Глава Первая - Не проходите мимо (1/1)

У каждого ребенка во всем всегда виновата мама.Мама не научила его многим вещам: варить бульон, экономить на электроэнергии, смеяться над плоскими шутками модных комедий, покупать себе хорошую одежду и книги. И проходить мимо она его тоже не научила, хотя для любого ребенка это бывает вопросом жизни и смерти. Маму, впрочем, Макс не винил. Ей шестьдесят восемь, она обычная женщина своего времени. Откуда ей было знать, что и Так бывает?..Он не прошел мимо. Поднял с грязных ступеней крошечного котенка с консервной банкой на мокром хвостике. Потом долго извинялся перед ветеринаром за пятна на его стерильном столе. Потом долго извинялся перед начальницей за опоздание. А уже ночью, закапывая мертвого малыша за городом, извинялся перед ним, что не проснулся в то утро на час раньше. Привык извиняться.Мимо Нее он тоже не смог пройти. Не в его тридцать четыре учиться новым правилам. Она сидела на лавочке и куталась в воротник модной разорванной курточки. Напоминала того котенка. Потом, когда ему скажут, что у него изначально были плохие намерения, он долго не сможет понять, о чем идет речь. В то утро он просто обрадовался, что не вынес мусор с вечера и сейчас может не пройти мимо замерзшего воробушка. Она была немножко пьяна. На кожаной юбке остались некрасивые разводы.

Всматривалась она в его лицо без страха – так могут только дети. У Максима детей не было, была только сестренка в Москве, в университете. Опуская мелочи, тоже ребенок, пусть и немного другой.В его коридоре она морщила носик.

- Пахнет старостью…Потом долго смеялась, наверное, считала себя остроумной. Максу тридцать четыре, хотя и выглядит он старше. В отделе его давно считают синим чулком мужского пола. Начальнице двадцать пять, она владеет четырьмя языками, спокойно взламывает все компьютеры в отделе, гоняет по ночному городу, встречается с тремя мужчинами сразу, плюс у нее есть ребенок, которого воспитывают влюбленные бабушки и муж. Она – настоящая, не такая, как другие, не такая, как Максим. Поэтому он всегда рад выслушать ее замечания и искренне извиняется перед ней за собственные недостатки: возраст, неумение проходить мимо, владение только родным, русским…Девчонку звали Бонни, точнее, она так назвалась. Сделала это гордо, прищелкивая языком, – так она еще больше казалась похожей на воробушка. Максиму она понравилась хотя бы потому, что молодость била из нее ключом. Он знал, что должен был позвонить ее родителям или в полицию, но она не давала ему открыть рта и сделать такие важные формальности. За полчаса он узнал о ее планах на жизнь, о том, сколько стоят новые джинсы в ?Манго?, о всех парочках в ее окружении, о правилах хорошего тона, о ее усталости… В очередной раз извиняясь перед начальницей за опоздание, Максим пытался представить, что будет Бонни делать, когда проснется на его продавленном диване, когда съест его завтрак на заботливо накрытом столе и когда захочет домой, к маме.Он тут же вспомнил о своей маме и привычно потянулся к трубке…Возможно, он должен был рассказать ей о находке, как неделю назад рассказывал о котенке. Мама нашла бы нужные слова, она была практична. Но он привычно молчал и кивал ей, пока слушал о проделках младшей сестры, – и только к концу рабочего дня вспомнил, что впустил постороннего человека в свой дом. На пороге он уже точно знал, какая картина ждет его в квартире.Она забрала телевизор и деньги, сэкономленные для покупки зимней обуви. Нашла серебряный портсигар отца, но, вероятно, рассмотрев, бросила его на пол, пнув от злости ножкой в замшевом сапоге, – серебро потемнело и походило на бронзу. Золотое колечко, которое сестра забыла с прошлого приезда, осталось незамеченным на самой верхней полке. К чужому Макс относился ответственно, старался. А еще забрала его любимый вязаный шарф. Это его немножко порадовало, потому что ноябрь был на исходе, а Бонни не должна была заболеть.Тогда он впервые подумал, что женщины в совершенстве освоили науку забывать обо всем, что приносит боль, и позавидовал им. Когда у отца появилась другая женщина, он постарался сделать все, чтобы мама не переживала это в себе. Старался учиться лучше, мыл посуду и готовил сестре завтраки. Отвечал на звонки отца, ходил к нему за алиментами, а потом и ездил поздравлять его с рождением новой дочери: сестренка наотрез отказалась, а мама лежала в больнице с давлением. Потом мама сумела забыть отца, постаралась, и Маришка, сестренка, сделала это тоже. Новая сестра же была похожа на свою маму – а Максим уже тогда точно знал, что и поступать она будет, как ее мать, отнявшая мужа у другой женщины. Ее дочь отнимет отца у других его детей. Алименты стали приходить все реже, а потом мать переехала в другой город.Максим теперь навещает отца раз в месяц, когда у того кончаются консервы и водка. Его новая жена продала квартиру и теперь снова замужем, а младшая дочь давно живет в Америке и не вспоминает о былом.

Максим так не умеет – поздно уже учиться. От отца исходит кисло-соленый запах, смешанный с перегаром. Так пахнет вяленая рыба, старые тряпки, пот, сырость – но Макс хочет верить, что это от слез. Он верит отцу до сих пор – работу ему не дают только по причине его возраста. А в следующий его, Максима, визит, он, отец, обязательно поразит его колоссальными изменениями.На работе что-то поняли, но трогать не стали. Начальница вызывала к себе реже, коллеги не беспокоили, только звали пить чай и старались проходить мимо его стола побыстрее, потише. Никто не хотел выслушивать печальные рассказы о жизни от самого скучного работника. А Максим просто думал, как там теперь замерзший воробушек и как спокойно, оказывается, жить без телевизора.Когда Бонни вернулась, он сразу же сказал ей спасибо за то, что она лишила его раздражающей рекламы и навязчивых фильмов ни о чем. Она, конечно, не была так глупа, чтобы вернуться самой, - он снова нашел ее. И не прошел мимо, как учила, то есть не отучила его мама. Она пила дешевый кофе из стаканчика и просила у прохожих сигаретку. Выпал снег, вместо курточки на ней висел его шарф поверх растянутого свитера. Впрочем, можно было бы обойтись и без опознавательных знаков… Не будь на ней шарфа, мимо бы он не прошел все равно.

- Отпусти меня, дедан! С ума сошел, что ли?! – И тут она узнала, узнала, воспоминание пронзило узкие плечи как электрический разряд.- Ты?! Я… То есть… Отпусти меня! Я закричу! Я ничего не брала…Он должен был вызвать-таки ее родителей. Или позвонить к ней в школу. Попробовать вернуть телевизор. Сделать еще что-то. Закричать или обнять ее – так было холодно… Но Бонни уже вырвала свою руку и, бросив в него пустым стаканом, побежала прочь. Она скользила, потому что каблуки созданы не для бега. Максим смотрел ей вслед.Он все хотел увидеть ее мать, женщину, которая выносила такое прелестное дитя. Увидел однажды. Ей было лет сорок, может, больше. Она красиво красила глаза – темные стрелочки оттеняли длинные накладные ресницы. Она тоже говорила много, не давая ему вставить ни слова. Это у Бонни точно было от матери. А еще она постоянно смотрела в телефон. Ей звонили, она была нужна кому-то. Бонни тоже смотрела в телефон, когда он держал ее за руку. Она хотела показать ему, что за нее могут заступиться, даже когда она неправа. Бонни такой ребенок – она может обвинить во всем свою мать. Вот только он никогда не хотел навредить ей – даже и не пытался.Максим проснулся ночью от тяжелого глухого стука в дверь, звонок не работал уже четыре новых года. Мама звонила перед сном, сестренка не звонила почти никогда, если у нее были деньги и был парень. Начальница по ночам была занята, как и днем. К нему никто не должен был вот так вот стучаться. Он, правда, открывал дверь, не задумываясь об этом особо. Мама должна была научить его и этому, но не успела или, может, забыла.Конечно, она стояла на пороге со злым, натянутым личиком. Ей, вероятно, было немножко стыдно, немножко все равно. А вот страшно было очень, очень сильно. Он это почувствовал и ощутил на себе, внутри себя…Если бы Максим ее ударил, Бонни бы приняла это.Если бы Максим выставил ее вон, Бонни бы поняла это.Если бы Максим просто дал ей пару смятых банкнот, она бы полюбила его за это.… Она долго стеснялась, потом, позабыв обо всем, пела в ванной, потом смеялась над подгоревшей гречкой, потом жадно ела ее, заставляя его и волноваться, и краснеть, думая о том, как он скажет маме, что снова не смог пройти мимо.Не научился еще.