Close your eyes (1/1)

Послание Уотсону я всё-таки написал. К счастью, оно получилось не таким коротким, как предыдущее, хотя вряд ли его можно было назвать длинным.Несмотря на то, что годы работы научили меня вполне конкретно излагать свои мысли, сейчас я обходил мучавшую меня тему стороной, боясь спросить напрямую. Да, как бы мне ни хотелось узнать все подробности, про жену я был вынужден упомянуть лишь вскользь. Мой товарищ наверняка ничего не знал о её визите, а лишний раз волновать друга, находившегося далеко от родных мест, у меня не было никакого желания.Стоит признаться, я много размышлял о словах Мэри после её ухода… Конечно, всё могло быть простым совпадением, некой случайностью. Но мой разум отказывался это принимать. Нет, скорее не разум, сердце. Или как там люди говорят?То, что долгое время не давало о себе знать, теперь пылало в моей груди. Я видел счастливый взгляд Уотсона, когда он был рядом с Мэри. Мой товарищ буквально светился от счастья, когда она согласилась стать его женой… Что изменилось за эти годы?Отношения между людьми оставались для меня невероятно сложной вещью, хотя бы потому, что в них зачастую не было логики. Я не понимал, что привело к разладу, но был… рад этому? Ужасно. Просто отвратительно. Я улыбался, видя чужие слёзы.***Весна окончательно вступала в свои права. Природа пробуждалась с каждым днём. Распускались нежные бутоны цветов, возвращались перелётные птицы… Снег таял, превращаясь в прозрачную, искрящуюся на солнце, но такую холодную воду. Впрочем, это не мешало детворе играть в стремительно набиравших силу ручьях.Я неспешно шёл по направлению к вокзалу. Близился вечер. Мне оставалось пройти около четверти мили до станции, когда краем глаза я приметил мальчишку лет десяти, радостно бежавшего рядом с матерью. Юнец весело скакал по дороге, пытаясь нагнать ещё плывущий по быстрому течению, однако уже насквозь промокший кораблик. Я тут же узнал в отважном судне страницу из последнего номера Times, но не придал этому ни малейшего значения.На город опускался закат. В его алых лучах ручьи приобретали тёплый оттенок, а блики на воде становились малиновыми. Оставшийся снег искрился, хоть это и не могло скрыть его утраченную белизну.Мне с семьёй было по пути. Я шёл чуть поодаль, но прохладный ветер, дувший в нужном направлении, исправно доносил до моих ушей разговор матери и сына.—?Мама, мама! —?радостно воскликнул кроха. —?Я слышал, как папа сказал, что любит тебя!Женщина с русыми волосами и серебристыми глазами лишь снисходительно улыбнулась, поправив шляпку лёгким движением руки.—?Да, Сэм, он любит нас очень сильно! —?счастливо произнесла она, нисколько не задумываясь о смысле начинавшегося разговора.Малыш остановился прямо в центре неглубокой лужи, будто бы совсем не боялся промочить ноги. Он поднёс палец к губам, демонстративно задумавшись, и даже не обратил внимания на тихий смешок мамы.—?Пойдём, иначе опоздаем на поезд…Юнец не двигался с места. Он был настолько сосредоточен, что даже забыл про давно уплывший вниз по течению кораблик.—?А что такое любовь? —?наконец спросил Сэм и подбежал к своей матери, неловко забрызгав её белое платье. Неприглядные серые пятна медленно растеклись по старательно выглаженной ткани.Женщина наклонилась к нему, но оставила брызги без внимания, сделав вид, что ничего не произошло.—?Это когда ты способен прощать… —?произнесла она, глядя на безнадёжно испорченный подол.—?А ещё? —?заинтересованно воскликнул мальчик.Оно и понятно, для него в мире было столько всего неизвестного… В свои ранние годы я наверняка был таким же, любопытным и даже немного дотошным.Мама взяла юного мыслителя за руку и пошла к вокзалу, попутно думая, что же ответить на поставленный вопрос. Я продолжал идти за ними, не особо смотря на происходящее вокруг. Навстречу нам начинали попадаться редкие экипажи. Стало быть, мой поезд в скором времени должен был прибыть на вокзал.—?Ещё любовь?— это забота, беспокойство… желание помочь, защитить дорогого тебе человека.Их диалог на секунду оторвал меня от созерцания вечерних улиц. Если любовь выглядит именно так, то всё это время я…—?А мои друзья говорят, что любить?— это глупо и несерьёзно! —?громко воскликнул малец.Его звонкий голос в один миг разогнал все мысли в моей голове. Наверное, было неразумно просто так верить людям на слово. Однако я просто не видел другого выхода.—?Нет, что ты! Любовь?— светлое чувство, и его ни в коем случае нельзя стесняться…Не знаю, сколько времени прошло, пока я молча смотрел им вслед, стоя посреди дороги. Слабо ударившийся о ботинок бумажный кораблик будто вернул меня в реальность. Совсем рядом сновали экипажи, развозившие прибывших на поезде пассажиров по адресам.Я быстро отошёл к обочине, ругая себя за опрометчивость. В тот же миг кораблик оказался безжалостно смят под колесом одного из кэбов. А если бы со мной произошло то же самое? Да, я прекрасно знал, что мог полностью забывать о том, где нахожусь, когда был занят делом. Обычно Уотсон одёргивал меня в случае опасности, но сейчас его не было рядом.Вспомнив о друге, я обратил внимание на позолоченный циферблат, а в следующий миг бросился к вокзалу. До отбытия состава оставалось не более пяти минут.***Как хорошо, что я додумался взять часы товарища. Мои недавно сломались, а я никак не мог отнести их в ремонт.Впрочем, нельзя было сказать, что и этот механизм работал безупречно. В последнее время я замечал, что стрелки отставали, а с каждым разом их отрыв становился всё больше. Однако это практически не мешало использованию. Наверное, даже если бы они полностью вышли из строя, я всё равно бы носил их с собой.Золотая крышка блестела на солнце и слепила глаза, но я не сводил с неё взгляда. Однажды Уотсон вернётся, заберёт свои часы, и всё станет как раньше. Однажды.***Я сидел у камина, укутавшись в плед, и размышлял, глядя на проливной дождь за окном. Ветер на просторах бушевал, наводил пугающий хаос. Сейчас он напоминал мысли, роем кружившиеся в моей голове.Никогда в жизни со мной такого не было. Может быть потому… что я не испытывал ни к кому другому таких чувств? Я не понимал, почему люди вдруг внезапно в корне менялись и теряли голову. А потом ощутил всё это на себе.И это… изменило меня. Раньше эмоции были чужды мне, но теперь, наконец вырвавшись на волю, они проявились очень остро.Фраза, которую я столь часто повторял Уотсону, стала для меня роковой. Если все остальные варианты отметены, то тот, самый безумный, непременно должен оказаться правдой…Стало быть, всё это было лишь проявлением ранее незнакомого мне чувства, именуемого другими людьми слишком возвышенно. Мне даже страшно было произнести это слово. Любовь?***Дорогой Холмс!Я читал строки, глупо улыбаясь. Со временем новый, грубый и торопливый почерк Уотсона стал для меня привычным.Спасибо за Ваши ответы…Написанные фразы согревали душу, несмотря на их простоту. Мне было всё равно. Я верил в их искренность, даже если такие формальности были лишь признаком хорошего тона.Все уже устали от войны, Холмс, хотя прошло и не так много времени. Иногда дни особенно жестоких сражений длятся будто месяцы. Кажется, этот ужас никогда не прекратится.Но потом всё затихает. И обе стороны с опаской ждут новой битвы, совсем не желая проливать чужую кровь. Порой я даже вижу моменты, где вражеские солдаты отказываются стрелять друг в друга… Однако они должны. Это жутко, друг мой.И вновь разговор был лишь об этой чудовищной борьбе. Кому только мог понадобиться конфликт такого невероятного масштаба? Для чего?Я осознавал весь ужас военного положения, но ожидал получить в ответ совсем другое. Разумеется, Уотсон обошёл бы тему с женой. Я практически сразу подумал об этом и, к сожалению, оказался прав.Мог ли я попробовать докопаться до правды? Скорее всего. Но в итоге не стал. Наверное, мне просто не хотелось её слышать.Какова вероятность того, что такими темпами наше противостояние скоро закончится? Не знаю, но я думаю, что смогу вернуться в Лондон через пару месяцев, Холмс. По крайней мере, очень на это надеюсь.Я даже ощутил некий страх после этой фразы. Вернуться? Так скоро? Как я должен буду смотреть в глаза своему товарищу с такими чувствами в душе?..Дальше шли привычные расспросы про мои дела и про жизнь в стране в целом. Лишь после них шла подпись, старательно выведенная на листе бумаги.Искренне Ваш, Джон УотсонЯ отложил письмо. Подумать только, теперь любой вопрос Уотсона казался мне проявлением привязанности. Я понимал, что это было лишь глупой выдумкой, но разум безнадёжно уступал сердцу.Мне приходилось одёргивать себя при каждой такой мысли. Нет, я со своими чувствами уж точно не был ему нужен. Ни в мирное время, ни тем более сейчас, на войне.