Turn your ear to the sky (1/1)

Звонкие трели птиц разбавляли безмятежную утреннюю тишину. Казалось, вокруг не было ни единого лишнего звука, и даже деревья шелестели, не нарушая сложившейся гармонии. Яркое солнце окутывало природу приятным теплом, и я невольно подставлял свои руки под его лучи, сидя у окна в гостиной. Для меня это было в какой-то мере долгожданной минутой спокойствия.Я устал от неопределённости и бесконечных волнений. Да, мне было страшно. И смелости хватало только на то, чтобы это признавать. А кто не боялся бы потерять самого близкого друга, задев его своими чувствами?Мы с Уотсоном много лет прожили под одной крышей. Я мог бы с полной уверенностью заявить, что между нами никогда не было секретов. Но сейчас всё то, что я не мог сказать, порождало в наших отношениях пропасть, для преодоления которой существовал только один способ.Однажды я должен буду признаться. Мне не удастся слишком долго скрывать свои чувства после того, как Уотсон вернётся. И когда я это сделаю, всё будет кончено.Лёгкий июньский ветер осторожно проникал в комнату сквозь щель в приоткрытых ставнях, будто призывая выйти на улицу. Впервые за долгое время я решил отправиться в город, чтобы развеяться. Мне необходимо было выбросить неправильные мысли из головы. Они не давали мне покоя всю весну, и с этим явно нужно было как-то бороться.Впрочем, если подумать, одно дело в городе у меня всё же было. Я собирался отдать сломавшиеся часы в ремонт и, похоже, наконец нашёл время это сделать.Удивительно, как давно я не носил своих лучших, можно даже сказать парадно-выходных костюмов. Обычно в подобных одеждах я выбирался в город с Уотсоном, ну, а потом… Потом мой друг уехал. И всё желание носить идеально выглаженный пиджак в сочетании со строгими брюками внезапно испарилось. Уж очень сильно они напоминали о том, что было раньше.Однако сегодня я достал из шкафа свой бордовый костюм. От него всё ещё приятно веяло одеколоном. Запах был совсем слабым, но, казалось, только он связывал меня сейчас с прошедшими временами.Многое в этой жизни я подмечал и часто упрекал своего друга в невнимательности. Вот только сам я слишком поздно осознал, что допустил непростительную ошибку.***Лондонские улицы по субботним утрам всегда были пустынными, но сегодня они не представлялись мне мрачными. Даже наоборот, я видел в них лишь приятное безмолвие.Изредка по дорогам проносились экипажи. На несколько секунд раздавался цокот копыт, смешанный с шумом от проезжающих по мостовой колёс, но после всё вновь погружалось в хрупкую тишину. Только измазанный сажей мальчишка неизменно стоял на углу улицы и выкрикивал заголовки газет, стараясь продать как можно больше экземпляров.—?Мистер! Мистер, купите газету! Узнайте свежие новости! —?обратился юнец ко мне. В его голубых глазах плескалась надежда, что просьба на меня обязательно подействует.И я купил. Мне не жаль было потратить на новый выпуск пару монет, завалявшихся в боковом кармане пиджака.Вскоре я уже вновь шёл по улице и мельком просматривал статьи, напечатанные в газете. Город вокруг меня оживал. Возле магазинов начинали собираться люди, и мне приходилось постоянно смотреть по сторонам, чтобы случайно не натолкнуться на кого-нибудь.В свежем номере я не подметил для себя ничего интересного, кроме, пожалуй, изобретения нового химического оружия*. Фосген. Так они его назвали.Мне всегда была интересна химия, как наука. Но такое применение полученных знаний приводило в ужас.Раньше я много читал о ядовитых газах… Однако фосген отличался от них. Да, он имел весьма специфичный запах. Вот только увидеть недавно изобретённый газ, как, скажем, хлор, было нельзя.Также в статье говорилось, что смерть от фосгена не наступает мгновенно. Наоборот, люди, отравившиеся им, умирают в течение суток, задыхаясь в нестерпимых муках…***За чтением я не заметил, как подошёл к нужному зданию.Мастерская по ремонту часов встретила меня целым набором непривычных звуков. Стучали механизмы, скрипели инструменты… Везде кипела работа. В воздухе витали запахи металла и специальных масел, неприятно резавшие мой нос. К счастью, мастер довольно быстро приметил меня и пригласил к столу.Специалист по ремонту оказался пожилым мужчиной с поседевшими, практически белыми волосами и оливковыми глазами. Я в нескольких словах объяснил ему проблему и положил свои часы на деревянную столешницу, покрытую бесчисленным количеством царапин.Немного помедлив, я всё же протянул мастеру часы Уотсона и попросил посмотреть, что с ними случилось. Нет, они не остановились. Но их постоянное отставание становилось довольно большой проблемой.Мужчина внимательно меня выслушал, после чего принялся осматривать механизмы с помощью увеличительного стекла. Однако спустя пару минут он растерянно пожал плечами и сказал, что дело, скорее всего, в их возрасте. Прошло много лет… Детали износились так, что теперь вряд ли подлежат восстановлению.На миг я даже подумал, что подобной фразой можно было бы описать наши нынешние отношения с Уотсоном. Для меня всё изменилось, будто сломалось. И сейчас уже ничего нельзя было исправить.Я сунул руку во внутренний карман за деньгами, однако, неожиданно для себя, обнаружил там не только купюры, но ещё и помятую записку. Решив прочитать её позже, я расплатился, забрал золотые часы и вышел на улицу. Там мне и довелось развернуть это, можно сказать судьбоносное, послание.Удивительно, что только надев костюм спустя год, я обнаружил в нём сложенный в несколько раз листок бумаги. Узнать почерк не составило труда. Уотсон.Его старательно выведенные буквы, совсем не напоминавшие строчки из военных писем, сложно было спутать с какими-то другими. Но даже при беглом взгляде было понятно, что мой товарищ писал в спешке, пусть и старался быть аккуратным. Вот, к примеру, на нехватку времени указывает…Я потерял ход своих мыслей, когда начал читать.Холмс, Вы спали, и я решил не тревожить Ваш сон. Должно быть, Вы найдете эту записку только тогда, когда я уже сяду на поезд. Мне предстоит дорога, которая вполне может стать последней в моей жизни. Дорога на фронт.И если мы больше не увидимся… Я хотел бы сказать кое-что на прощание.Да, я отправляюсь на войну, потому что хочу помочь стране победить, однако… В глубине души я надеюсь, что расстояние поможет мне избавиться от тех чувств, которые я не должен испытывать.Как бы безумно это ни было… Я вынужден признаться, что полюбил Вас, Холмс. Неправильной, грешной любовью.Не знаю, как и когда это началось. Даже не осмелюсь предположить. Но в один момент я стал замечать, что что-то в моём отношении к Вам изменилось. Будто бы стало недостаточно одной лишь дружбы. Вряд ли здесь нужны другие слова…Мне и правда трудно писать эти строки. Я пойму, если Вы не захотите больше видеть меня, но прошу, ответьте хоть парой слов. Хотя бы ради нашей, быть может, уже бывшей дружбы, не оставляйте меня в неведении…Д.У.Чёрт возьми, какой же я идиот! Я просто не видел её!Всё постепенно начинало вставать на свои места. Вот почему Уотсон так рассматривал меня при встрече на вокзале. Хотел убедиться, что я не видел его признания. Я ведь мог называть эту записку так? А моё молчание принял за отказ… Какой ужас.Не глядя на дорогу, я рванул к ближайшему кэбу. Мне срочно нужно было домой. Я долго молчал, но теперь чувствовал, что непременно должен был рассказать Уотсону всё.***Почти целый день я потратил на то, чтобы составить пару строк: переполнявшие меня эмоции банально мешали собраться с мыслями. И чем больше я мучался с ответом, тем больше задумывался о том, как Уотсон вообще решился написать мне после ?отказа?.Мой друг всегда был смелым. Он признался, даже когда был полон уверенности, что я не захочу видеть его после. Сделал это, несмотря ни на что. В отличие от меня.Я понимал, что не смог бы поступить так же. Рядом с Уотсоном я был лишь омерзительным трусом.***Написание послания далось мне тяжело. На следующее утро я пришёл на почту и трясущимися от волнения руками протянул письмо служащему. Однако он тут же подал другой конверт мне в ответ.—?Вам послание от Джона Уотсона. Сказали, очень срочное…