Глава Пятая - Первый снег (1/1)

Поначалу казалось, что в воздухе повисло ощущение неизбежности, прохлады и легкого непонимания. Руки опускались, морозный воздух наполнял коридор, когда Максим возвращался с работы. Юлия Сергеевна делала вид, что не знает обычного маленького менеджера, Бонни впадала в привычные свои истерики. Максиму оставалось только наливать горячий кофе и плотнее кутаться в теплый вязаный свитер. И мечтать. Мечтать о том, как у мамы перестанут болеть суставы, а к Бонни вернется здравый смысл и она возвратится домой. Впрочем, этого он боялся больше всего на свете – разве бывают логичные вещи в этом мире?..Максиму логика не была страшна – куда уж страшнее, когда в воздухе так пахнет ледяным спокойствием перед бурей, а все женщины вокруг него красивы, собраны и даже моют за собой посуду. Исключением можно назвать только Лиду, которая, однажды встретившись с ним, когда ее мама пыталась прогреть машину без помощи водителя, по-свойски показала ему язык и улыбнулась беззубой улыбкой. Как дороги теперь были ему все эти улыбки, украденные, сорванные, порой нечаянно и так преступно увиденные, – ныне только воспоминания о них гасли в бледных мутных глазах Юлии Сергеевны, а четкий их контур и легкий след оставили отпечаток на свежем лице Бонни, чья молодость становилась все более и более заметной. Максиму казалось, пройдет еще несколько недель – и он уже никогда не станет ближе к этим двум загадочным и таким необыкновенным женщинам, одна из которых ребенок, а другая слишком рано повзрослела и теперь расплачивается за это. В последнее время Юлия Сергеевна не носит узкие лодочки, а маленькую сумку сменила на другую, широкую и более вместительную. Девушки из бухгалтерии уже бегали обсуждать ее новый имидж, а сплетни о том, что заносчивая начальница спущена со своих вафельных небес, разлетались по офису.По вечерам, особенно в пятницу, когда все сбегали с работы пораньше, Максим оставался на своем месте и предлагал Юлии Сергеевне помощь – ее натянутый вежливый отказ звучал для него музыкой, а навязываться ей было совсем уж приятно. Он отгонял ее машину на стоянку, осматривал, иногда помогал с покупками и Лидой. Тайная договоренность: ни он, ни она и думать не могли о том, что такое общение могут рассмотреть как нечто большее. Рассматривать, во-первых, было некому, а во-вторых, что может связывать их – женщину в потенциальном разводе и обычного менеджера, удерживающего у себя несовершеннолетнюю?.. Разве что вот эта пачка кефира и сдутое колесо. А в воздухе по-прежнему висело молчание пополам с неясной, бесчувственной тоской – и только расходясь, оба чувствовали странное облегчение, а Юлия Сергеевна искренне желала Максиму перевода или смерти, только бы не вспоминать мокрые свои лодочки и потерянное свое достоинство.Просить Бонни не брать трубку в субботу утром оказалось даже сложнее, чем он предполагал. Растрепанная сонная девочка требовательно спрашивала, чего он боится – что кто-то узнает, как он сожительствует с женщиной (хотя она таковой и не являлась), или он до сих пор ходит на помочах у своей матушки (хотя она представления не имела, что это такое). Дело, естественно, было совсем не в маме, которая принимала сонный детский голосок за голос своего сына – срабатывали истинно материнские инстинкты – дело было в еженедельном звонке Маришки, которая считала своим долгом поболтать по-дружески со старшим братом, несмотря на то, что все общение ограничивалось жалобами на нового парня и просьбой выслать денег. Максим ее понимал – ни в коем случае осуждать не собирался: Маришка молодая и красивая, ей постоянно хочется обновок и любви, но по части везения она недалеко ушла от брата: ее мужчины или альфонсы, или поэты – ни с теми, ни с другими счастья особо не построишь. Зато проницательность ей досталась и своя, и брата: если услышит оттенки женского голоса, сразу же приедет. А там и до расспросов и разборок недалеко. Марина не Максим, терпеть воровку не станет. Вот только ей не объяснишь, что телевизор был стар и давно не стоит и волоска с головы Бонни. Если Бонни и украла что-то – так это стареющее сердце Максима. Вторую его половину он положил у маленьких розовых сапог счастливой в своем неведении Лиды. Маришке останется только ее ежемесячная дотация. Она, наверное, расстроится.В последний день ноября буря, которой он все ждал, таки свершилась. Соседка сверху пришла просить соли как раз в тот момент, когда Бонни принимала ванну. Открыла дверь она без задней мысли – решила, что кому-то может быть плохо, а она должна помочь. И помогла, пусть и во вред себе. Соседка кивнула голой девочке, взяла соль, посолила свой суп, а потом рассказала всем, кому могла, что старый холостяк завел себе молодую девчонку, младше собственной сестры. Когда Максим вернулся с работы, алый ковер пылал как пламя адово, а палач в лице заведующей КСК точила свой топор. Трогать Бонни никто не стал: видеть ее точеное молодое тело снова было ударом по стареющему женскому самолюбию.Ему пришлось соврать, что девочка его дальняя родственница и сымитировать разговор с мамой по молчащему телефону, заранее презирая себя за вранье, несвойственное ему. Потом напомнил о предстоящем празднике на работе, после которого обычно весь двор угощался почти нетронутыми тортами из лучшей кондитерской города, а председатель КСК и одинокие бабушки из подъезда вообще получали небольшой продуктовый паек от доброго соседа – злоупотреблять такими напоминаниями он не любил еще больше, но все его принципы летели к чертям, когда дело касалось Бонни и ее спокойствия. Зато, когда все утихомирились и ему удалось попасть домой к спящей на краю дивана чужой девочке, внезапно захотелось поцелуем в бледный лоб разбудить ее и отправить к забытой где-то маме. Раз и навсегда, чтобы розовые облака и гречневые островки на кухонной скатерти больше не раздражали утомленное воображением сознание. Но все закончилось с ее сонным: ?Это ты?? - потому что на первое место вышла проблема с ужином и поиском вечернего развлечения для скучающей дома Бонни – о прочем пришлось забыть, слава гречишным полям.Когда наутро Максим попытался выключить слишком рано зазвонивший будильник, Бонни спала не на диване, который был занят ею с самого ее появления в чужом доме. Маленькая рука крепко обнимала деревянную ножку, пока лохматая голова методично давила на руку Максима. Потом девочка скажет, что упала с дивана, – и они оба сделают вид, что ее ночные слезы, заметные для обоих и незамеченные целым миром, - всего лишь сон, обреченный на забвение.- Я хочу выйти отсюда, - скажет она ему за пятничным завтраком, заставив напряжение, застывшее в воздухе, разорваться морозным дыханием в его ушах и сердце. А когда он попытается проглотить эту пустоту и спросит у нее, куда она пойдет, Бонни засмеется и покажет ему кончик языка. На прогулку она выйдет вместе с ним, провожая его до машины, подпрыгивая, пока кисточки его шарфа на ее шее будут махать ему вслед. Вечером он узнает, что денег, оставленных ей, хватило только на покупку дорогого алого лака, которым она в тот же вечер накрасила ногти и крышку старого будильника.- Красиво, - скажет он. - Теперь тебе к этому нужна куртка и теплые сапожки…Воспоминания о тонких лодочках Юлии Сергеевны до сих пор заставляли большое сердце маленького менеджера сжиматься от боли. И потом, Бонни – та же Лида, такое же дитя, а у Лиды сапожки красивые, из розовой кожи, с бантами… Бонни такая же Лида – а значит, есть где-то вторая молодая мама рано повзрослевшей дочери, которая успела сделаться счастливой и устать от этого. Уже разглядывая нарядные каталоги с осенней одеждой, Максим твердо решил поговорить с Бонни о ее прошлом, чтобы однажды, когда она станет взрослой и решит строить будущее, им обоим не стало мучительно горько.Покупки, правда, пришлось отложить до пятницы. Понедельник встретил его очередным отчетом: ноябрь кончался. Во вторник у Лиды был утренник, а Юлия Сергеевна не могла завести старый автомобиль, в среду мама получила рентген и нужно было обсудить с ней ее суставы, в четверг весь день шел дождь, а у Бонни не было теплой обуви. Зато в пятницу понравившаяся им обоим алая курточка с мехом встретила их в первой же витрине, безупречно оттеняя его найденыша, ее бледную красоту и сонные от отсутствия забот и смысла веки. И глядя, как светлеет ее красивое личико при виде вон тех брюк и вот этих сапожек на пуговичках, Максим чувствовал, хотя нет, Максим твердо знал: то, что сейчас заставляет его сердце теплиться свободой и смыслом, - это не напряжение, не ожидание бури, даже не страх и не одиночество. Наверное, именно в этот момент он почувствовал тепло, исходящее от всего, к чему прикасалась Бонни, – и в этом списке счастливо значилась его собственная ладонь. Аминь.А неизбежная буря, повисшая в воздухе, все-таки сбылась – но неделю спустя. Когда, возвращаясь с работы, он обнаружил Бонни в подъезде. А рядом с ней – третьего ребенка в большой этой истории. Новая прическа Маришки и ее новый парень очень шли к серому небу и снежной крупе, что рассыпалась по свежеподметенной дорожке…