3. (1/1)

*Древние легенды гласили, что некогда на свете жил Репрев, великан-людоед, язычник. И искал он самого могущественного царя, чтобы служить ему. Репрев подался на службу к императору, но узнал, что тот боится дьявола. Тогда Репрев пошел наниматься к дьяволу, но узнал, что тот боится креста. И тогда Репрев пошел к пустыннику-христианину, выведывать, как можно устроиться на службу к Христу. Так великан был крещен, и назван Христофором. В этих же легендах говорилось, что лицом Христофор был настолько красив, что упросил у Бога обезобразить свою внешность, чтобы противостоять соблазнам. Потому его было принято описывать, как человека с собачьей головой.Сестра Айрис подняла холодный взгляд на византийский образ, что венчал тяжелые ворота. Святой на нём был изображен псоглавым.В аббатстве святого Христофора был обьявлен траур. Обезображенное тело отца Кардена братья готовили к погребению. Здесь уже много десятков лет был штаб отца Кардена, гнездо Красных Паладинов, что всё время находились в паломничествах?— или сражениях,?— но всегда могли вернуться сюда, негласно считая аббатство Христофора своим домом.Плачущий Монах раньше тоже считал это место своим домом. Здесь он вырос, здесь его воспитывали. И именно сюда прибыла сестра Айрис?— за какой-либо личной вещью Плачущего. За воротами аббатства её ждала карета, и ни много, ни мало?— два десятка до зубов вооруженных стражей Троицы. А ещё с ними была свора серых гончих, у каждой из которых на груди был белый полумесяц. С такими собаками короли выходили на охотничьи забавы.А аббатом Уиклоу был объявлен сезон охоты на Плачущего Монаха.?— Сестра Айрис? Я проведу вас,?— к девочке приблизился один из послушников и сделал приглашающий жест. Та, все с тем же бесстрастным выражением лица, что и всегда, кивнула и проследовала за послушником.Келья, в которой провел детские и отроческие годы?— до того, как начал регулярно убивать,?— Плачущий Монах, была не под стать ему светлой и уютной. Молитвенный угол с большим кованым распятием, аккуратно застеленная постель, два высоких шкафа?— один книжный, второй платяной, у окна?— стол с педантично расставленными в порядке возрастания письменными принадлежностями, рядом с дверью?— сундук для оружия.Сестра Айрис уже знала, что ей нужно. Девочка распахнула один из шкафов, сняла с полки две рубашки, плотно свернула их и сунула в свою походную набедренную сумку.?— Спаси вас Бог,?— голосок её прозвучал так же холодно, каким был взгляд её блестящих глаз,?— Отведите меня за ворота.Теперь нужно было взять след. Так же, как Плачущий ранее выслеживал фэйри?— по запаху. И теперь его ждет та же участь.*Последние несколько дней каждое утро Ланселота начиналось, как в дурацкой присказке викингов?— ?В один глаз светило солнце, в другом торчало копьё?. И с каждым восходом умереть хотелось всё сильнее и сильнее.Но сегодня его разбудили не окрики паладинов, не испуганный голос Белки, а щебетание птиц за окном. Это было настолько непривычно, что Плачущий на мгновение подумал, что, быть может, он уже умер?Прежде, чем открыть глаза, Ланселот прислушался к ощущениям, заодно вспоминая, что произошло накануне. Голова была ясной, но тело всё ещё ныло. Торс перехватывала тугая повязка до самых подмышек, надсадного щипания в ранах на истерзанной спине не чувствовалось. Вчера эта самая Эльга, курносая пигалица с рыжими волосами, заставила его почти час лежать в травяной ванне. Плачущий заглянул под одеяло: ну да, он был в чистом, но чужом белье. Перед тем, как уложить Монаха обратно в постель, рыжая вчера ночью намазала его спину вязкой зелёной мазью с резким запахом. И она, надо сказать, подействовала.Ланселот проморгался и огляделся.Комната была с низеньким дощатым потолком. Прямо напротив кровати чернел зев погасшего камина. Чуть поодаль на стене пестрела замысловатым рисунком штора, закрывающая прямоугольную нишу в стене, которую, как уже понял гость, хозяйка дома использовала, как шкаф. И полочки, много полочек по стенам, с самым неоднозначным содержимым: здесь были и какие-то свитки, и ловцы снов, и волчий череп, и несколько маленьких зеркал, инкрустированные бисером и мелкой речной галькой птичьи яйца, маленькие женские сундучки, на одной из полок были свалены несколько сухих букетов, книги в выцветших, тиснёных переплётах, нити с бусами, какие-то горшочки с торчащими из них рогами косули, пшеничными колосьями и свечами. Всего этого было много, как на взгляд Монаха, но так же всё вместе это было настолько уютно, что мужчина, на какую-то долю секунды, почувствовал себя маленьким мальчиком.Но тем мальчиком, которого ещё не успели похитить Красные Паладины.Ланселот пошевелился. Теперь он совершенно точно мог сказать, какое конкретно ребро у него болит. Но умирать он однозначно передумал.Тем временем, по соседству уже давно бодрствовали двое. На этаже, кроме спальни хозяйки, была так же комната, в которой оставались ночевать братья Гюнтеры, когда навещали сестру. В ней и расположились Белка с Эльгой.Мальчик вчера, как только Монах оказался в воде, был накормлен от пуза всем, что только нашла у себя Эльга, и уложен спать под её шепот: ?Засыпай. Не бойся. Сегодня вас не убьют?. Белка впервые за долгое время отключился до третьих петухов. А Эльга едва ли сомкнула глаза.В рыжей голове развели бурю страх, негодование, сострадание и тоска. Теперь ей страшно за свою жизнь. Гюнтер любила живой огонь, но лишь с условием, что её в него не бросают. А именно перспектива быть сожженной и вырисовывалась с того самого момента, как она позвала этих двоих в дом.Девушка подошла к большому зеркалу в коридоре, поправила белую рубашечку, погладила рюши на юбке, прихорашиваясь, и собрала волосы в хвост, повязав алой лентой.В её доме?— убийца. И она ему помогает. Чудесно!?— Твоё милосердие сыграло с тобой злую шутку,?— кисло протянула она, обращаясь к собственному отражению, и наклонилась к тяжелой резной шкатулке, что стояла прямо под зеркалом: отражение не радовало её отекшими от нервов и недосыпания веками, это следовало исправить.Все ещё сонный Белка выглянул в коридор:?— Что ты делаешь? —?мальчик с любопытством уставился на рыжую. Та, вынув из шкатулки пузырек и кисть, подрисовывала себе на верхних веках тонкие, чуть изгибающиеся чёрные линии, отчего глаза сразу стали выразительнее.?— А что? —?Эльга обернулась на Персиваля?— Разве в вашем селении женщины не смешивают золу с маслом и древесной смолой, чтобы делать взгляд яснее?Мальчишка хихикнул:?— Нет, в моём селении женщины сразу рождаются красивыми,?— и тут же помрачнев, тихонько добавил,?— Рождались…Девушка тяжело вздохнула, спрятала пузырёк с кисточкой обратно в шкатулку, и ласково потрепала светлую макушку Белки:?— Не вешай нос, разбойник. Ты отомстишь тем, кто это сделал.Персиваль нахмурился:?— Это сделал ОН,?— и кивнул в сторону дверей спальни. Повисла неловкая тишина. Эльга закусила губу и смущенно улыбнулась:?— Что ж, в таком случае, я разрешаю тебе посыпать его раны солью.Белка махнул рукой, зевая во весь рот:?— И тогда твои старания пройдут зря. Я не хотел бы расстраивать ту, что спасла нас.Рыжая резко отвернулась. Не хотела, чтобы мальчик видел, как она ревёт от бессильной жалости.?— Сейчас я тебя накормлю, напишу братьям, чтобы прислали лекаря, отправлю ворона, и мы пойдем кормить ЕГО,?— Эльга смахнула со щек непрошеные слезинки жалости и направилась было в сторону лестницы, но оглянулась на мальчика,?— Эй, а где же вы притаились, пока Красные Паладины осматривали мой дом, и мой город?Персиваль пожал плечами и развел ладошками:?— Как, где? У тебя на баштане.*Драйшткригер, община Гюнтеров под Бремерхафеном являла собой достаточно крупную деревню. И каждый её житель приходился родственником другим?— оттого искать женихов и невест Гюнтерам приходилось на стороне, во избежание кровосмешения. В деревне был костёл, свой рынок, куда стекались грабители с целью сбыть наворованное, и был свой лазарет, где трудилась дюжина так называемых ?своих? лекарей?— тех, что собирали по частям пострадавших в славных и не очень драках разбойников, подбирали протезы, зашивали головы, вырезали стрелы из особо мягких тканей. Большинство из них пользовалось довольно грубыми методами, но они всегда были действенны.Иногда в Драйшткригер привозили и особ голубых кровей?— тех, у кого обнаруживались так называемые ?срамные? болезни. Потому, что тамошние лекари были не только профессиональными врачевателями, но и теми, кто умеет свято хранить чужие тайны. Лазаретом руководила мама Виктория, она-то и подбирала врачей для разбойничьей общины: чтобы умели шить плоть, чтобы не боялись крови и кишок, чтобы были аккуратными с детьми. И чтобы не болтали.Один из таких и нужен был девчонке Гюнтер.*Ланселот снова, было, погрузился в дрёму, как вдруг ощутил чьё-то присутствие в комнате. Эльга вошла и плотно притворила за собой дверь. В руках она держала несколько полотенец, гребень и бутылку с той самой вонючей мазью.?— Доброе утро,?— она шагнула к постели,?— Выглядишь живым.?— Спасибо,?— отозвался Плачущий, чуть приподнимаясь.Теперь они могли разглядеть друг друга, как следует.Монах сразу мысленно отметил, что рыжая красива, но её красота отличается от красоты девчонок бриттов: те были круглолицые, с плавными чертами, у Гюнтер же мордашка была с резковатыми углами скул и нижней челюсти, как, обычно, в манускриптах изображали германских воительниц. Но эта воительницей явно не была?— узкие плечи, подчеркнутый пояском изгиб талии, белая кожа. Так же, девушка держала себя просто, без поволоки женского высокомерия и без брезгливости.А ещё Плачущий Монах, сделав глубокий вдох, ясно почувствовал, что в жилах девчонки есть толика крови фэйри.В свою очередь, Эльга подумала, что без кровавых пятен, без маски свирепости на лице, Плачущий мог бы стать натурой, с которой иконописцы могли бы творить ангельские образа.?— Ляжешь на бок? —?она присела на край постели, спуская с верхней части тела Монаха одеяло?— Или тебе помочь??— Я сам,?— мужчина осторожно перевернулся, открывая девушке доступ к узлам повязки. Эльга распустила тугую ткань, и гость поежился, когда воздух комнаты чуть тронул холодом шрамы. Девушка откупорила бутылку и вытряхнула немного жидкости на ладонь.Ланселот едва заметно вздрогнул, когда нежные прохладные пальцы мягкими, осторожными движениями заскользили по широким исполосованным плетью плечам. Нельзя было сказать, что такие прикосновения были уж совсем в новинку воину церкви, но сейчас у него побежали мурашки по коже?— и от ощущений, и от смешанных чувств.О нем заботился только отец Карден, и забота эта была своеобразная. Кроме редких отеческих объятий, тот щедро раздавал пощечины. Забота в его, Кардена, исполнении сводилась больше к чтению нотаций и промывке сознания. Через пятьсот лет знающие люди могли бы сказать, что у Плачущего Монаха тактильный голод, но здесь и сейчас Ланселот просто замер, ловя каждым миллиметром кожи робкие прикосновения рыжей девчонки с ледяными глазами. И жуткий запах мази совсем не портил момент.Это было странно. Странно, что она так быстро перестала его бояться?— даже не начинала, если уж на то пошло. Странно, что она, все-таки, впустила его, а не только Белку. Странно, но хорошо. Ланселот чувствовал себя в безопасности. И это тоже было странно.?— Вот так, теперь привстань ко мне,?— Эльга первая нарушила молчание, разворачивая одно из полотенец и чуть надрывая край, так, чтобы потом можно было связать хвостики. Плачущий послушно поднялся на локоть, позволяя ловким ручкам певички обхватить его спину и наложить новую повязку.?— Вот, хорошо,?— рыжая выпрямилась и заглянула в глаза мужчине,?— Ничего не хочешь мне сказать??— Спасибо! —?тут же отозвался Монах, и… улыбнулся.Эльга наигранно всплеснула руками и расхохоталась:?— Иисусе! Оно умеет улыбаться! Звоните в колокола, диво-дивное, чудо-чудное!На её возглас в комнату тут же сунулся Белка:?— Эй! Кажется, бульон для особо немощных уже готов! —?мальчик шагнул через порог, осторожно неся на вытянутых руках поднос на маленьких ножках, на котором красовался дымящийся котелок с бульоном, несколькими кусками хлеба и плошечкой с нарезанными им, Персивалем, овощами. Вонь мази тут же заглушил божественный аромат содержимого котелка, да такой, что у Ланселота закружилась голова.?— Ангела за трапезой,?— девушка подтянула подушку вверх, помогая мужчине сесть, и Белка поставил поднос на одеяло.?— Итак, Эльга,?— Плачущий Монах, поморщившись от кольнувшей в боку боли, отправил в рот первую ложку?— Чем ты зарабатываешь?Рыжая приосанилась:?— Я?— миннезингер в ?Диких травах?. Миннезингер, то есть, по-вашему?— бард, менестрель. Выступаю в этой таверне уже несколько лет, хозяин держит меня на постоянном жаловании.?— Честно признаться,?— Ланселот подул на горячее варево,?— Первым делом я решил, что ты либо ведьма-знахарка, либо, прости за прямоту, трудишься в борделе.Гюнтер фыркнула так, что ей тем же отозвался задумчиво разгуливающий под окнами по саду Голиаф:?— Вот ещё! Нет, ну, я, конечно, раз в пару-тройку недель наведываюсь в бордель…Белка, дурацки гыгыкнув, спросил:?— Заче-ем??— Тамошние леди делятся со мной карамельными мазями,?— и видя недоумение на лицах гостей, девушка уточнила,?— Ну, чтобы удалять волоски в тех местах, где они мешают. —?И Эльга игриво подбросила подол юбки, сверкнув тугой гладкой ляжкой.Ланселот поперхнулся бульоном.Белка расхохотался:?— А я думал, что только девчонки-фэйри пользуются такими штуками!?— Нет,?— рыжая подмигнула мальчику?— Но некоторым женщинам по душе, когда волосы есть только на голове!Голиаф за окном требовательно заржал, и Плачущий умоляюще посмотрел на Белку:?— Ты не мог бы…Мальчишка подскочил пружинкой:?— Я расседлаю его и накормлю! Тётушка Эльга, можно??— Можно,?— и уже вдогонку мелкому девушка прикрикнула?— И не смей называть меня тётушкой!Монах улыбнулся целый второй раз за последние четверть часа:?— Не обижайся на него. Это… Это Белка. Он бывает острым на язык, подчас совершенно невыносим, но он ещё не умеет это контролировать.Эльга устало усмехнулась в ответ и взялась за поднос:?— Ты закончил? Я уберу. Вот,?— она потянулась за гребнем?— Наверное, стоит привести тебя в порядок.Ланселот молча позволил девушке расплести шнурок на его затылке, освобождая тёмные волнистые пряди. Рыжая осторожно прикоснулась к выбритому пятачку с крестовидным шрамом чуть ниже макушки Монаха:?— Эта метка… Она зарастает,?— Гюнтер стала осторожно расчесывать костяным гребешком мягкие волосы Плачущего,?— Ты ведь больше уже не монах, ну, в служебно-церковном смысле?Мужчина сглотнул комок, кадык резко дернулся вверх-вниз. Хороший вопрос.?— После того, как я пролил кровь собственных братьев, я не имею права нести монашеский сан. Теперь я… —?он глухо вздохнул, понимая неизбежное,?— Хорошо бы самому понять, кто я теперь.?— Твои родимые пятна,?— Эльга на миг наклонилась к лицу Ланселота, стараясь рассмотреть получше эти странные разводы, напоминающие размазанную кровь,?— Я читала, что такие бывают у фэйри племени Пепельных. Ну, знаешь…Чтобы избежать вопроса в лоб, Ланселот оборвал хозяйку дома:?— Да, я?— фэйри. Нет, за мной охотятся не поэтому.Хотя, и поэтому тоже. Прости, что втянул тебя в это дерьмо,?— мужчина закрыл глаза,?— Я должен был спасти мальчишку,?— и мысленно добавил ?Потому, что так я спасаю и остатки себя самого?.Эльга промолчала. И в её молчании понимания было куда больше, чем в сотне проповедей Кардена. Она отложила гребень и завязала волосы Плачущего в пучок.По ступенькам раздался топот быстрых ног Белки. Им, троим, было, что обсудить.*