Часть 2 (1/1)

Ужин оказался таким же испытанием, как я и ожидал. Холмс смеялся надо всем, что делал Брайтон, начиная от малейшего поворота его головы и заканчивая тем, как он произносил слово ?jus?*. К тому же у меня возникли некоторые подозрения касательно нашего хозяина.Мне было известно, что Месгрейв и Холмс знали друг друга в университете. Холмс убедил меня, что это было лишь мимолётное знакомство. Однако за ужином я не мог не заметить некоторые признаки, которые говорили о том, что Месгрейв знал Холмса гораздо лучше, чем мне показалось вначале.Прежде всего, я отметил то понимание ситуации, с которым он игнорировал несвоевременные взрывы смеха Холмса. Было очень похоже, что он привык к эксцентричному веселью Холмса, и, хоть и не приветствовал его, был с ним хорошо знаком. Любой другой человек после получаса такого странного смеха попытался бы выяснить у Холмса, что происходит, однако Месгрейв лишь поджимал свои тонкие губы и воздавал должное телячьим отбивным. На очередную шутку Холмса по поводу цвета портьер он лишь любезно кивнул головой, а сам обратился ко мне с вопросом о состоянии моей практики.Из всего этого я сделал следующий вывод: Холмс принимал наркотики ещё в университете, и у Месгрейва уже был опыт, связанный с этим фактом.Поэтому когда Холмс, с демонстративным изяществом потянувшись, вышел из-за стола, я остался сидеть и пытался подобрать подходящие слова, чтобы получить ответ на терзавшие меня вопросы.Вдруг Месйгрейв заговорил сам: ?— Уотсон, дружище. Вам не нужно тщательно взвешивать то, что вы хотите сказать. Или извиняться, если на то пошло. Я прекрасно знаю, что происходит.Я уставился на него таком в ошеломлении, что, пожалуй, выглядел глупо.—?Как я понимаю, он все ещё ищет утешение в пузырьке с кокаином? Должен сказать, что я ожидал совсем иного. Хотя бы потому, что теперь у него есть совершенно иное средство для снятия напряжения.—?Боюсь, я не…—?Во время учёбы в колледже было то же самое. Многие из нас пытались развеять его хандру разными способами, но никто не добился особого успеха. Его ничто не интересовало, кроме его работы да пузырька с кокаином, и лишь изредка кому-то удавалось привлечь его внимание к чему-то, что могло бы поднять ему настроение и избавить от меланхолии.—?В самом деле?—?Пробудить его интерес было притягательной задачей, решить которую каждый пытался по-своему. Некоторые подходили к делу с большим старанием, и их энтузиазм был вознагражден восхитительным физическим результатом.Я почувствовал, что потерял нить нашей беседы.Оглянувшись, чтобы убедиться, что мы одни, Месгрейв наклонился вперёд и шёпотом сказал:—?Видите ли, я ведь тоже убеждённый холостяк. Многие из нашей тогдашней когорты женились, но я бы предпочел этого не делать, хоть и не имел счастья найти… партнёра, с которым мог вести свою холостяцкую жизнь, как Холмс с вами. Вам обоим очень повезло.Я не поверил своим ушам:—?Вы хотите сказать, что вы… что Холмс…Он наклонил голову, но не из страха и смущения, а в знак согласия. Как будто ни секунды не опасался, что я выдам его тайну. Казалось, он доверял мне даже больше, чем я доверял себе.—?Но я… я не… я не понимаю. —?Я покачал головой для большей убедительности.—?Уверен, что понимаете,?— сказал Месгрейв.—?Холмс и я… мы живем в одной квартире. Мы же не…—?И больше ничего?Он внимательно изучал мое лицо, и я чувствовал, что то бледнею, то краснею. Мои ладони стали влажными, внутри у меня всё сжалось от беспокойства, и я сам уже не знал, какой оборот принимают мои мысли.—?Доктор Уотсон, если вы уже закончили с сыром, может, присоединитесь к Холмсу и выпьете немного бренди? Я бы рекомендовал вам… Прошу прощения, но вы выглядите так, будто слегка шокированы. Это было самое большое преуменьшение, какое мне приходилось слышать. Мало того, что Холмс был склонен искать телесных удовольствий в обществе своих товарищей по колледжу, но, похоже, что и Месгрейв имел ту же склонность. Он только что подтвердил, что он…? Что они…? Краснея от смущения, я доел свой сыр, и, пока мы шли по коридору, охотно поддержал беседу на другую тему?— об истории и реликвиях рода Месгрейвов.Когда мы вошли в комнату, я внимательно вгляделся Холмса. Разумеется, это был всё тот же человек, которого я знал, но теперь, когда я уже знал о нём больше?— о том, что Холмс с юности пристрастился к наркотикам, и о том, что с того же времени Холмс приобрёл склонность и к другим порокам?— я уже не мог не видеть его в другом свете.Если бы вы спросили моё мнение об употреблении кокаина, я бы дал ответ, который основывался бы на научных фактах и моих профессиональных наблюдениях. Ещё я мог бы признаться, что в моих возражениях по поводу употребления кокаина именно Холмсом была немалая доля личной заинтересованности. Однако если бы вы спросили меня о другом его пороке, а именно о физической близости между мужчинами, то я бы не нашёл, что ответить. Моя профессиональная специализация не включает в себя ни сакральных знаний, ни тонкостей философии, и мне прекрасно известны нынешние веяния относительно закона и морали, но я также знал и о жажде тепла и поддержки в разрушительном, гулком одиночестве военной жизни, о неестественной близости мужчин, к которой подталкивают ужасы войны, о том, каким благословением может быть дружба в тяжелые времена. Всё это я знал, однако меня не покидали сомнения, я разрывался между фактами и опытом и внезапным, отчаянным томлением, поселившимся у меня в груди.Я смотрел на прекрасный, любимый профиль Холмса, но когда мой друг разразился новым приступом взвинченного хохота, я поспешил сесть в кресло?— это место мне показалось надёжным убежищем. ___________________В тот вечер перед сном я вновь заглянул в комнату Холмса. К концу нашей беседы за стаканом виски с содовой я заметил признаки, говорящие о том, что Холмс вступил в тяжёлую фазу пост-кокаинового похмелья, и хотя он скрывал это с изяществом опытного (гораздо более опытного, чем я предполагал) кокаиниста, от меня это скрыть было невозможно. Его привычки были так же знакомы мне, как и мои собственные.—?Холмс,?— сказал я, постучав в дверь и приоткрыв её,?— может, вам что-нибудь принести?Он лежал на кровати, накрыв голову смокингом, и в ответ лишь застонал и нервно дёрнул ногой.Я вошел в комнату и придвинул стул к кровати. Холмс резко дёрнулся, когда я откинул смокинг и провёл ладонью по его волосам, но потом поддался прикосновению и слегка расслабился. Я задумался о том, что делаю; мне и раньше приходилось дотрагиваться до него успокаивающим жестом, но теперь подобные действия наполнились другим смыслом?— теперь, когда я подумал о тех занятиях, которыми он, вероятно, предавался в университете. Я не представлял, к чему это приведёт, но прекратить был не в силах.Пряди его волос на лбу все ещё были уложены с помощью фиксатуара, но на затылке волосы были мягкими. Холмс вздохнул и повернулся на бок. Восприняв это как намёк, я провёл рукой по его волосам, спустился ниже и стал бережно разминать мышцы его шеи, а потом сказал:—?Мне бы очень хотелось, чтобы вы никогда этого не делали, Холмс.Последовало долгое молчание, но, наконец, он всё же ответил:—?Я знаю.—?Но вы всё равно это делаете.—?Да.—?И вы всегда это делали.Он помолчал.—?Месгрейв сказал вам,?— наконец тихо вымолвил он.—?Да. Месгрейв мне сказал.Несколько долгих секунд Холмс, казалось, обдумывал это, а затем нашёл мою руку и обхватил её пальцами. Он просто сжал её и, вздохнув, вдруг потянул к себе.—?Что вы… —?начал я, но и здесь, как и во всём остальном, я последовал за ним туда, куда он меня вёл. Я прилёг с ним рядом прямо как был, не разуваясь, и когда Холмс прижал мою руку к себе, я просто подчинился.Казалось, он расслабился. Я был на грани. Я сел на краю постели и ждал, что случится дальше, позволит он мне уйти или нет.Но Холмс пробормотал:—?Уотсон, лягте же, ради бога,?— и ещё крепче прижал мою руку к своей груди.У меня перехватывало дыхание, но я просто делал то, что он просил. Я позволил себе прижаться к его спине, и когда я вытянулся в полный рост, он чуть подался назад, ещё больше сокращая расстояние между нами, и глубоко вздохнул с облегчением.Я не знал, что происходит. То есть я знал, что происходило с Холмсом?— у него заканчивалось состояние наркотической эйфории, которое всегда было чревато любопытной комбинацией раздражительности и грусти, и он использовал моё тело для тепла и комфорта. Но что касается происходящего сейчас между нами, я мог только предполагать, что тот факт, что теперь мне известна тайная сторона его жизни в университете и что я принял это, давал ему право на некоторую вольность в отношении меня, которой он не позволял себе раньше.Но меня не покидал настойчивый вопрос: что мне теперь с этим делать?Как выяснилось, ответ на него был очень прост: я вздохнул и плотнее прижался к спине Холмса. Казалось, что его облегчение передавалось и мне сквозь одежду и нашу кожу, потому что я почувствовал, как всё моё существо переполняет такое восхитительное чувство покоя, безмятежности, душевного равновесия, которого мне давно не приходилось испытывать. Вплотную прижавшись к Холмсу, я представлял, что мы соединяемся в одно существо, и никогда я не ощущал себя более цельным. Переполненный этими волнующими мыслями, я наклонил голову и прижался губами к его плечу. В ответ Холмс лишь ещё крепче прижал мою руку к своей груди, словно тоже испытывал потребность слиться со мной в единое целое.?Пожалуйста,?— я помню, как снова и снова повторял это про себя, сразу по множеству поводов. —?Пожалуйста?.Я баюкал его и без всякого стыда признаюсь, что я ласково обнимал своего друга, пока наркотик не покинул его тело, терзания его ума затихли, и Холмс погрузился в беспокойный, прерывистый сон. Когда он наконец, уснул крепче, я встал, укрыл его одеялом, подкинул угля в камин и вернулся в свою комнату.Моя постель была очень, очень холодной.