Часть 5 (1/1)

Когда мы вернулись в дом, Холмс энергично потёр руки, готовясь сообщить то, что он называл the pièce de résistance* и с чего любил начинать изложение своих блистательных выводов. Огонь, пылавший в его глазах, воспламенил и меня.Холмс рассмотрел выловленное из пруда содержимое сундука и повернулся к нам. Его лицо сияло возбуждением и азартом.—?Джентльмены,?— сказал он и протянул ладонь. —?Смотрите.Мы внимательно вгляделись в камешки на и поняли, что по меньшей мере один из них был не чем иным, как бриллиантом.—?Семейная реликвия? —?предположил я.—?Возможно,?— сказал Месгрейв. Он подтвердил, что действительно его предок занимал при дворе высокий пост и сопутствовал Карлу Второму во время его скитаний.Тогда Холмс с безупречной театральностью в голосе сообщил, что бесформенные, грязные куски металла, которые мы держали в руках, были древней короной английских королей. Раскладывая на подносе куски металла, он цитировал слова Обряда, сопровождая их своими комментариями:—??Кому это принадлежит? Тому, кто ушел?. Это намек на казнь Карла. ?Кому это будет принадлежать? Тому, кто придет?. Речь шла о Карле Втором, чье восшествие на престол уже предвиделось в то время. Итак, вне всяких сомнений, эта измятая и бесформенная диадема венчала головы королей из династии Стюартов?.Когда куски металла были собраны в круг, версия Холмса обрела полное правдоподобие.—?Как же тогда она оказалась в нашей семье? —?задался Месйгрев вполне логичным вопросом.В ответ Холмс высказал предположение, что, по всей вероятности, после казни Карла Первого корона была разобрана на куски и продана за тысячу гиней, и с тех пор ничего не было известно о её местонахождении. Судя по всему, она попала в руки к одному из Месгрейвов и там и оставалась, но один из предков Реджинальда Месгрейва умер, не сообщив об истинном значении обряда. И с того времени до наших дней единственной реликвией, которая передавалось от отца к сыну, был сам обряд, потерявший всякий смысл и лишённый своего прямого назначения.—?Пока, наконец, он не попал в руки человека, который сумел вырвать его тайну, но поплатился за это жизнью,?— сказал Холмс, и мы втроём замолчали._________________________________Ужин в тот вечер был печальным. Вместо того, чтобы попытаться сесть на последний поезд, мы с Холмсом решили остаться до утра и теперь сидели за обильно накрытым столом, но этот ужин проходил почти в молчании и сопровождался лишь задумчивыми, рассеянными взглядами. Мне пришлось дважды просить Холмса передать мне блюдо с нарезанной морковью, а Месгрейв несколько раз промахнулся вилкой мимо куска баранины, соскальзывая зубцами на тарелку, прежде чем в конце концов подцепил ею мясо.Я ожидал, что Холмс будет в более приподнятом настроении после завершения этого дела, но его беседа была скорее задумчивой, нежели приятной. Вскоре после ужина я ушёл к себе, предоставив Холмсу провести немного времени наедине со старым школьным другом, в то время как я смогу в тишине предаться своим мыслям.Уже пробило одиннадцать, когда Холмс постучал ко мне в комнату. Признаюсь: я ждал этого.Холмс был уже в ночной сорочке, босиком и закутанный в эту чёртову шаль. Сам я лежал в постели под одеялом, пытаясь дочитать начатый роман до того, как мы вернемся домой в суету будней, до того, как мне нужно будет записать это дело и отослать его моему литературному агенту.Холмс быстро вошел в комнату, словно имел на это полное право, но затем внезапно остановился возле моей постели. Он посмотрел на меня, словно щенок, просящийся на руки.—?О, конечно,?— сказал я и откинул одеяло. —?Только снимите эту кошмарную шаль. Одному богу известно, где она была прежде.Он тут же сбросил ее и забрался ко мне в постель. В ту минуту мне было не до того, чтобы прислушиваться к собственному сердцебиению, но в последующие годы у меня достаточно было времени, чтобы осознать свой трепет, волнение, даже страх. Отложив книгу на прикроватный столик, я набросил на нас обоих одеяло и повернулся лицом к Холмсу. Это было похоже на игру в школьников, и какая-то часть моего ума в ту же минуту предательски напомнила мне, чем он занимался в университете. Но это не отпугнуло меня?— напротив, я лишь уютнее устроился под одеялом.—?Как вы полагаете, что случилось с Рэчел? —?вполголоса спросил меня Холмс. Даже и теперь дело прежде всего.—?Как я должен…—?Как мой партнер по расследованию преступлений, как врач, способный оценить физическое состояние человека, как тот, кто за годы нашего партнерства повидал многое. Так что случилось, как вы думаете?—?Думаю,?— я вздохнул, и от этого дуновения чуть шевельнулась прядь темных и слегка влажных волос моего друга. Должно быть, после ужина он принял ванну. —?Я думаю, что она сбежала, боясь, что мы выясним всё об их с Брайтоном проделке. Ваша репутация широко известна, Холмс. Рэчел, наверное, подозревала, что вы найдете Брайтона, и узнаете, что она приложила руку к его гибели. Кроме того, для неё было чрезмерной эмоциональной нагрузкой остаться в доме, где они с Брайтоном были так счастливы, и при этом знать, что с ним произошло по её вине. Ведь даже если крышка люка захлопнулась случайно, она могла бы позвать на помощь.Я поймал себя на мысли о том, как Брайтон не побоялся забраться под плиту, для подъема которой требовались два человека, и которая могла захлопнуться при малейшем дуновении ветра. Я бы на это не решился.Холмс, как обычно, читал мои мысли.—?С ним рядом не было Уотсона. Он доверял не тому, кому следовало.Я взглянул ему в глаза, которые не озарял огонь камина. Но они сияли своим собственным светом.—?Мне всегда приятно слышать, что вы мне доверяете,?— тихо сказал я.—?Я бы доверил вам свою жизнь,?— сказал Холмс, и кончики его губ тронула едва заметная улыбка. Если б я не знал его так хорошо, то мог бы ее не заметить. Но тут он привёл меня в смятение, приложив ладонь к моей щеке. Ладонь была теплая, сухая, её прикосновение успокаивало, нежило, баюкало. —?Я уверен в вашей любви.Я не мог оторвать от него взгляд.—?Правда?—?Да. Я в ней уверен.Стук моего сердца отдавался у меня в ушах. Когда я смотрел на эти ясные, серые глаза, аристократическую линию носа, изящный очерк рта, моё горло перехватывало от невыразимой нежности. Это лицо было знакомо мне как собственное дыхание, и я обожал его. Я любил его гениальный ум, скрывавшийся за этим высоким лбом, и сердце, бьющееся в этой груди. Я благодарил судьбу, которая свела нас на жизненном пути, и окончание нынешнего дела лишь ещё раз дало повод для этого.Холмс сжал губы, словно собираясь с духом, а затем он подался вперёд и свернулся калачиком рядом со мной, как будто желая согреться. У меня не было иного выбора, кроме как обнять его и прижать к себе ещё крепче.—?Вам тепло? —?прошептал я. Он кивнул. На всякий случай я потёр ладонями его спину. Моей щеки мягко коснулись его волосы, и я ощутил запах мыла и лосьона после бритья. Сердце сжалось у меня в груди. Осторожно, медленно я прижался губами к его лбу, но этот неловкий поцелуй не ослабил напряжение, сковавшее моё горло, и лишь ускорил моё сердцебиение. Меня затапливала волна необыкновенной, мучительной нежности, я ощущал ее в груди, в животе, в пальцах ног и рук, в глазных веках и на языке.—?Вам нехорошо? —?вдруг спросил Холмс. Я понял, что дышу, как паровоз, покачал головой и вновь потёрся щекой о его волосы.Холмс уткнулся мне в грудь, и я чувствовал его жаркое дыхание у самого ворота моей ночной рубашки. Я еще плотнее обхватил руками его спину. Это было не более и не менее интимно, чем наши обычные прикосновения, но было во сто крат приятнее. Укрыться вместе в тёплой постели, спасаясь от холода одного из наиболее старинных обитаемых домов, которые еще остались в Англии?— будто бы мы встали единым фронтом в борьбе с холодом.—?Я тоже уверен в вас,?— сказал я.Я почувствовал легкие движения его головы и вскоре ощутил, как он мягко, осторожно касается губами моей шеи, оставляя один поцелуй за другим. У меня в груди что-то сжалось, дыхание замело. А когда мне удалось глотнуть немного воздуха, я задрожал. Холмс продолжал целовать меня, томно, неторопливо поднимаясь к моему подбородку. Я зажмурился от прилива эмоций, от охватившего меня нового чувства, от незнакомой красоты момента, от того, что в ту минуту я так сильно любил Холмса, что это причиняло боль. Каждые несколько секунд мне приходилось заставлять себя дышать.Холмс добрался до моего рта, и я почувствовал, как его тело затрепетало, а когда он впервые коснулся моих губ, я просто позволил ему делать что он хочет. Но при втором поцелуе мои губы первыми сделали движение к его губам. А когда он в третий раз прижался своим приоткрытым ртом к моему, наши языки соприкоснулись, и я пропал.Наши поцелуи были очень медленны, мы не торопясь исследовали друг друга, но при этом внутри бушевал шквал такой силы, что нас то охватывала дрожь, то окатывали волны жара. Я в одночасье чувствовал себя и слабым и сильным, мое тело было настолько сбито с толку путаницей импульсов, которые проходили сквозь него, что я как будто бы и летел, и плыл, и бежал. Я словно никак не мог до конца осознать, что Холмс был здесь?— такой близкий и такой любимый…Я услышал свой стон?— точно со стороны.Холмс перекатился на меня, прижав меня к постели. Я чувствовал тяжесть его тела и ощущал себя рядом с ним в надежном укрытии, и даже, когда его бедро скользнуло между моими, меня это не озадачило. Всё, чего я хотел?— ещё большей близости, ещё больше этого головокружительного тепла. Я крепко прижал его к груди, прервал наш поцелуй и сделал глубокий вдох. Ребра Холмса вплотную прижались к моим.—?Уотсон… —?пробормотал он.Во мне что-то надломилось, и я уткнулся ему в плечо и попытался прийти в себя.Мои чувства были обострены как никогда, мысль не успевала за ними, а тело обдавало жаром. Мне не хватало воздуха, на лбу выступила испарина. Я всё же испытывал смущение от того, что происходило между нами, но его с лихвой пересиливала любовь?— такая огромная, что я тонул в ней. Я ощущал её каждой клеточкой своего тела там, где соприкасался с телом Холмса, а поскольку он лежал на мне, то любовь переполняла все мои капилляры, вены, органы и артерии. Если и другие чувствуют то же самое, когда предаются подобным действиям, я, без сомнения, понимал, почему они это делают.Я любил его, и это настолько было частью в моего существа, что я не мог бы избавиться от этого чувства, даже если бы попытался.Холмс поцеловал меня в шею, а потом в подбородок. Я запустил пальцы в его волосы, и, откинув голову, соединил наши губы в поцелуе, столь же сладком и чувственном, как и те, которыми мы только что обменялись. Холмс поёрзал, и я почувствовал, что он возбуждён. Меня охватило новое желание: почувствовать, как он теряет самообладание, содрогаясь от экстаза в моих объятиях. Я хотел, чтобы он почувствовал физическое блаженство, а еще больше хотел быть тем, кто сможет подарить его. Я хотел, чтобы нас объединяла та особая связь, которую порождают узы, созданные минутами интимности, узы, закаленные огнем страсти.С такими мыслями я потянул вверх край ночной сорочки Холмса и скользнул под него пальцами. Твердость его бедра очаровала меня, как это было всегда, когда приходилось убеждаться, что поверх этих костей находится лишь слой мускулов и кожи?— и ничего более. Иногда я думал о нем, как о туманном облаке, которое мог унести прочь сильный порыв ветра, но сейчас передо мной было доказательство обратного: крепкие мускулы, покрывавшие твердые кости, жесткие волоски над гладкой кожей. То, что я касался бедра Холмса на ощупь и мог лишь рисовать в воображении то, что ощущали мои пальцы, ещё больше воспламенило меня. Я приник к его губам жадным, совершенно бесстыдным поцелуем, а моя ладонь подобралась к его паху.Холмс издал тихий звук во время нашего поцелуя, и я почувствовал, как он оперся на подушку сбоку от моей головы, поддерживая свой вес на локтях. По его телу снова прокатилась волна легкой дрожи.?— Шшш… —?одной рукой я стал успокаивающе гладить его по спине, а другую оставил внизу, с восхищением исследуя область между его ног.Я ощутил там жесткие волоски, и тепло, и вскоре нежную кожу и твердость его члена. Я нежно погладил его, и Холмс со стоном упёрся лбом в подушку. Тогда мои пальцы спустились ниже и коснулись яичек, тяжелых от семени, и я вообразил, как оно изливается. Холмс снова пошевелился, и я почувствовал его прерывистое дыхание.Под одеялами было тепло, но я и помыслить не мог о том, чтобы выбраться из-под них и открыться свету и окружающему пространству. Все происходящее было только личным, только нашим. Эти чудесные интимные прикосновения были лишь только для нас одних. Судорога нежности сводила мою челюсть, а кости, казалось, тают как воск. Я прижался лбом к его виску.—?Холмс. Сердце мое,?— хотел я сказать, но сжал зубы и вдохнул запах его тела.Его дыхание стало прерывистым, и я кожей чувствовал его судорожные выдохи, и я знал, что он будет моим столько, сколько я захочу. Утвердившись в этой мысли, я обхватил его рукой и сделал осторожное движение сверху вниз. Холмс дернулся в моих руках и издал долгий, тихий стон и прижал рот к моему плечу, чтобы заглушить рвущийся из груди страстный звук.—?Шшш,?— напомнил я ему и начал делать плавные ритмичные движения, пренебрегая болью в запястье из-за положения руки под неудобным углом. Мой друг задрожал сильнее. Я чувствовал, как он старается подавить звуки, рождавшиеся у него в горле.Через несколько секунд я почувствовал, как он нащупывает край моей ночной рубашки и тянет его вверх, до самого пояса.Должен признаться, что до той минуты я не рассчитывал на такое ответное действие с его стороны, но вдруг вместо того, чтобы коснуться меня там, где я желал, его рука вернулась к подушке возле моей головы. Его тело требовало разрядки, и ни на что другое сейчас его просто не хватало.Я чувствовал и слышал, как дыхание Холмса становилось все тяжелее и тяжелее. Я взмок под ним, и все места, где наши тела касались друг друга, были скользкими от пота. Холмс буквально впился ртом в моё плечо и выдохнул три долгих, тихих, крика-шёпота, я почувствовал, что он на грани, и тут же он задрожал, изливаясь мне на руку и на бедро. Тело моего друга содрогалось от наслаждения. Сочувственное удовольствие поднялось во мне, и я почувствовал, как ещё сильнее возбуждаюсь от этого ощущения, от запаха, от приглушенного вскрика. Я дал тому, кого держал сейчас в объятиях, чувство невыразимого блаженства, а теперь мое тело напомнило о себе.Холмс больше не поддерживал себя на согнутых руках, он уткнулся лицом мне в шею, пытаясь отдышаться. По его телу всё ещё прокатывались последние оргазменные содрогания. Я мягко обхватил его руками и держал так, пока он возвращался на землю из блаженной невесомости.—?Холмс,?— сказал я, и звук его имени смог несколько облегчить болезненное чувство.Несколько минут мы не размыкали объятий, а затем Холмс сдвинулся в сторону.—?Вы бы хотели… —?произнес Холмс и, запустив руку под одеяло, провел пальцами по моему возбужденному члену.Ах, эти пальцы! Я чувствовал, что тянусь им навстречу, и тысячи воспоминаний об их грации и ловкости проносятся в моей голове. Их прикосновения обжигали как огонь, и я чувствовал, как во мне разгоралось ответное пламя, способное сжечь меня изнутри.Холмс тихо засмеялся.—?Значит, да,?— сказал он, и вот я оказался в его восхитительных руках. Он привел меня к финалу осторожно, с большой точностью, каждая ласка и движение его большого пальца заставляли меня подниматься все выше и выше на ту ступень блаженства, с которой открывается рай на земле. Другой рукой Холмс нежно гладил меня по лицу, а затем вложил большой палец этой руки мне в рот, и я с невероятным чувственным удовольствием посасывал его, заглушая те стоны ослепительного наслаждения, которые у меня вырывались.В какой-то момент он остановился. Я открыл глаза и увидел, как он поднес руку к своему рту, увлажнил ее слюной, и затем вернувшееся блаженство стало в два, в три, во сто крат сильнее, когда скольжение стало гладким и беспрерывным. Я чувствовал, как от приближающегося финала у меня поджимаются пальцы на ногах, и волна блаженного прилива вот-вот подхватит меня, как вдруг эта волна обрушилась откуда-то сверху, смывая малейшую мысль и затопляя сбой весь мир. Затем она оказалось внутри меня и вырвалась наружу, заставляя моё тело пульсировать и содрогаться. Совершено обессилев, я прильнул к Холмсу, и тут мое тело вновь содрогнулось, одаривая ещё одной еще волной удовольствия. Она прошла короткими порывами, отчего моё тело и мои кости, казалось, плавились как масло.Я хотел обнять Холмса, но был не в силах пошевелиться.Он сам придвинулся ко мне, одёрнув наши сорочки и вплотную прижавшись ко мне.—?Я доверяю вам свою жизнь,?— произнес он.—?Надеюсь, что справлюсь с этой задачей,?— сказал я.—?Не сомневаюсь в этом.Моему мозгу потребовались дни и недели, чтобы полностью осознать и оценить случившееся, но в ту минуту я был совершенно удовлетворен. Снаружи завывал ветер, но внутри каменной громады замка, в тихом и пустом его крыле, мы были в полной безопасности и вместе?— вдвоём против целого мира.