Глава 3. Связующая нить, или Бесконечный ливень. Часть 1. (2/2)
- И какие же еще секреты таит наш суровый и брутальный экс-бармен? Такой заботливый, готовит, ухаживает, ну прямо мамочка.Шизуо пропустил мимо ушей эту пародию на колкость. Онне знал, для чего Изая тратит силы на это бесполезное теперь занятие.
Тишина, неуютная, тягостная, тяжелым влажным комком застыла в комнате. Изая не ел, он просто смотрел на дымящийся суп, и о чем-то усиленно размышлял.
- Зачем?Шизуо отложил читаемую до этого газету и посмотрел прямо в эти лихорадочно блестевшие глаза. Видно, температура у него не спала, румянец расцвел на щеках и лбу, белки глаз покраснели, и мелкие бисеринки пота дрожали над верхней губой.
- Зачем все это? Запомни, мне не нужна жалость какого-то вышибалы, у которого мозги набекрень.- Это не жалость.- Да? А что тогда?Действительно, что? Шизуо отвернулся к окну. Сейчас он не готов дать ответ на этот вопрос. То, что он теперь чувствовал к нему, нельзя назвать чистой жалостью. В этой мешанине чувств жалость едва ли была основным составляющим. Но он не знал, не мог подобрать название для того, что сейчас пылало на душе у Хейваджимы.
- Ты же у нас психолог ебанный, вот и разбирайся, - вышло как-то склочно, но Орихара неожиданно успокоился и заработал ложкой.
День и вечер прошли в обоюдном молчании. По телевизору шло нудное историческое кино, проклятый дождь все так же ломился в окна, а тучи, лежащие низко к земле, красили все вокруг в унылый темный свет. Якудза рыскали по всему Икебукуро, очевидно, вынюхивая следы, и счастье, что Шизуо никому не раздавал свой домашний адрес. Разве что Том знал, да Шинра, но их обоих не было в городе. Не то, чтобы Шизуо боялся бандитов, он не желал отлучаться из дома, пока Изая не мог встать.Расстелив футон, Шизуо погасил свет и улегся. Потом он долго наблюдал, как Изая рассматривал синяки на руках в призрачном свете уличного фонаря, думая, что Шизуо спит. И снова неясное чувство ворошилось ледяными коготками в груди. Полумрак, дождь, сырая прохлада – все это не нравилось Шизуо. Чертова погода, когда уже выглянет теплое солнце? Как люди живут в тех местах, где ливень идет по полгода, а потом другую половину светит иссушающее солнце? Внезапно в сознании всплыли пятнистые жирафы, толстокожие носороги, розовые фламинго. А потом они начали отплясывать польку, оттаптывая Шизуо ноги, и он бесился, тянулся, чтобы их придушить уже, но каждый раз перья и хвосты ловко ускользали из рук, на прощание щелкнув по носу. И Хейваджима бежал за ними, но ноги становились ватными, вдруг цветные видения треснули, посыпались застывшими осколками, являя черноту. Вокруг какой-то мусор, и этот колючий, нереально холодный дождь, впивающийся в кожу кислотной отравой, и чьи-то тихие стоны. Шизуо бросился что-то искать, но он не помнил, что ищет, однако стоять было глупо, и он переворачивал пустые баки, деревянные балки и другой хлам, поскальзывался в грязи, но не мог, не мог вспомнить, что или кого нужно найти. Потом вдруг тоненькая фигура, повисшая в воздухе, неестественно наклонившая голову, и ветер качает ее в едва заметной амплитуде на тоненькой веревке. Хейваджиму вдруг настигает страх. Нет. Нет, он не знает, чьи это серые меховые отвороты. Нет, эти карие, почти темно-алые глаза, стеклянные, с застывшей в отражении смертью, он тоже не знает. И нет, не к нему тянутся эти руки, покрытые кровью и пылью, нет, не ему улыбается этот окровавленный рот, страшной, грустно-жгучей улыбкой, не ему шепчет, стонет, кричит…Шизуо подскочил и включил настольную лампу. Орихара метался по кровати, сминая простыни, и тихо стонал. Одеяло сбилось на животе, одна рука судорожно вцепилась в край материи, до белых пятен на подушечках пальцев. Лицо было покрыто испариной, и Шизуо не знал, из-за того, что ему тоже снится кошмар, или виновата лихорадка. Вдруг непрошеное воспоминание явно встало перед глазами: в детстве, когда Шизуо температурил, Касука приходил к нему в комнату со своей подушкой и ложился к нему. Он крепко обнимал брата со спины, и Хеваджима до сих пор помнил приятно-прохладное прикосновение к своей разгоряченной коже, и как температура быстро спадала, убаюканная чужим теплом. Он уже шагнул к постели, как будто налетел на стену.
Стоп.Он. Только что. Хотел. Лечь и обнять. Орихара Изаю.
Шизуо едва не взвыл. Когда, как и почему он упустил момент, когда ненависть перешла в нежность?! Черт подери, именно это чувство со щемящей тоской в придачу теснилось в груди, заставляя Хейваджиму усмирять свой пыл и характер. А это неожиданное желание обнять, и кого? Но… тот Изая канул в небытие, как ни было это странно признавать. Здесь и сейчас на его попечении больной человек, поэтому Шизуо попытался растоптать остатки противоречивых чувств. Болезненный стон Изаи послал к чертям собачьим все мысли из головы, и Шизуо лег к нему, крепко прижав к своей груди горячее тело. Орихара очнулся, попытался вырваться, но Хейваджима лишь сильнее притиснул его к себе.- Иди к черту, Шизу-тян, к черту, со своей жалостью…
- Это не жалость, Изая. Это…А что это? Сказать по дружбе – будет издевательством. Услуга? Слишком продажно. Потому что захотелось? Эгоистично.- Я сам не знаю, что это.
И сразу легче, потому что правда.
***
Еще одна неделя умерла среди надоевшего ливня. Дни до тошноты походили друг на друга: все серые с черными разводами, исчерченные лезвиями дождя, сырые и холодные.
Шизуо не знал, идет ли на поправку Орихара, он все время спал, просыпаясь для того, чтобы поесть, по стеночке дойти до туалета, и снова погрузиться в сон. Иногда его рвало до изнеможения, после такого он безвольно позволял Шизуо затащить себя в душ, а потом отволочь в кровать. Каждую ночь они спали вместе, потому что лихорадка не уходила, коварно являясь среди ночной темноты, дабы терзать тело болью и слабостью. Однако Изая больше ел, меньше пиздел и вообще старался с Шизуо глазами не встречаться, даже во время перевязок. Последнего это вполне устраивало. Пусть поправится, а там посмотрят.Конечно, в глубине души Хейваджима признавался себе, что это жалкая попытка побега от себя. Мысли днем и ночью осаждали голову, и никогда раньше с этим не сталкивавшийся Шизуо пытался эти нестройные ряды упорядочить, чаще – с печальным концом. Старых чувств практически не осталось. Ни ненависти, ни презрения, ни раздражения, что-то… более деликатное пришло им на смену. Если раньше чувства к Изае были похожи на стремительный тайфун: разрушительный, мощный, бушующий до победного конца, пока все не смешает с землей и не потухнет в своем круговороте, то сейчас - сродни теплому летнему ветерку, спокойному и стабильному. Что чувствовал Изая – оставалось тайной за семью печатями. Он все время или спал, или лежал с закрытыми глазами, или с отсутствующим видом глядел в потолок, когда думал, что Шизуо за ним не наблюдает. И вообще, Изая оказался знатной выдержки. Только спустя некоторое время Хейваджима осознал, что действовал с грацией коромысла: какое право он имел вообще прикасаться к Изае после всего, что с ним произошло? Да еще в таком-то деле. Или обнимать его, ведь вполне возможно, что теперь любые прикосновения неприятны для Изаи.
В общем, окончательно запутавшись, и сломав голову над всем происходящим, Шизуо решил пока просто поплыть по течению, наивно предполагая, что хуже уже не будет.