и полезла к командору на колени.- Нюся, ты же тяжелая! – попытался протестовать отец.- Неть! – парировала я и залезла любопытными пальцами в лохматую шевелюру.- Ничего страшного, Дмитрий Валерьевич, - улыбнулся командор, старательно пытаясь удержать меня на коленях, не задевая при этом пикантных мест.Ладошки перешли от волос к щетине.- Колюча! – засмеялась я и зевнула. – Пать хочу, - и тут же закрыла глаза.Немного поёрзала, устраиваясь поудобнее и злорадно думая, как неудобно командору, и сладко засопела, уткнувшись лбом в широкую грудь. Точнее сделала вид, что уснула, а сама начала прокручивать в голове сегодняшний день. А через полчаса молчания действительно погрузилась в царство Морфея…Проснулась, чувствуя, что снаружи глубокая ночь. В кузов из кабины проникал тусклый свет, громкий храп одного из детин и сизый сигаретный дым. Командор приказал остановиться, потому что лавки больше не прыгали.Сам же приказчик тихо сопел где-то сверху. Я осторожно подняла голову. Пухлые губы, крупноватый с горбинкой нос, густые брови, лохмы надо лбом. Отнюдь не красавец. Лицо спящего Елецкого приобрело немного детское выражение. Ах, как хороши маленькие, сладко сопящие бесенята! Даже во сне командор бережно держал меня: одной рукой обхватив плечо, а другой придерживая под колени.Наконец сигаретный дым развеялся и грузовик тихо тронулся. Лавки опять запрыгали. Значит, это детины решили перекурить и поменяться местами. Командор просто приказал ехать прямо в Зоновый город, не собирая больше несчастных пассажиров.Я поймала себя на мысли, что чуть было не провела большим пальцем по пухлым губам командора, остановив руку уже на полпути. Как бы я не хотела, но я всё-таки медленно становилась женщиной. Лучше закрыть глаза и сосредоточиться на плане, первая часть которого завершилась очень даже успешно.На въезде в комендантскую зону нас остановили.Я уже давно успела слезть с командора и теперь липла к окошку.- Тася, матри – дятьки! У-у-у, злые, - грозила я кулаком пятнистым людям с автоматами.

Елецкий улыбался.Петро послушно загремел замком. Пятнистые сунулись было в кузов, но, увидев Стаса, отпрянули и вытянулись в струнку. Командор приветственно махнул рукой. Петро закрыл дверь, снова погремел замком, и через несколько минут мы поехали дальше. Теперь наш путь во временный лагерь, а после расселения (или казни, кому как повезет) на долгое жительство в Зоновый город. От обычных городов он отличается вводом комендантского часа (с 8 вечера до 8 утра), постоянной перерегистрацией населения и диким дефицитом продуктов. В городе работают практически все, за исключением совсем маленьких, стареньких или больных. Ещё очень часто жители Зонового исчезают. Это объясняется либо попыткой бегства, карающейся смертью, либо опознанием истинной личности жителя, что тоже не давало повода надеяться на любой исход, кроме летального. Так что пропавших почти стопроцентно можно считать погибшими. Конечно же, родственников это не утешает. Но всегда остаётся надежда на чудо.Я всё это знала. Слухи ползли по Разрушенному медленно, но достигали нужных ушей. Я смогла собрать из них истину.Всеми забытая женщина в лохмотьях уже тихо скулила, согнувшись в три погибели на лавке. Неожиданно она окинула меня ясным взглядом. Лицо её удивленно вытянулось: женщина явно меня узнала. Я, не осознавая, бросила защитную подчиняющую волну. Не рассчитала успевшую перекопиться Силу и буквально распластала сознание несчастной. Женщина откинулась на лавку в спасительном обмороке. Командор отвлёкся от своих мыслей и повернулся на звук. Я решила перетянуть одеяло на себя. Не дай Бог, Елецкий почует неладное, ведь он тоже немного управленец! Иных в командоры не берут. Вот только чутьём обладает один Главный, да и только в период активности Силы другого человека.- Тётя! Тётя! – заорала я, тыча в сторону несчастной пальцем. – А-а-а! Тётя!!!Я забилась в истерике. Отец и командор ринулись меня успокаивать.Женщина под шумок очнулась и недоумённо приняла прежнюю позу. Слава Богу, что с ней всё в порядке. Фу! Я уже успела перепугаться. А ведь она действительно меня узнала! Но ничего, больше ей это не грозит.Услышав знакомый скулёж, мы все успокоились.А тут и грузовик остановился. В очередной раз загремел замок.- Все, вылазь, - скомандовал Петро, как-то сразу стушевавшись.Конечно, это в дороге он командир и рулевой, а здесь он мизерная шестерёнка. Николя тоже казался каким-то сдувшимся.- Молодцы! – похлопал их по плечам командор.Детины сразу приосанились. Петро пошёл закрывать за нами дверцы и навешивать замок. Зачем закрывать пустой кузов? Наверное, это просто сила привычки: если открыл – надо закрыть.Я жалась к отцу, оглядывая бесконечные ряды палаток.- Надвигаются холода, - сказал Елецкий. – Я постараюсь, чтобы вас быстрее перевели в город, там хоть есть отопление.- Спасибо, - тихо сказал отец. – Я буду за вас молиться.- Не стоит. Я неверующий.Конечно, обладателям Силы стоит верить только в Силу и надеяться только на себя. Самонадеянные тупицы, управляющие людьми как фигурками на шахматной доске.Командор задумчиво уставился вдаль. От того, что он сейчас скажет, зависело многое.- Ну что, Нюся, пока, - повернулся Елецкий ко мне.Я широко-широко раскрыла глаза, словно готовясь расплакаться. Командор раскинул руки для прощального объятия. Я с готовностью повисла у него на шее.- Нюся, нам пора, - сказал отец.Я неохотно оторвалась, чмокнула командора в колючую щёку и грустно сказала:- Пака, Тася.И, уже убегая вслед за идущим в сторону палаток отцом:- Нюся лю Тасю! Пака!!!Пока озорные огоньки в глазах не выдали истинного положения вещей.Малюсенькая двуместная палатка, каша с общего котла, постоянные отлучки отца – это временный лагерь. Изредка вдали мелькает спина командора Елецкого, но близко никогда. Что ещё? Месяц холода. Волосы до лопаток, прибавка Силы и серо-стальные глаза. Грусть.Вторая часть плана прошла – нас переселили.Коммуналка. Наша двенадцатиметровая комната. Две койки по разным углам, мизерный стол-тумба у единственного окна с крупами и кастрюлькой, одноконфорочная плитка, пара колченогих стульев, раковина в углу, узкий длинный шкаф с (О, чудо!) большим зеркалом. Вход прямо напротив отцовской кровати.

Обо мне мало кто из соседей знает. А кто видел, тот считает абсолютно сумасшедшей. Весь день сижу в комнате. Отец работает на благо города. Именно у нас дефицита продуктов нет: командор постарался. Да, так мне и не удалось с ним увидеться после переселения в Зоновый город. В наш последний день в лагере Елецкий заглянул к нам на часок: выслушал от меня кучу радостных восклицаний и вручил папе книжечку на право получения дополнительных продуктов с поимённым и весовым перечислением оных и исчез.Волосы уже отросли до талии, а глаза стали совсем серыми. Чёлку приходится ровнять почти каждый день.Скучно. Иногда задёргиваю тяжёлую штору и кривляюсь у зеркала, посылая Силу в отражение и отбивая, когда она возвращается обратно. Сразу начинают вспоминаться те времена, когда я только начинала осознавать себя. Конечно, Силу я чувствовала с раннего детства, но тогда была уверена, что так у всех. Это после ухода матери (мне было около пяти) отец объяснил мне всё. Уже подростком я неожиданно вспыхнула и развела войну.В результате война длится уже год, постепенно подходя к концу. Очень скорому концу.Я вздохнула и отошла от зеркала. Отец достал немного одежды, и теперь я стала ещё больше походить на маленькую девочку. На вид не больше тринадцати лет, в паспорте все двадцать, на самом деле семнадцать. Ещё на внешности сказываются постоянные проигровки роли Нюси. Вот только грудь почему-то стала больше, пришлось даже бюстгальтер надеть.Скромное платье до колен, волосы в две косы с ленточными бантами. Да уж. И в кого это я превратилась?!Зато Сила почти через край хлещет, периодически приходится как-то её использовать, иначе начнутся сильные головные боли и приступы затмения сознания, когда весь мир кажется черным в мельтешащую крапинку.Пока есть возможность отец старается меня откормить, но у него ничего не получается, потому что приходит он поздно, а ем я только с ним. В результате у меня под глазами образовались тёмные круги, а щёки сильно впали, руки и ноги превратились в веточки. Наверное, сейчас я вешу не больше сорока килограмм. Готовить мне категорически запрещено. Да я особо и не умею. До войны у нас была кухарка и уборщица (папа всегда прилично зарабатывал, а я училась в платной гимназии). Потом меня буквально на убой кормили восставшие (ещё бы, ведь я была главарём). Когда перебивались по подвалам, лопали сухпайки. А сейчас готовила соседка тётя Зоя, одинокая женщина, положившая глаз на папу. В благодарность мы делились с ней продуктами. Тётя Зоя изредка заглядывала в комнату в папино отсутствие – проверить как я тут, не натворила ли чего, не поранилась. Есть без папы я категорически отказывалась, а заставлять и шлёпать за упрямство как ребёнка меня никто не собирался.Вот так и проходит моя жизнь в коммуналке. В ней абсолютно нет ничего интересного. Иногда начинает казаться, что всё интересное в моей жизни закончилось, а остались лишь скучные серые будни.