22. (1/1)

*Понтифик изменился в лице, когда отвел взгляд от письма.Начальник личной гвардии, Стражей Троицы, Штефан, крепкий светловолосый мужчина, сейчас выглядел, словно избитый пёс — хотя неудача, очевидно, была не его “заслугой”, а Уиклоу.Папа Авель смял послание, вставая из кресла.- Ваше Святейшество... - Штефан хотел было сказать, что павших братьев будут чтить, как мучеников, но предводитель католической Церкви тихо отозвался:- Молчи. Ничего не говори.Воитель кивнул и поправил на макушке сдвинутую маску.Понтифик подошел к окну, потёр глаза до красноты.Он устал. Как же он устал от всего этого! Теперь охота паладинов на ведьм выйдет на новый уровень. Или охота ведьм на паладинов?Аббат Уиклоу не только бросил на погибель одних из лучших людей личной охраны Папы, но и прохлопал корону Пепельных. Вместо того, чтобы передать её в Ватикан, позволил артефакту исчезнуть.Авель знал, что венец Пепельного народа — особенный. Что он дарует удачу и изобилие тому, кто его носит. И лишает своего благословения тех монархов, кто нечист перед своим народом и перед своей природой. Некогда разбитый лангобардским вождем король Пепельных пал прежде жертвой немилости собственной короны, накануне своего бесславного поражения возлежав с родной сестрой. Эту страницу из истории Пепельных Папа считал очередной сказкой для язычников и фэйри, ведь венец слыл полулегендарным артефактом, но... Теперь корона “всплыла”. А ещё была загвоздка. Человеку нельзя возлагать на себя этот венец. Иначе, смертный теряет рассудок, и всё, что остаётся неосторожному бедняге — желать держать в своих руках проклятое золото Пепельных, не есть, не пить, а только смотреть, обладать опасным украшением до тех пор, пока душа его не покинет тело. Корона не навредит фэйри. Но она опасна для людей.Знал ли об этом Уиклоу?Знает ли об этом Плачущий Монах?Понтифик оглянулся на гвардейца:- Никому ни слова. Мы позже известим остальных о гибели наших братьев. Аббата же, - он зло свел брови к переносице, - Вместе с девчонкой Айрис доставить ко мне, сразу же, как только Уиклоу сможет передвигаться.Штефан поклонился и направился к выходу из кабинета Папы.*То ли он притерпелся, то ли цитрусовые действительно помогли, было не совсем ясно, однако, как ни крути, после захода солнца Ланселоту стало легче. Он даже нашел в себе силы выйти на палубу, забраться в самый нос “Соловья” и устроиться там, всматриваясь в практически уже неразличимый в сумерках горизонт.Пока Белка увлечённо фехтовал с Циммербергом, лихо улюлюкая на разбойничий манер, Эльга, на всякий случай, чтобы не дать убийце погрузиться в разрушительные мысли, тихонько устроилась рядом с ним, поставив у их ног масляный фонарь.Волны настойчиво шелестели о деревянный борт, баюкая судно в затягивающих объятиях. Плачущий подался вперед и склонился над краем, глядя в воду:- Эльга?Рыжая тоже привстала:- Что-то не так?- Нет, смотри, - Монах указал в черноту воды. Там, в зыбкой игривой тьме, переливающейся отблесками от фонарей и факелов корабля, мелькнуло несколько быстрых светлых теней. Одна, другая. Тени сделали круг, возвратились к носу, а потом пропали, словно растворившись в воде.- Русалки, - отозвалась миннезингерша, - Безобидные, если не трогать.Ланселот усмехнулся, усаживаясь обратно, к светильнику поближе:- А твои родственники? Тоже безобидные, если не трогать?Гюнтер фыркнула:- Смотря, о ком речь.- Расскажи мне, - Плачущий склонил голову набок, всем своим видом показывая, что готов внимать.Певичка заправила волосы за уши и вздохнула:- Безобидная у меня только мать. Элайна. Ангел во плоти. Скорее всего, твоим появлением будет более ошеломлена, чем огорчена, но на всякий случай, будь готов к тому, что она удивится твоему присутствию. Но я уверена, что она поддержит нас, слышишь? - рыжая ткнулась щекой о плечо мужчины, облокачиваясь на него, - Моих родных братьев всего трое. Старшего зовут Ладислаус, думаю, ты ему понравишься. Любит помахать мечом и судоходное дело. Средний, Ксандр, умеет садиться на уши, отец пророчит ему будущее переговорщика с блестящим изворотливым умом. Младший, Михаэль, занимается вопросами главного здравпункта общины. Им руководит старая целительница, мама Виктория, и Михаэль учится у неё управлять лазаретом Драйшткригера, - девушка улыбнулась, вспоминая родные лица, - Отец же суров настолько, насколько можно себе представить. Его зовут Ойген, он привык решать проблемы грубой силой. Отец наслышан о твоём умении быть лучшим в искусстве убивать, и он был бы рад тебе, если бы ты явился в Драйшткригер в качестве беглого отступника. Но как только он узнает, что этот “беглый отступник” делит со мной ложе, возможно родительское негодование, понимаешь?Ланселот, посмеиваясь, уточнил:- Так, постой. В качестве кого ты преподнесешь меня Гюнтерам?Эльга посмотрела снизу вверх на Плачущего и осторожно молвила:- Мы только начали наш с тобой совместный путь. Ты единственный, кому я нашла в себе силы доверять. Я ощущаю в тебе ту созерцательность, которая перекликается с моим душевным равновесием. Я не хочу отпускать тебя потому, что с каждым мгновением, что я провожу рядом с тобой, ощущаю, как тает моё обросшее мерзлотой сердчишко. Ты заставляешь меня чувствовать, и это делает меня живой. Радостной. Счастливой. Как прежде, до того, как со мной приключилось всё то дерьмо, о котором я тебе рассказала. Я преподнесу тебя семье, как человека, которого хочу видеть рядом. Если ты не против.Монах зарылся носом в медно-рыжую макушку, подтягивая миннезингершу ещё ближе к себе:- Ты учишь меня жить сызнова. Ты учишь меня смотреть в собственную душу, отличать меня самого от того, что ковали из меня в Церкви. Ты показала мне, что можно не бояться привязываться и... - он на секунду умолк, перебирая эмоции, - Меня разрывает между чувством долга перед моим народом, и желанием посвятить себя непрекращающемуся воздвизанию того самого “долго и счастливо” с тобой, желанием жить буднями простого смертного, построить замок с крепкими стенами, под окнами опочивальни разбить баштан, завести десяток волкодавов, похожих на Эви. Я не хочу ждать, - его голос перешел на шёпот, - Не хочу ждать, когда закончится то, к чему ведет восстание фэйри. Не хочу ждать, помилует ли меня Артур и примет ли меня мой народ. Но хочу, чтобы в самые жуткие и самые радостные минуты грядущего ты держала мою ладонь в своей. И вместе с этим, не смею требовать, чтобы ты сопровождала меня на всех кругах этого ада, прежде, чем я искуплю свои грехи перед фэйри.Девушка по-ребячески выпятила нижнюю губу, тут же, впрочем, снова становясь серьёзной:- Я буду твоим адвокатом перед фэйри. Мы с Белкой. Ты совершишь свои подвиги у меня на глазах, а я сложу об этом свои лучшие песни. А потом, совсем потом, когда всё прекратится, будет и замок, и баштан, и волкодавы. Только ты должен пообещать мне одну вещь.Ланселот закрыл глаза, вдыхая морской воздух. Он знал, что хочет услышать рыжая.- Обещаю, моя леди, мы выживем.Оба замолчали, прекрасно понимая, что сейчас слова излишни.Будет и замок, и баштан. И десяток волкодавов. И десяток – ну, хорошо, допустим, немножко меньше, - сорванцов-полукровок с ледяными глазами и бледными полосами на щеках. Но – потом. Теперь же их встречала россыпь огней Бремерхафена на горизонте.*В принципе, своим казначею и канцлеру Ойген Гюнтер доверял, но теперь они втроем – и казначей, и канцлер, и глава общины, - в который раз перелопачивали списки павшего, наличествующего взрослого и родившегося скота: где-то не сходился десяток-другой голов, а германская педантичность не позволяла закрыть на недостачу глаза. По кабинету Гюнтера-старшего туда-сюда сновали помощники-деловоды, поднимая старые пастушьи отчеты. - Ну, вот же, вот, - Ойген раздраженно ткнул пером в одну из торговых расписок – Пять белохвостых ярок, куплены прошлой весной, где они здесь? А? – и он потряс свитком перед своими работниками, - Если утащили хищники, так и нужно было выносить отдельной строкой, Господь, что не ясно этим людям! - А, я их нашел! – один из деловодов подскочил к столу хозяина общины, - Их прописали вот тут, как окотившихся! – он протянул Гюнтеру очередной свиток. Ойген поднес монокль к глазу, вчитываясь в неровные строки, а затем откинулся на спинку кресла: - Почему я должен этим заниматься? – он отложил монокль и устало потёр переносицу, - За что я вам плачу? Без-дель-ни-ки!Канцлер хотел было что-то возразить, но высказаться ему не дали – внезапно распахнулась дверь кабинета, и через порог шагнул один из бывших эдельфреев : - Мой фрайгерр, – гость учтиво поклонился, приветствуя Ойгена, - Отниму буквально секунду вашего драгоценного времени! Вы должны знать: четверть часа назад из Бремерхафена написали, что к побережью приближается ?Нахтигаль?, корабль под знамёнами Гёца фон Берлихингена.Гюнтер замер на мгновение, а затем торопливо вылез из-за стола: - Быстро поваров ко мне! Собрать в Большом Зале ужин!* - Пить…Лекарь склонился над аббатом, стараясь расслышать, что он сказал. - Пить!.. – едва шевеля обожженными губами, Уиклоу со свистом втянул воздух.Лекарь кивнул, взял чашу с длинным узким носиком на краю и поднес к лицу пострадавшего. Аббат сделал несколько глотков и затих.Затих, чтобы попытаться унять непреодолимое, странное навязчивое желание подержать в руках корону Пепельных. Он уже понял, что венец что-то с ним сделал. Закрывая глаза, Уиклоу видел перед собой те самые кровавые рубины, и мерцание их от секунды к секунде становилось все ярче и ярче, настолько, что он не выдерживал и открывал глаза. Теперь аббат не мог позволить себе уснуть, и это разрывало голову в сотню раз сильнее похмелья. - Позовите Локсли!.. – священнослужитель моргнул, но лишь лишний раз убедился, что в выхваченном веками клочке темноты он снова увидит те самые камни и золото. Врачеватель выглянул в коридор, шепнув прислуге отыскать хозяина замка, а затем вернулся к ложу больного: - Вам что-нибудь нужно, святой отец? Быть может, поесть, или испражниться?Аббат поморщился.По ту сторону двери послышались тяжелые шаги. Рыцарь вошел в комнату, знаком приказав врачу покинуть их на время. - Что-то случилось, святой отец? – сир Робин остановился у изголовья. - Корона! Мне нужна корона! – просипел Уиклоу, - Или же положите мне на голову Библию!..Локсли, пожав плечами, взял со стола Библию, раскрыл на середине и положил на лоб аббата.Уиклоу, глубоко вздохнув, закрыл глаза.Наступила долгожданная темнота. Без рубинов. Без неверного золотого сияния.*