Часть 2 (1/1)

Дима уже не верил в то, что когда-нибудь встретит своего соулмейта, не верил и в то, что он жив. Это было бы крайне глупо — надеяться на чудо, когда вокруг всё рушится, и неизвестно, сколько тебе осталось. Час, два, день, а может, всего десять минут. Хинтер пожимает плечами, едва склонив голову, и смотрит на тонкую полоску на запястье незнакомца. Внутри отчего-то всё сжимается, и Дима спешит отвернуться, стискивая челюсть. Кажется, он зацепился об край железной трибуны — рука покалывающе саднила, заставляя немного дернуть ею.Мирон вжимает голову в плечи. Он не боится выходить на поверхность, он не боится мутировавших тварей, он вообще мало чего боится. Но почему-то испытать что-то такое в разы страшнее. Мирон вообще думает, что это адски?— найти свою родственную душу в этом кошмаре и потом в нем же её потерять. Его передергивает, когда осознание полностью обосновывается в мозгу, и Федоров тащит чужую руку на себя, практически молниеносно расстегивая рукав и касаясь собственными пальцами полосы. Бледной, чуть более широкой, чем у себя самого. Он по правде не знает, что должно произойти, но саднящая боль сходит на нет практически сразу.Парень поднимает глаза, закусывает внутреннюю сторону щеки и впервые за долгое время чувствует себя неуверенно.Боль в руке уменьшилась, но Дима определённо не стал зацикливаться на ней, лишь застегнул рукав и взял в руку автомат.—?Здесь аптека должна быть,?— оглядываясь по сторонам, подмечает Бамберг, делая несколько шагов в сторону и поворачиваясь к незнакомцу.—?Идёшь или сам по себе? —?Бамберг уже знает ответ, но для убеждения решает спросить. Состояние у сталкера, мягко говоря, не ахти.На благодарность Хинтер не рассчитывает, вся эта херня ему просто-напросто не нужна. Но вот имя всё же хочется узнать. Парень-то оказался везунчиком.—?Теперь точно иду. Меня зовут Мирон.—?Дима,?— Бамберг решил, что будет честным сказать своё имя в ответ на имя, как выяснилось, Мирона.—?Тогда поднимайся, и пойдём,?— командным тоном оповещает Дима, в который раз оглядываясь по сторонам и мысленно возвращаясь к тому необоснованному поступку сталкера. И незаметно для чужих глаз потирает полосу на запястье, кажется, она стала чуть ярче, или же свет так упал?—?У них здесь неподалёку гнездо, тише,?— предупреждение, кинутое через плечо, было услышано: это Дима понял по кивку.Теперь Мирон, по крайней мере, нашёл себе стимул выжить. Возможно, в этом есть смысл, потому что если боль в запястье почти проходит, то по всему телу только усиливается, и теперь он отчетливо чувствует теплую жидкость, пропитывающую защитный костюм в районе ребер.Он застегивает собственный рукав, хватает автомат и движется след в след за Димой, потому что так нужно: Федоров не привык кого-то слушаться, он привык командовать сам, но в данной ситуации нуждался в помощи и так.Знакомые места успокаивают его больше, чем автомат. До аптеки всего полквартала, и Мирон, кажется, немного отходит от шока, потому что идти становится все сложнее: боль чувствуется сильнее; он начинает обращать внимание на новые кровавые пятна, а руки дрожат достаточно, чтобы держать автомат стало сложно.—?Эй, стой. Погоди секунду, пожалуйста,?— Мирон кривится, останавливаясь и глубоко вдыхая. —?Мне надо…Когда до аптеки остается порядка двадцати метров, Дима оборачивается на голос Мирона. Замечая, что тот медленно оседает, Дима поспешно подхватывает его, перекидывая руку через шею и приобнимая за талию, и волочет к нужному зданию.—?Терпи, будь мужиком, не самое подходящее место, чтобы подыхать,?— Хинтер говорит самое элементарное, что лезет в голову. Кажется, Мирон потерял много крови. —?Сука! —?Неожиданно раздавшейся крик заставляет Бамберга выругаться и ускорить шаг, а впоследствии просто-напросто подхватить Мирона на руки и побежать к аптечному пункту. Мирон не был пушинкой, и, когда они достигли двери, Дима поставил его на ноги. Оглядываясь и поспешно заталкивая парня внутрь, зашел сам. Сердце бешено колотилось, так и норовя выпрыгнуть из грудной клетки.—?У них, кажется, период спаривания, тварины, – он запирает дверь на защёлку, достаёт из бокового кармана фонарик и протягивает его Мирону.—?Держи и держись, сейчас найдём лекарства и отсидимся здесь, а потом разбежимся.?Не разбежимся?,?— пролетает в голове, прежде чем Мирон оседает на пол, опираясь спиной о стену и оказываясь среди осколков. Разрушено практически все, да и лекарств осталось не так-то много — в свете фонарика это вполне хорошо заметно. Скоро придётся искать новое место, если Федоров вообще выкарабкается из всего этого дерьма.—?Вот там должны быть бинты, спирт и ещё куча всякой херни, нужной в таких ситуациях. Мы с Порчи в прошлый раз не все утащили, а больше тут, наверное, и не было,?— хрипло проговаривает он, указывая рукой на небольшой шкафчик за стойкой. —?Достань, пожалуйста.Запястье снова саднит, и теперь Мирон считает себя идиотом. Это тоже кстати. Очень даже в тему, потому что дуракам и идиотам в жизни везёт. Хотя, как там насчёт выживания?Хинтер послушно подходит к нужному шкафу, хрустя берцами по осколкам стекла и обломкам шкафов.Всё находится сразу, в крайне небольшом количестве: несколько пачек бинтов, вата, какая-то мазь, обезболивающее и три пузырька спирта.—?Негусто,?— тихо тянет Бамберг, оглядываясь по сторонам и вслушиваясь в тишину. Подозрительно тихо. Хотя, после всего случившегося, тишина всегда казалась Диме подозрительной.Присев около Мирона, Хинтер без разрешения задирает его штанину и, смочив вату спиртом, протирает рану. ?Неглубокая, жить будет. Но крови потерял слишком много?,?— вертится в голове сталкера, пока тот перебинтовывает ногу новому знакомому.Вытащив из небольшого рюкзака, что висит на спине, воду, Дима протягивает фляжку Мирону и суёт пару таблеток ему в руку.—?Пей,?— он отстраняется, отходит куда-то в сторону и пропадает на несколько десятков минут.Стоя в каком-то светлом помещении, Хинтер морщится, запястье саднит, а полоса будто пылает. Такого прежде вообще никогда не было. Не значит ли это, что там сидит его... Нет, нет, нет и ещё раз нет. Дима уже похоронил надежду на это, а верить и создавать себе ещё одну иллюзию не хотелось.Мирон слушается, выпивая таблетку, а потом расстёгивает костюм, рассматривая небольшой, но глубокий порез от когтей твари у себя под ребром. Он справляется с этим сам, пусть руки едва заметно нервно подрагивают, а правая и вовсе болит, это уже не та лёгкая перманентная боль, что была в начале.Мирон тихо и коротко стонет от такого разнообразия болевых ощущений, но заставляет себя прикусить язык: болит — значит, ещё не на том свете.Когда его спаситель вновь появляется в поле зрения, Федоров криво усмехается и додумывается наконец застегнуть костюм. Мало ли, какая хуйня тут в воздухе летает, не надо ему такого счастья.—?Спасибо. Серьёзно.Дима лишь коротко кивает, садясь напротив Мирона у ближайшего полуразрушенного шкафа. Они молчат. Во всяком случае, Дима не знает, что говорить: он слишком давно не видел людей, слишком давно не спускался в метро, попросту не видя в этом смысла. Волей-неволей Хинтер рассматривает Мирона, все его черты лица, изгибы и мимику, и даже его причудливый нос, что очень даже подходит ему.Подтянув ноги ближе к себе, Дима устало кладёт голову на руки и прикрывает глаза, тихо бормоча:—?Если что, буди... — Глаза сами слипаются, и Дима погружается в дремоту. Спать хотелось хотя бы потому что уже, кажется, на протяжении двух дней Бамберг не смыкал глаз за отсутствием места для элементарного сна.Мирон вырубается не сразу: ему больно, хуево и действительно хочется провалиться в спасительную темноту ненадолго. Он разглядывает своего, мать его, соулмейта, и это будит в нем какое-то очень странное чувство: теперь Мир просто знает, ради чего ему стоит идти вперёд. Полоса явно стала гораздо более отчетливой, почти чёрной, и Мирон пялится на неё, пока глаза не закрываются сами собой, и он засыпает, даже не застегнув рукав. Надежда теплится где-то в уголке, на задворках сознания, заставляя Мирона удивляться, потому что он давно пообещал не давать себе лишних надежд. Хотя порой эти самые надежды на лучшее, пусть и абсолютно глупые — самое верное, что можно сделать.Хинтер проснулся оттого, что заснул в не очень удобной позе, да и оттого, что в помещении стало заметно холодней, отчего Диму неосознанно передёрнуло. В здании царила тишина, да и на улице тоже было тихо, что заставляло с ностальгией вспоминать тихие Лондонские ночи, до всего этого.Он тихо встаёт, подходя ближе к Мирону, и присаживается на корточки. Закат, что падает прямо в противоположное от Мирона окно, светит куда-то в ноги, но этого хватает, чтобы Дима заметил потемневшую полоску на запястье парня. Чёрт толкнул его задрать собственный рукав и уставиться на свою потемневшую (!) полоску, что казалось, стала браслетом. В происходящее верится с трудом, и Дима поспешно отходит от Мирона, одёрнув собственный рукав.—?Ты же уже все понял, да? Не хуже меня,?— Федоров потягивается, другой рукой застегивая липучки, а потом поднимает взгляд на отошедшего Диму. Он не волнуется о том, что, скорее всего, может напугать того неожиданностью, да и не до того ему совсем. Сердце стучит просто в бешеном ритме, и такого не случалось даже во время вылазок и переходов. Это абсолютно другое ощущение.Мирон трёт глаза пальцами, удивляется тому, что практически не чувствует боли, и пытается подняться. Попытка неудачная, а боль возвращается от неаккуратных движений, и парень падает обратно на пол, натыкаясь ладонью на осколок, но вроде бы оставаясь с парой простых царапин. Херня.—?Я даже не знаю, что сказать на этот счёт.—?Ничего не говори, – тихо отвечает Хинтер, всё так же стоя к Мирону спиной. Всё, что сейчас происходит, он представлял себе сотни раз, сотни вариаций того, как встретит своего соулмейта, до того как произошла вся эта херня, а после... После Дима просто похоронил свои представления, запрятав злополучную полоску под слоем одежды, и запретил себе даже думать об этом. Но всё, что происходит сейчас, трудно объяснить даже Бамбергу. Он нашел его. Нашел случайно и совершенно неожиданно как для себя, так и для него.—?Я ведь и не надеялся уже, понимаешь? —?он замолкает, а затем добавляет:—?Понимаешь? Ты всё понимаешь Мирон, без этих лишних слов,?— Кажется, в первые за долгое время у Димы нет дальнейшего плана действия, нет абсолютно ничего, разве что браслет на запястье, что пульсирует и подает признаки жизни.—?Я понимаю,?— голос, кажется, подрагивает, и Мирон снова пытается встать, но на этот раз хоть получается. Пусть согнувшись, держась за ближайший шкафчик, чтобы не ебнуться с высоты собственного роста обратно, но хоть как-то. Он шипит, а потом усмехается, находя более-менее удобное для себя положение.—?Я все эти годы в самое пекло бросался, потому что… Из всех жителей Лондона осталось всего-то тысяч пятьсот, и я не мог надеяться, что мои шансы встретить родную душу не сводятся к нулю,?— Федоров прощает себе эту слабость в виде дрожи в голосе и тихого облегчённого выдоха. —?Я рад, что ты жив. И я рад, что ты жив не где-то в тысячах километров от меня, а здесь.Это все действительно выглядит очень фантастично, но Мирону хочется верить, что он не в предсмертном бреду. В конце концов, должен же быть какой-то кусочек счастья в этом хаосе, верно?Развернувшись к Мирону лицом, Хинтер едва заметно растягивает губы в полуулыбке, и тихо, едва слышно зовёт его.—?Миро, я наконец-то тебя нашел,?— он делает пару шагов в сторону Мирона и останавливается, кажется, на мгновение сомневаясь в собственных действиях, но затем вновь делает пару шагов, обнимая парня и утыкаясь тому куда-то в шею.Сейчас, в середине Лондона, в самой дерьмовой обстановке, Дима понимает, что мог пройти мимо своей родственной души. Мог просто прохерить свой шанс.—?Чёртов сукин сын,?— он обнимает Мирона аккуратно, зная о том, что рана под ребрами будет болеть от любого неловкого движения и любого касания.—?Я слишком долго тебя ждал, слишком долго.Мирон кладет голову на плечо своему мейту и стискивает в пальцах ткань его костюма в районе локтя. Он едва заметно морщится от боли, а потом позволяет себе окончательно снять маску непоколебимости. Здесь и сейчас практически безопасно, но вряд ли это надолго.—?Только нашлись, а ты уже обзываешься,?— наигранно-недовольно заявляет Федоров, прежде чем все же оторваться от Димы и глубоко вздохнуть. —?Ты пойдёшь со мной? На базе всё-таки безопаснее, да и там мои ребята… Бросать их, пока я жив, в мои планы не входит.