Гуро, Эраст, кид!ау, джен, G (1/1)

Горит Яков на службе, ой, горит, как свечечка истаивает, а когда службы нет, так на приемах важных обретается, в высшем свете себя являя, да засиживается допоздна в частных кабинетах некоторых высокопоставленных господ, исподволь мягкой лапой прощупывая себе будущее теплое место. До седьмицы, бывает, в комнатах своих появляется, только чтобы костюм переменить, от служанки отмахивается — некогда, в ресторации отобедаю, меня господин N как раз приглашали обсудить за трапезой некоторое деликатное дело; и, напомажив встрепанные волосы, надушив исхудалое тело, натянув на бледное лицо зубастую, но привлекательную улыбку — бежит, бежит куда-то, как гончая, идущая по одной ей ведомому следу. Туда, к славе, к власти, к блестящей светской жизни, к страшным тайнам, простым смертным и не снящимся...Но нельзя бежать вечно. Приходит выходной. В квартиру Яков возвращается к полуночи, проходит тихо, чтоб не разбудить никого зря, даже престарелую служанку; садится в кресле и сидит с полчаса, глядя в цветочный узор обоев, не в силах пошевелиться и убеждая себя, что он сейчас, вот сейчас, еще минута и в спальню...А впрочем — думается резко, зло и весело, гремучей мешаниной из усталости и выгорания опосля особо тяжелых дел, — он что, не хозяин этой квартиры и не может спать в кресле, коли ему так хочется? Вот хочет — и будет!И засыпает, умиротворенный, будто не спор с усталостью проиграл, а доказал неведомым нахалам, кто тут главный...Просыпается в рассветной серой мути, долго не может открыть глаза, лениво слушает, как за окном покрикивают мальчишки и ранние торговцы. Нет, не за окном, в квартире? Навострив — ну точно, охотничья псина, — уши, понимает: голос не чей-то там. Звонкий, с ломкостью, свойственной детям, вот-вот собирающимся стать мужчинами.— Марфа Ивановна, будьте так добры подать завтрак, да оставьте его под тряпицей в коридоре. В гостиную не ходите, не надобно мешать, мы сами заберем, как сподобимся. Благодарю покорно!Тихонькой мышью Эраст, распрощавшись со служанкой, прокрадывается к сонному Якову в гостиную. Сквозь дрему чувствует Яков, как ловкие маленькие пальцы распускают ему шейный платок; как пыхтит Эраст, присев перед креслом и стягивая с него сапоги, один, потом второй.Забота почти стыдная, не понять только, для кого — то ли Якова держат за несмысленыша, то ли Эраст себя унижает, будто денщик какой-то в свои двенадцать. Только нахмуриться и построжить за неподобающее поведение сквозь сон не выходит; греет в подреберье смутно щемящее тепло, которого никакая служба, никакие награды и почести дать не могут. Любит. Любит, маленький...Закончив, долго Эраст пристраивается в кресле, чтобы и Якову не помешать, и самому устроиться удобно; и сворачивается у него под боком с книжкой, видно, что очень по брату соскучился, даже стыдно — сколько его не видел? Даже на завтрак не оставался, и после ужина не заглядывал, не целовал в лоб, не желал добрых ангелов в сон.Яков в полусне прижимает его к себе ближе, дышит в ухо, Эраст смеется — щекотно, и смеется громче, когда выдох настойчиво повторяется.— Яша! Перестань!— Хррр...— Не верю.— Хррр!— Тем более не верю.— Ну тогда сам напросился, — и коварные пальцы пробираются под рубашку, щекочут под ребрами. Эраст извивается, визжит, летит на пол забытая книжка.— Фу! Прекрати! Спящим ты мне нравишься больше!— Мне так многие говорят, — скалится Яков от уха до уха, а глаза черные, смеющиеся. — Что у нас на завтрак? Маленькие мальчики в собственном соку?— Сладкая каша и пирог с крыжовником, и ты их не получишь, если не перестанешь меня мучить!— Ты правда ставишь меня перед выбором — ты или еда? Эрастушка, это жестоко...Эраст выдыхает через рот, пытаясь сдуть со лба растрепавшиеся пряди, смотрит мягко. Еще пара лет, пять, если Якову очень повезет — и не будет детских дурачеств, вырастет мальчишка в гордого юношу, станет братская возня выше его достоинства. Грустно думать об этом — но что-то подсказывает Якову, что в Эрасте уже сейчас видна та самая порода. Освоится в своих повадках, и побегут уже две гончие, загоняя по всей России-матушке опасных зайцев.А до той поры стоит чаще брать отгулы. Успеется еще, на службе-то сгореть.— А? — переспрашивает Эраст.— Тебя, говорю, — скалится Яков шире. — Я говорю, что всегда выберу тебя.— Пусти-и! — верещит, но кто же ему поможет, если сам отпустил служанку! Такой неразумный, маленький, глупый, любимый Эраст.А завтрак подождет.