41. (1/1)

*Белка вытряхнул кожуру за борт. Ярко-оранжевые ошметки мелькнули над водой, распугав стайку рыбёшек. - Ну, ты как? – мальчик ткнул Монаха локтём под ребра. Тот поморщился: апельсин был жутко кислый, но уж лучше терпеть изжогу, чем от рассвета до заката блевать в море. Ланселот отломил несколько долек, протягивая юному спутнику: - Вот, сам попробуй, и узнаешь.Белка, недоверчиво косясь на старшего друга, откусил немного, и тут же озорная мордашка маленького фэйри исказилась гримасой: - Рот хочется помыть с мылом!Плачущий ухмыльнулся, и с не менее кислым, чем апельсин, выражением лица, отправил в рот ещё дольку. Зубы свело моментально. Подошедший Гёц Берлихинген хлопнул убийцу по спине здоровой рукой: - Выспались? - Ещё успеем, - Персиваль выхватил свой маленький меч и заскакал по палубе, - Дядюшка Гёц, показать вам, что умею?Железнорукий сгрёб юного рыцаря в охапку, спеленав того собственным плащом: - Вот ведь мелкий задира! И как только Ланселот согласился взять тебя в Аске?Монах запрокинул голову, вдыхая солёный прохладный воздух и смыкая веки: - Нельзя было оставлять его без присмотра. Он бы обязательно или убился сам, или разнёс бы Драйшткригер по кирпичику, и всё это так, чисто случайно. Раубриттер выпустил пацана, и тот удрал на нос ?Соловья?: - Эльга ещё не выходила из каюты?Плачущий открыл глаза: - Моя леди ещё спит, - его взгляд потеплел, - После беспокойной ночи ей нужно набраться сил.По правде говоря, Эльга уже не спала. Рыжая, открыв глаза и собрав мысли в кучу, сосредоточилась на происходящем: они целы, невредимы, братья и Циммерберг остались дома, а она с Ланселотом и Белкой на корабле крестного отца держит путь к берегам Норвегии. В Аске. К уцелевшим Пепельным.Гюнтер поёрзала в постели, стараясь посмотреть, не выпачкала ли она простыни, и убедившись, что всё чисто, быстро встала и засеменила к широкой деревянной лохани. Перед сном она попросила кока Бобби оставить после завтрака для неё горячей воды, чтобы привести себя в порядок. Ровнёхонько в этот же момент в дверь каюты постучали: - Леди Гюнтер? Это я!Эльга отперла дверь, пропуская внутрь Бобби с ведром: - Вы очень вовремя! – она кивнула на лохань, - Благодарю!Повар освободил ведро, вылив воду и наполнив лохань до краёв: - На здоровье!Рыжая кивнула, проводив мужчину на выход, заперла каюту и принялась раздеваться. ?О, ладно, женщина, просто постарайся поменьше двигаться!? - хорошо, что путешествие обещало быть не самым долгим. Вечером на горизонте засверкают огни норвежского берега. А до этого времени у неё есть, во что переодеться, и даже не один раз.На середине процесса в дверь снова постучали. - Ты в порядке? – родной голос заставил миннезингершу ускорить гигиенические манипуляции: - Погоди минутку, я пока не могу открыть!Ланселот по ту сторону двери усмехнулся, поворачиваясь и опираясь о дощатую поверхность спиной: - Не спеши. Я всё понимаю.Спешить у неё бы и не получилось. Влезть сперва в свежие панталоны, а потом в неисчислимое количество юбок со шнуровками было ещё тем испытанием. Когда же осталось лишь затянуть корсет платья, Эльга отворила каюту: - Поможешь? - Не стоит завязывать так туго, - Монах мягко распустил ленту корсета, освобождая чуть вздувшийся из-за кровавых женских будней животик девушки, - Давай-ка ты вообще не будешь его надевать, милая? - Но корсеты нынче в моде… - Гюнтер, тем не менее, позволила мужчине снять с неё упомянутый предмет гардероба. На её реплику Ланселот только фыркнул, отправляя корсет в сундук: - Эта дрянь превращает твои внутренности в кашу, гнет твои рёбра и не даёт тебе дышать. Я не хочу, чтобы ты так мучилась потому, что кто-то где-то при чьём-то дворе посчитал эти тряпки обязательной частью женского образа, - Пепельный прижался щекой к её макушке, - И потом. Тебе не нужны жесткие пластины, чтобы быть красивой, поверь. У тебя прекрасная фигура. И в одежде, и без неё. Эльга умиротворённо вздохнула. И тут же перевела разговор в другое русло: - Что говорит Гёц? Не ждёт ли нас буря?Монах покачал головой, выпуская миннезингершу из объятий: - До Аске мы должны дойти без приключений. Как минимум, потому, что ночь накануне была весьма бурной.*Ладислаус торопливо спустился в холл, взял у сенешаля перчатки, кивнул ему и вышел за парадные двери донжона.Циммерберг тенью скользнул следом, и выждав, пока старший из братьев-разбойников, оседлав лошадь, уедет в сторону леса, пустился пешком по следам его скакуна, благо, на сырой после мелкого утреннего дождя подковы отпечатались более, чем явно.С момента появления в Драйшткригере Плачущего Монаха, в братьях что-то неуловимо изменилось. Старший стал чуть настороженнее и грустнее, средний постоянно был напряжен, младший очень молчалив и словно растерян. Они даже изначально не взяли его с собой в Бремерхафен, когда он рассказал им о паладинах. Циммерберг не понимал, что происходит, и его это злило. Ладислаус не обмолвился со своим помощником, куда едет, и теперь помощник по своей воле решил стать шпионом. Старший из братьев пустил коня галопом по узкой тропе под еловыми лапами, и осадил скакуна только оказавшись среди до боли знакомых скалистых выступов, торчащих из остывающей ко грядущей зиме почвы. Ладислаус спешился, привязал коня к стволу молодой ели и медленно, будто нехотя, направился к круглому камню, закрывающему собой вход в пещеру.В ту самую пещеру.Циммерберг через какое-то время всё-таки догнал своего нанимателя.Михаэль осторожно выглянул из-за колючих ветвей, наблюдая, как Ладислаус откатывает камень в сторону, отворяя вход. Вот только Гюнтер не стал идти внутрь. Вместо этого юноша опустился у камня на колени и сложил руки на груди в беззвучной молитве.Циммерберг ругнулся. Всё выглядело очень странно. Он впервые видел это место. Какого лешего происходит?Ладислаус простоял в молитве около четверти часа. Михаэль успел устать прятаться за елью, сидя полусогнувшись, но вновь заморосил дождь, и Гюнтер, поднявшись, сперва завалил вход в пещеру камнем, затем вскочил в седло и направил коня по тропе обратно к замку.Подождав, пока хозяин удалится на достаточное расстояние, конокрад оторвал от ели небольшую ветку посуше, набросал на неё мха, вышел к камню, откатил его, чиркнув трутницей, зажег импровизированный факел и шагнул за порог.Михаэль Циммерберг был обыкновенным человеком. Да, с определёнными наклонностями и не без необходимых для выживания навыков, но – человеком. Он не ощутил защитной магии, которая окутывала это место.Зато почти сразу же увидел четыре скелета, покоившихся в самом центре жуткого лесного склепа.Конокрад прошелся вдоль туда-сюда, с отвращением и любопытством глядя на камни в раскрытых костяных ртах. Как вдруг на грудной клетке самого крайнего слева в отблесках пламени сверкнуло что-то. Михаэль присел над костями.На груди у истлевшего мертвеца покоилась цепочка, на которую было продето золотое кольцо с характерной филигранной шинкой и крупным сапфиром.Циммерберг вскочил и отшатнулся, словно пораженный молнией.Перекрестился, бешено обводя глазами это страшное место, затем выскочил вон и загрохотал валуном, запирая пещеру.Теперь у него было ещё больше вопросов к своим работодателям.*Филипп Гольц был в бешенстве. Ещё бы! Старый ауксилиарий умудрился напоить его, а потом ещё и отпустил пленников! А паладины с гвардейцами? Тоже хороши, послушались Густава, словно тот был самим Папой римским!А впридачу сбежал и сам ауксилиарий!Гольц рывком распахнул дверцы того самого резного буфета, выворачивая ящики. Из одного выпал и со звоном покатился по полу пузырек. Командующий отрядом паладинов схватил его, откупорил и понюхал. Ну, ясное дело. Сильнодействующее снотворное варево. И как он не почуял его в вине?На первом этаже Красные Паладины удрученно возились среди обломков стены, топчась у вывороченной железной двери подземелья. Филипп, зыркнув на них с высоты лестницы, сердито протопал к выходу из резиденции. Самое время было написать Папе.Ауксилиарий, тем временем, всё ещё находился в городе. Густав Рейнфельд уже успел пожалеть, что не задержал вчера ночью гостей, чтобы поговорить. Сказать, что он совершенно не поддерживает политику Церкви относительно фэйри. Сказать, что он не враг ни Гюнтерам, ни Плачущему Монаху. Правда, самого Ланселота он так и не узнал – слой пудры в ту ночь прекрасно скрывал слёзы Божьей скорби на лице Пепельного. А ещё Густав знал, чем ему обернется освобождение пленных разбойников. Филипп так этого не оставит, и чем быстрее старый ауксилиарий уберется из Бремерхафена, тем выше вероятность, что он ещё будет топтать этот грешный мир ещё какое-то время.* - Айрис сбежала. Зарезала стражника и улизнула из замка, - Локсли поставил подсвечник у изголовья аббата.Уиклоу поднял глаза. Слова Робина Локсли прозвучали для него как будто сквозь слой тряпья. Аббату снова становилось хуже, но мысль Робина он все же уловил. - Куда? – одними губами произнёс священнослужитель. Рыцарь пожал плечами, садясь в ногах больного: - Предполагаю, что в Рим. Аббат застонал, закрывая глаза. Девчонка может натворить всякого. Ведь всенепременно побежит к Папе Авелю и доложит, что к чему, выставив Уиклоу козлом отпущения. И что тогда? Опала, ссылка в какой-нибудь Инкерман?Рыцарь заговорил очень-очень вкрадчиво: - Мы могли бы излечить вас, святой отец.Уиклоу открыл один глаз в безмолвном вопросе. - У драйшткригерских ведунов есть противоядие…Аббат закричал. Долго. Громко. Так, что под конец его голос сорвался на шипение. Принять колдовскую помощь? Да пусть бы лучше он сгорел в проклятом зеленом огне! Локсли испуганно вскочил, тут же склоняясь над священнослужителем: - Ради всего святого, отец Уиклоу!..Аббат, тяжело дыша, уставился на хозяина замка ненавидящим мутным взглядом: - Нет!.. – вспышка головной боли вынудила его скорчиться, но тем не менее, он нашел в себе силы повторить, - Нет!!!Сир Локсли тяжело вздохнул.Ладно. Было ожидаемо. Более, чем. Но у него была припасена идея на этот случай.*Белка болтал ногами над водой, сидя на краю ограждения борта. Рыжая, вышедшая из каюты и увидевшая это, схватилась за сердце: - Персиваль! Слезай оттуда, живо!Мальчишка нехотя сполз, щелкнув каблучками сапог по доскам палубы, но тут же указал рукой в темноту морского вечера: - Огоньки!Гюнтер приблизилась и вгляделась в горизонт, напрягая зрение. С капитанского мостика к ним уже шагал Ланселот: - Земля, дети мои.Рыжая усмехнулась, все-таки разглядев россыпь едва заметных искр там, где вода встречалась с небом: - Ты готов? – она взяла ладонь Монаха в свою. Тот покачал головой: - Не готов. Но у меня нет выбора.Плачущий Монах давно не испытывал того, что чувствовал сейчас. Ему было по-настоящему страшно. Не за свою жизнь, нет. Ланселота пугало то, что его собственный народ, скорее всего, его отвергнет. Что Пепельные не пойдут за ним – да и вообще не пойдут, с чего бы им. Королева фэйри и Восстание слишком далеко, а Аске существует давно, и они в безопасности. Но корона, покоившаяся на дне сундука, тем не менее, была у него, у Плачущего. И она сама нашла его – конечно, не без помощи Эльги и Белки, но на то и существует Судьба.*