Глава Вторая - Социум кричащих (1/1)

Человек – существо социальное, и, как бы ни хотелось ему одиночества, терпеть других – его долг и самое большое счастье. Максиму нравилось жить с другими людьми, пребывание в четырех стенах в полной пустоте вредило его здоровью, и даже тюль от этого, кажется, желтел. Ему нравилось просыпаться по утрам от запаха маминых оладушек или от воркотни по телефону, но, когда Маришка поступила в университет, большую четырехкомнатную квартиру пришлось разменять на две маленькие. Мать сделала все, чтобы отселить своего взрослого сына, но это благое намерение причинило ему боль и поставило его перед сухим, как собственные глаза, фактом. Квартира была небольшой, но теплой. И на солнечном окне всегда цвела герань, мама любила ее.В его доме первое время всегда пахло мамой. Ее невидимые руки сновали туда-сюда, то наполняя старенький холодильник, то вытирая недельную пыль с телевизора, то просто напоминая о себе теплым звонком в половину первого ночи.- Сынок, мне тут приснился странный сон… Помнишь тетю Любу с восьмого этажа?..Бонни его дом не принял, и, как ей показалось, сделал все, чтобы она, набросив модную курточку, покинула его. В большом махровом халате ей было неуютно, и Максим курил не тонкие ванильные, как ей хотелось. Она готова была есть его гречку и борщ, но даже интернет и целая стена с книгами, которые хозяин не читал, а хранил, не могли убить ее скуку. Она морщила носик и поглядывала на часы – в восемь открываются все ночные заведения, в ее не то семнадцать, не то шестнадцать открыты все двери мира. К несчастью для Бонни, ей больше некуда было идти, а он уже успел сбегать в магазин и притащить ей детский набор: мороженое, шоколад, тонкие ванильные…Утром он не мог объяснить начальнику охраны, почему смеется над глупыми шутками радиоведущих. Начальница получила вежливый, но твердый отказ от внеочередной работы, до мамы он не дозвонился, а перезванивать не стал. Слухи о том, что молодой старик завел себе кого-то, циркулировали между офисом и столовой, не забывая обстоятельно обойти кабинет начальницы. Она слушала сплетни и кивала: почему бы и нет, в принципе. Дома ее по-прежнему ждала расцелованная бабушками дочь, которая иногда забывала, как зовут маму, а муж ее снова был за границей, оставляя ей время и деньги, чтобы проводить время с другими. Если этот тридцатичетырехлетний подчиненный нашел того, кто будет кормить его и звонить ему вместо матери, это неплохо, это даже нормально. В такие минуты у Юлии Сергеевны начинала болеть голова. Она прекрасно понимала, что ее собственная жизнь – немножко не то, о чем мечталось ей в средней школе. Максиму можно даже позавидовать. Ему ведь совсем немного нужно для счастья, никаких ультратонких телефонов или дорогого парфюма. Ей раньше казалось, что ему не хватает лоска, а оказалось, что это ей не хватает всегда и всего. По стеклам, пыльным от осени, ползли первые небесные слезы. У нее, как назло, не было зонта, а вызывать водителя не хотелось. Почему-то чужое счастье причинило ей непростительную боль. До конца дня она разговаривала с ним на повышенных тонах, цедя фразы сквозь зубы.Она, конечно, по-своему тоже ошибалась. Начальница строила из себя железную леди, которой на самом деле, в этом Максим был уверен, не являлась, да и не сумеет стать уже. У нее красивые волосы, она немного похожа на известную певицу из старого мюзикла. Когда ее мужчины дают ей передышку, она всегда звонит дочери. Максим подвез ее домой на старой своей девятке – очередной ее любовник не смог уделить ей ее законного времени. Шел дождь. Маленькая девочка с такими же красивыми волосами ждала свою мать у подъезда. Муж Юлии Сергеевны стоял тут же: его командировку отменили. Он носил бородку и дорогие свитера, походил на профессора из института Маришки. Он, конечно же, был старше Юлии Сергеевны, маленькой девочке больше пристало быть его внучкой, а не дочерью. Когда Максим отъезжал, мужчина бросил на него заинтересованный взгляд – и в нем не было уверенности, что он, Максим, всего лишь подчиненный его Юленьки. Наверное, те, другие, не стесняются подвозить ее до дома тоже. Чужая семья – потемки, и иногда очень хочется порадоваться, что у тебя самого никого нет…Тяжелая сумка грузно опустилась на пол – почему-то возникла мысль, а вдруг Бонни снова решила все за них обоих. Но она уже бежала к его сумкам, как ребенок или избалованная зверушка, принюхиваясь. Его рубашка, висевшая на плечиках выглаженной, болталась на ее тонком теле. Она не надела бюстгальтера, ее крохотные, как у ребенка, грудки темнели сквозь дешевую ткань. У нее был шанс еще убежать прочь от его доброты и навязчивой, до тошноты навязчивой нежности, но молодость диктует свои правила, а убегать Бонни разучилась еще в восьмом классе. В тот момент Максиму она напоминала бездомного кота: растрепанный комочек, мучаясь подозрениями и тяжелым опытом, никогда не зайдет в чужую квартиру, но не упустит возможности потереться о теплые ноги незнакомца. Конечно, изменения уже грянули: так, она успела разбить хрустальную вазу, когда тянулась к альбому с фотографиями, выстирала в холодной воде свои джинсы, а на обоях виднелись пятна от кетчупа в форме ее ладошки – оставлять следы женщины умеют еще с доисторических времен. Она жаловалась на протекающий кран и отсутствие у него мыла с запахом тропических цветов, хотя он очень сомневался, что эти сухие пальчики знали когда-либо особый уход. При виде пакета с консервами личико Бонни прояснилось, а глаза засияли. Конечно, он сварил ей кашу и снабдил письменными указаниями, как правильно греть гренки в микроволновке, но каша давно уже была съедена, а готовить самой у Бонни не особо получалось, в этом он потом тоже убедился. Макароны с тушенкой были на столе уже через десять минут, а девчонка совсем по-хозяйски бежала в ванную мыть руки и показывала Максиму кончик языка за то, что свежая рубашка оказалась запачканной. И на душе у него потеплело, как будто все заветные сны мамы сбылись, а он, наконец, нашел того человека, с кем можно было бы разделить одиночество.- И? – Тогда ему казалось, что важный разговор стоит начинать как можно аккуратней, пока Бонни в настроении. Максим с детства помнил, как сложно порой разговаривать с подростками – а с таким подростком, наверное, это практически невозможно.- Что и? – Брови девчонки изогнулись дугой и поползли вверх. - Чего надо-то, дедуля?Она с деланым безразличием пилила ногти, пока он мыл посуду, изредка отрывалась, чтобы бросить на него настороженный и виноватый взгляд, как избалованный ребенок, разбивший вазу. Максиму на третий день уже казалось, что это она привела его к себе с мокрой скамейки, но от нарочито нахмуренного, с легким оттенком наглости, испуганного ее личика ему становилось смешно, смешнее только было бы увидеть, как Бонни знакомится с Маришкой.

- Если ты о телевизоре, то я тут совсем ни при чем… - пробормотала она, натягивая его рубашку на острые коленки. - Ты… То есть я… То есть… Сам виноват! – внезапно нашлась она и поскорее опустила круглые глазки, рассматривая кафель.Макс вздохнул и потер переносицу, забыв напрочь о пене на руках – теперь он был похож на Санта Клауса, вот только подарков для обиженных девчонок у него не было. Но неизбалованной Бонни хватило просто его озадаченного лица. Девочка прыснула, он тут же оставил пенный след на ее остром носике, неприятный осадок развеялся, будто и не было. Но оставался еще один важный вопрос, который он, Максим, должен был решить.

- Ты лучше скажи мне, где твои родители? – негромко произнес он, глядя, как широкая улыбка Бонни гаснет прямо на глазах. Неприятное зрелище, но, если кто-то ждет растрепанную худенькую девочку домой, будет лучше узнать об этом сейчас. Макс вспомнил о маме, которая всегда переживала, когда ее сын, тогда еще школьник, задерживался на тренировке или учебе. Бонни легче: перезвонить она всегда сможет, а если мать будет сомневаться в странном алиби, он сам готов поговорить с ней. Наивный Макс совсем не думал о последствиях как для Бонни, так и для себя, с той же детской убежденностью, с какой верил в светлое будущее отца-алкоголика, он верил в то, что мать старшеклассницы не будет сомневаться: ее дочь провела все эти дни в тепле и была накормлена. Наверное, у самой Бонни на этот счет было другое мнение, потому что носик ее сморщился, а глаза сузились – девчонка смотрела на мужчину, испачканного мыльным раствором, как дети в первый раз смотрят на клоунов, ярких и красивых, но неизвестных. А вдруг Максим решил вышвырнуть ее из дома и не знает, как сказать об этом прямо?.. Бонни нахмурилась и хотела уже соскользнуть со стула на пол, когда очередная порция пены шлепнулась прямо на ее надутые губы и щеки – поверх всего этого звучали теплые слова хозяина дома.- Ты всегда можешь остаться здесь, но предупреди свою маму… - Максим пошелестел полупустой пачкой кофе и открыл коробочку мармелада в шоколаде. - Чтобы она не волновалась, Бонни.Наградой за такую душевную щедрость была лучезарная улыбка девушки и легкий кивок растрепанной головы – а еще она обещала ему вернуть украденный шарф и помочь купить телевизор ?дешевле, чем в магазине?. Белая пена медленно сползла с кончика носа и шлепнулась на свежевымытый кафель. Но уже под общий смех двух одиноких людей. И одного телефонного звонка.- Алло… Максим? Простите за поздний звонок… - Мягкий голос внезапно сменился всхлипыванием. - Мне нужна ваша помощь, Максим! Пожалуйста, приезжайте ко мне домой, вы меня на днях отвозили, помните? Пожалуйста, Максим… - Глядя на тускло поблескивающую в мокрых руках трубку, Максим даже на расстоянии узнавал тревожный голос – сейчас в нем оставались те же стальные нотки. Он провел с Юлией Сергеевной слишком много времени, чтобы не узнать их.- Это не Максим! – внезапно со злостью выкрикнула Бонни, сдавливая кусочек пластмассы и металла тонкой ручкой, – вывалившись из ванной в ожидании кофе именно она по привычке подлетела к чужому телефону.Потом, пока дешевенький телефон будет лететь в его сторону, у Максима обязательно будет время подумать о том, что в следующий раз стоит заняться воспитанием Бонни, но это будет потом, когда он успокоит девчонку и уложит ее спать, прежде чем возьмется за очередную внеурочную работу. А извиниться перед Юлией Сергеевной успеет еще. Как и осознать, что даже такой одинокий человек, как он, - существо социальное и жить вне общества кричащих и одиноких не сможет.