40. (1/1)

*По толстому стеклу рваной паутиной поползли трещины. Ланселот едва успел пригнуться – оно лопнуло, усыпав пол осколками. Воодушевленный результатом убийца тут же двумя руками сжал решетку, но крепкая сталь не спешила поддаваться. Белку, крадущегося по ту сторону стены, привлекли сразу две вещи: звон стекла и запах. Резко выметнувшийся из разбитого окна запах Пепельного – кровь, пыль и полынь. Мальчик, пригибаясь к земле, тут же перебежками от тени к тени устремился к источнику звука и запаха.Циммерберг, придерживавший стол, с любопытством заглянул через плечо Плачущего: - Ну, как?Монах отпустил решетку и пригляделся к металлической поверхности. Та не оплавилась ни на миллиметр. То внутреннее сосредоточение, которое подарила медитация, которое подарило полное погружение в себя – что было сложно, учитывая компанию, в которой оказался убийца, - успело ускользнуть. Раздался шелест осторожных шагов. Ланселот нахмурился. Персиваль?Белка упал на колени рядом с окном темницы: - Вы все здесь!.. – мальчик ухватился всё за ту же решетку, прижимаясь к ней лицом и оглядывая присутствующих, - Вы в порядке?Бывший инквизитор потрепал юного фэйри по светловолосой макушке: - Бывало и хуже, мелкий, скажи лучше, какого здесь оказался ты?Маленький рыцарь плаксиво скривил губы, опуская глаза: - Эльга сказала, что отвлечет воинствующее священство, чтобы вы могли сбежать. Она пожертвовала собой, чтобы ты спас её братьев, а потом мы вернёмся за ней!Голубые глаза над багровыми полосами слёз Божьей скорби потемнели. Это всё меняло.Когда вставал вопрос жизни и смерти его медноволосой леди, Плачущему было всё равно, кого нужно убить.Да хоть придется вырезать целое аббатство, плевать – он защитит свою девочку.*План рыжей был предельно прост – она позволит себя схватить, Белка сбежит, найдет Ланселота, расскажет ему, что барышня в беде, и это поможет пробудить пламя фэйри в сердце истинной природы Пепельного. Это поможет им оказаться на свободе – ведь тогда Монах не станет медлить, обдумывая, как избежать потерь среди паладинов, некогда бывших его братьями во Церкви, и все они выберутся живыми, оставив позади пылающую зеленью резиденцию ауксилиария.Ведь ауксилиарий, отец Густав, их предал. Во всяком случае, так думала певичка, пока стража силой вела её в гостиную хозяина.Певичка лишь мельком заметила толпу вооруженных паладинов в боковом коридоре. ?Значит, в той стороне темница?, мелькнуло в голове у миннезингерши. Белка справится. Должен.Когда двери гостиной распахнулись, и гвардейцы Троицы втолкнули девчонку внутрь, ауксилиарий удручённо вздохнул. Отец же Филипп Гольц, наоборот, похабно заулыбался от уха до уха: - Хорошенькая!Густав сдержанно махнул рукой, безмолвно приказывая Братьям Троицы покинуть их, и первым обратился к нежданной гостье: - Дочь моя… - …Мир вашему дому, - она перебила хозяина дома, и приветствие из уст девушки прозвучало не очень доброжелательно, - Для тех, кто меня не знает, - она сверкнула ледяными глазами в сторону Филиппа, - Я – Эльга Гюнтер, и я пришла забрать своих братьев. Гольц поднялся, приблизился вплотную к певичке, перебирая её медные пряди и с совершенно неподобающей для священника ухмылкой вдохнул травяной запах её волос: - Эльга Гюнтер? Какая грозная маленькая девочка! Совсем не боишься, что я брошу тебя на растерзание моим ребятам? – Гольц подмигнул, оберувшись на ауксилиария, - Мы сожгли много ведьм. А ты так похожа на одну из них… - Отец Филипп, - Густав Рейнфельд подчеркнуто настойчиво окликнул командующего отрядом паладинов, - Давайте послушаем, что она скажет? – старик подошел к столу, отодвигая один из стульев на середину гостиной и кивая на него, - Присаживайся, дочь моя. В ногах правды нет.Эльга, не позволяя маске надменной смелости исчезнуть с её лица, неспешно устроилась на предложенном месте, закидывая ножку на ножку: - Святые отцы, чтобы вы себе не решили, объявлять войну моему отцу – плохая идея. Гольц допил из своего кубка и опрокинул его вверх дном, позволяя последним каплям упасть на ковер: - А по-моему у нас отличный улов – всё молодое поколение Гюнтеров! Меня, к слову, зовут Филипп, крошка. Рыжая поёрзала на стуле, чувствуя, как живот опять наливается болью : - Что ж, отец Филипп. Видимо, вы не знакомы с принципами существования Драйшткригера.Тот фыркнул, подвигая пустой кубок ауксилиарию, мол, долей ещё: - Отвратительное гнездо гнили и порока!Певичка нервно хихикнула: - То же самое я могу сказать о Ватикане. Вот только, - она посерьёзнела, - Мой отец никогда не выдаёт тех, кому дал убежище. Даже если его дети будут заложниками. Он развяжет войну, - девушка заправила за уши пряди волос, которые несколько мгновений назад трогал Гольц, - Войну, которая испортит отношения между кайзером Ротбартом и Папой. Ауксилиарий долго, пристально поглядел на рыжую. Он давно её знал, пусть не так хорошо, как Иоганн Гюнтер, но ему была симпатична эта пигалица. И у неё явно был какой-то план, иначе она бы не была такой смелой. Густав шагнул к резному буфету, наполняя кубок Гольца, быстро выдвинул нижний ящик, выуживая оттуда пузырёк с темной жидкостью, и добавил несколько капель в вино отцу Филиппу.Тот же, в ответ на реплику гостьи, ядовито протянул: - ?Кайзер Ротбарт? - так вот, как вы, германоязычное зверьё, называете нашего императора Фредерика Барбароссу! – он принял протянутый Густавом кубок и сделал из него глоток, - Внимай же мне, девчонка, - командующий склонился над сидящей Эльгой, схватил её за горло и приблизил её лицо к своему, голодно скалясь, - Мне плевать, кто с кем будет воевать. Мне дали приказ, привести Плачущего Монаха в Рим, любой ценой, и я готов её заплатить, даже если положу здесь всех своих людей, даже если Барбаросса упрётся своими муфлоньими рогами, пытаясь защитить ваше волчье логово! Ты меня поняла?Ауксилиарий положил руку на плечо командующего: - Отец Филипп, вы оставите синяки на её коже, отпустите девочку!На мгновение Гюнтер показалось, что взгляд Гольца стал расфокусированным. Он выпрямился и вернулся к столу.Отец Густав сделал страшные глаза, повернувшись к девчонке. ?Что?..? - рыжая нахмурилась. Какую игру ведёт ауксилиарий?Рейнфельд, в свою очередь, понял: нужно тянуть время. И поэтому, как бы невзначай, проронил: - Ходит молва, что вы складно поёте, дочь моя, - церковный иерарх снял со стены у буфета лёгкую маленькую лютню и подал миннезингерше, - Сделайте милость, проявите снисходительность, растопите наши сердца своим голоском!Рыжая метнула взгляд на Филиппа. Тот осушил кубок и уставился на девушку как-то уж слишком мутно.Допустим.Эльга погладила музыкальный инструмент, пробуя струны, и с первого же аккорда запела: - Мне - смотреть, как небес рвёт гладьза окном одноглазый ворон,мне - мудреные выжигатьна собачьих костях узоры.Мне - плести заклинаний сетьи слагать неземные песни,не сгорая дотла гореть,как лампада над стылой бездной… - под пристальным вниманием отца Густава, Гольц развалился на стуле, сонно жмурясь. - …Мне - драконьего короляразбудить ярко-белой вспышкой.Спит на крыльях его земля,бьется сердце её чуть слышно…- песню никак нельзя было назвать убаюкивающей: мотив был лихой, как галоп Голиафа, но командующего отрядом паладинов, тем не менее, неумолимо клонило в сон. - …Ну и пусть, миллионы лет,он молчит о своём, драконьем.Я шагаю вперед, на свет.Пламя вспыхивает в ладонях.Филипп Гольц благополучно уткнулся лицом в собственную тарелку, тут же сочно захрапев.Рыжая сжала лютню в руках так, словно та была последним щитом между ней и жестоким миром мужчин.Ауксилиарий, ни слова не говоря, вышел из гостиной на край лестничной площадки. - Братья мои, - он громко обратился к паладинам, и те высыпали в холл на пятачок у начала лестницы, - От имени отца Филиппа я приказываю вам отправиться в гостиный дом, в котором ваш отряд остановился на время пребывания здесь, в моём городе.Один из паладинов неуверенно уточнил: - Что, всем?Пора было иерарху воспользоваться собственным авторитетом. Пока он у него ещё был. - Всем, и гвардейцев снаружи тоже заберите с собой, - Густав умолк, несколько секунд понаблюдав, как рассасывается толпа в алых рясах, а затем обратился к опешившей гостье, - Мне повезло, что эти паладины меня слушаются. Тебе, кстати, тоже, - он нахмурился, - Дочь моя, на что ты рассчитывала?Эльга, уже поняв, что ауксилиарий на её стороне, благодарно сложила руки на груди: - На это, святой отец. На это, или же на жестокое кровопролитие, которое вы не допустили.* - Вы, - Генри Отто указал на небольшой отряд, выстроившийся напротив его дома, - Вы и вы, - он указал на ещё две группы воителей Аске, - Все вы патрулируете побережье до рассвета. Ни одна мышь не должна проскочить мимо вас, вы меня слышите?Три группы стражей отозвались нестройным согласием. И князь Пепельных, проводив взглядом своих людей, вернулся в дом.Старик всегда помнил, что такое страх – не за себя, но за свой народ. Тот факт, что Плачущий сменил лагерь, казался настолько невероятным и неожиданным, что многие фэйри попросту в это не верили. Плачущий Монах по-прежнему оставался для них – для жителей Аске, в частности, - выступающим под кровавыми знамёнами католической Церкви страшным тёмным ангелом с разящим огненным мечом.Генри сбросил плащ, сапоги, куртку, босиком прошлёпал к кухне, и только там, отыскав домашние туфли под обеденным столом, позволил себе грузно усесться за этот же самый пустой стол, обхватив голову руками.Князю очень хотелось верить, что Плачущий, действительно, изменился. Что написанные молодым Пепельным строки – не просто красивая пустая вязь. Но тянущийся за ним кровавый след слишком явен, чтобы просто так взять и встретить бывшего инквизитора с распростёртыми объятиями. До этого момента здесь, в Аске, в живописном фьорде, народ Пепельных жил относительно спокойно. И теперь всё могло рухнуть – если Гёц фон Берлихинген солгал, если солгал Ланселот, если всё это – чудовищная ловушка.*Белка справился блестяще. Одной реплики хватило, чтобы Монах, легко соскочив со стола, рванул к железной двери подземелья. - Не ходите за ним! – только и успел крикнуть Персиваль, прекрасно помня, на что способен зелёный огонь фэйри в закрытом пространстве. Перед глазами все ещё возникали обезображенные тела Братьев Троицы в ?Земляном драконе?.Благо, Циммерберг и Гюнтеры его услышали.Ланселот поднёс обе растопыренные пятерни к двери, чувствуя, как изнутри, где-то на уровне груди, клокочет звериный гнев. Его леди и впрямь знала, что делать – он бы решился, конечно, в итоге напасть на свою бывшую братию, но тогда бы они потеряли время. Много времени. А сейчас……А сейчас металл под руками раскалился добела, начиная стекать огненными вязкими потёками. Плачущий ругнулся: он не собирался расплавить дверь. Её нужно было снести.Он запомнил ощущение, которое позволило ему направить разрушительную энергию Пепельных вовне, и разрешил густым языкам зелёного пламени вырваться вперед сокрушительной волной. Дверь завибрировала, выгнулась, и рухнула вперед вместе с куском несущей косяк стены, оставляя за собой вывороченные обожженные камни. Пыль и клубы огня взметнулись под потолок. И откуда-то сверху раздался радостный возглас Эльги - Я знала, что у тебя получится! – топот её каблучков быстрой дробью заставил Плачущего броситься вперед, сквозь дым и оседающую пылищу, чтобы заключить свою леди в объятия, - Слава Богу! Ланселот прижал её к себе едва ли не до хруста в девичьих рёбрах, но тут же сгреб Эльгу себе за спину, выхватывая меч.Паладины. Где паладины?За дверью пленников никто не ждал. Не было ни мечей, ни топоров, ни кистеней. Циммерберг и Ладислаус Гюнтер подтянулись первыми. Брюнет озадаченно осмотрелся: - И где же наши ?друзья??Отмахиваясь от облачек пыли, по лестнице сошел сам ауксилиарий: - Дети мои, вам лучше убраться из города. И как можно скорее.Монах, бросив быстрый пытливый взгляд на священнослужителя, не стал ничего уточнять. Всё и так было ясно.Не только он, Ланселот, был против политики Ватикана, проводимой по отношению к фэйри. И прямо сейчас им предлагали спастись. Белка уже ожидал снаружи.*