Часть 1. Глава 7. Причина чтобы жить (1/2)
Люди беспрестанно видят что смерть приходят внезапно, но привыкнуть к её внезапности никак не могут и находят её бессмысленною (с)-Итак, начнём с повторения. Спряжение глагола être.
-Жё...-Жё?
Генри наморщил лоб, но треклятый французский никак не желал лезть ему в голову.
-Ну так что же? Может вам будет проще, если напишите?
С тоскующим видом он взялся за перо, но лишь только насажал кляксы. Наконец спустя минут десять и с бесконечными подсказками заветное слово suis появилось на бумаге и Генри прочёл его.
-Так, теперь дальше. Tu ....
-Ээээ....
-Ну неужели вы в кои-то веки что-то выучили! Быть может и напишите его?
Генри обречённо вздохнул, но пытка французскими глаголами продолжалась ещё три четверти часа, прежде чем учитель окончательно убедился, что ученик безнадёжен.
-Почему вы снова ничего не учили, Генри?
Тот лишь молчал, опустив голову. Его волновали сейчас совсем другие мысли, а не вот эти мерзкие французские глаголы.
Отец Генри сдержал своё обещание: по возвращении в Лондон к отпрыску был приставлен учитель - уже немолодой француз, судя по акценту давно покинувший свою Родину. Правда продержался он недолго, до десятого занятия, заявив, что "мальчишка совершеннейший разгильдяй, да к тому же груб, нелюдим, и хорошая порка в частной школе ему бы не повредила". После него была дама лет сорока - коренная британка до мозга костей, она внушала страх не только Генри, но и всем остальным, и была уволена после неоднократных просьб Лизы. После них в доме побывало ещё толпа гувернеров и гувернанток, и все они твердили в один голос - мальчишка совершенно не способен учиться, невнимателен, а порой ведёт себя совершенно невыносимо. Альберт увы не мог с этим не согласиться - после произошедшего в Бате между ним и Генри пролегла стена. Сын перестал даже смотреть в его сторону, случалось так что за неделю они могли не сказать ни слова друг другу. Лиза Джекилл, впрочем, видела совсем другое, но и она не могла не заметить перемены: бывали минуты, когда взгляд Генри становился тяжёлым, совершенно не соответствующим столь юному возрасту, брови хмурились, а в глазах появлялась что-то жуткое. Она, конечно, не подавала виду, но наедине с мужем чуть ли не плача описывала увиденное и что, по её мнению, творится с её мальчиком.
-Я умоляю, милый, я прошу тебя, сделай хоть что-нибудь, каждый раз, когда я вижу этот взгляд мне кажется, что с Генри непременно случится что-то ужасное и непоправимое. Альберт, я так боюсь за него! Может ты слишком поторопился со всем этим учением?
Но Джекилл-старший лишь пожимал плечами, и либо менял учителя, либо говорил, что всё это абсолютный вздор и учение лишь идёт на пользу. Но дни шли за днями, и чем дольше проходило времени, тем больше мрачнел Генри.
-Пожалели бы хоть мальца, - осмелился как-то проронить Пул.
-Что-что? - уже почти угрожающе спросил Альберт.
-Ну как же? Целый день в своей комнате, то учитель, то задания, ну иногда на службу в церковь берёте...
-Если вы мне ещё раз укажете как мне воспитывать моего сына, - перебил Альберт. - я укажу вам на дверь.
-Да сэр, - ответил очень тихо Пул.
С этого момента разговоры на эту тему прекратились, даже Лиза не осмеивалась больше спрашивать. В доме поселилась неуютная тишина.
Она нарушалась лишь приходом нового учителя. Последнему кстати удалось на удивление задержаться — это был довольно молодой англичанин, лет двадцати пяти, не больше, которого взяли из принципа "лишь бы хоть что-то". Джордж Генвил недавно возвратился из трёхгодичной поездки в Америку, и по его собственному заверению, предполагал работать в частной школе в Девоншире, но всё сложилось иначе.
Молодому человеку удалось пробить мрачность, почти полностью поглотившую Генри. Учиться лучше правда он так и не начал, но зато проявил большое любопытство и, пожалуй, даже усердие в географии и чтении. Учебники вызывали в нём стойкое отвращение, но книги о путешествиях он читал весьма охотно. Генвил не пилил Генри как предыдущие учителя, а из занятия в занятия упорно пытался найти к нему подход - почему-то он был убеждён что в этом мальчишке есть тяга к знаниям. Французский, которым Генри по плану отца должен был овладеть, молодой преподаватель не любил сам и не бранил сильно своего ученика. Единственное за что доставалось Генри — это чистописание, Генвил был ужасно придирчив к его прописанным буквам, так как сам писал почти каллиграфическим почерком.
Мало-помалу учение дало свои плоды. Буквы перестали скакать по всему листу, Генри почти свыкся с прочтением учебников, а когда на одном из занятий вдруг жадно начал расспрашивать про то, как рисовали карты, Генвил чуть ли не прыгал на стуле от радости. Даже Альберт, узнавший об этом, вроде бы довольно усмехнулся. В дом кажется снова вернулась теплота, однако увы ненадолго.
На десятый день рождения Генри Лиза Джекилл неожиданно заболела, причём был ещё совсем сухой сентябрь, без дождей. Однако праздничный обед она не пропустила, весело болтала и смеялась за столом. И действительно, простуда в виде небольшого кашля прошла через пару дней.
Потом она заболела уже на две недели в ноябре. Тогда уже шли дожди, и болезнь списали на сырую погоду и похолодание.
А затем совсем неожиданно она свалилась перед самым Рождеством с ужасной горячкой, хотя до последнего уверяла что совершенно не больна. Приехавший врач пробормотал что-то непонятное и выписал огромное количество порошков. Сочельник тогда Генри впервые встретил не в церкви, а дома рядом с постелью матери. Его не слишком волновало присутствие отца, который примчался только к самому позднему вечеру после визита к больному.
"Как же это? - подумалось тогда ему. - Мама болеет, а он..."
Меж тем уже приближался февраль, а выздоровление всё не наступало. Генри снова совсем забросил учение, и вечерами просиживал у постели мамы. Ему казалось, что она вот-вот совсем выздоровеет и встанет, и он должен быть рядом.
Лиза Джекилл и правда встала, но едва сошёл снег, она снова простудилась, и в доме то и дело слышался глухой кашель и грохот посуды — это Пул готовил травяной отвар. В душу Генри начали закрадываться подозрения, но всё же ему казалось, что вот наступит лето, и мама непременно выйдет из спальни, красивая и цветущая, и они сядут как прежде в его комнате и будут говорить долго-долго...
Но с первым днём лета Лиза Джекилл слегла совсем. Генри, спускавшийся по лестнице к завтраку, внезапно встретил отца на первой ступеньке, что было для него полной неожиданностью.
-Иди к себе. - кажется это были первые за этот год слова, сказанные им.
-Я хочу есть! — это было отчасти неправдой, скорее Генри отчаянно хотелось узнать, что происходит там внизу такое, что ему нельзя спускаться.
-Я что сказал! - не дожидаясь ответа, отец схватил сына за шкирку и почти совсем как котёнка швырнул его за дверь. Услышав звук ключа, поворачивающегося в замке, Генри вскочил с пола и начал отчаянно молча колотить в дверь. Слова злости и обиды уже были готовы сорваться с его губ, но ему хотелось сказать этому человеку их в лицо, да так чтобы это вечно равнодушное лицо исказила гримаса боли, пусть ему будет также обидно как Генри...
Завтрак ему принёс Пул через полчаса, когда уже насупившись Генри сидел на кровати, смотря в потолок. При взгляде на овсянку ему почему-то стало безумно противно и отвратительно.
-Нет.
-Как знаете, - пожал плечами Пул.
В другой раз Генри может и насторожился бы с чего это Пул с ним соглашается, но он был слишком занят борьбой со своей обидой, которая комом стояла у него в горле. Не слышал он как ключ повернулся в замке, а спустя мгновение повернулся снова....
Вдруг до ушей Генри донёсся громкий кашель, он прозвучал так отчётливо, что мальчик сам удивился как мог не слышать его раньше. Звук этого кашля напугал его - человек, издававший этот кашель, почти задыхался. До Генри внезапно дошло что это кашляет его мама. Эта мысль настолько поразила его, что он оцепенел.
Через секунду он вскочил с кровати и начал колотить в дверь, зовя маму уже нечеловеческим криком. Что-то в глубине души подсказывало ему что происходит что-то страшное, недоступное его пониманию.
-Мама! - в этом крике исчезал подросший одиннадцатилетний мальчик, это был крик совсем ещё малыша, который на мгновение вдруг потерял маму из виду и до жути испугался.
Открывшаяся дверь едва не сбила Генри с ног.
-Чего шумишь? - Альберт уже собрался закрыть дверь, но в это мгновение Генри бросился на отца, надеясь проскочить мимо него к лестнице, а может надеясь хоть чуть-чуть отпихнуть его в сторону.
Альберт успел поймать сына и с трудом усадил на кровать, потому что Генри размахивал руками и отбивался ногами, не прекращая плакать и кричать совершенно нечеловеческим голосом. Не говоря ни слова, отец вышел и запер дверь, почти перед самым носом у Генри, который вскочил с кровати и начал снова колотить в неё, но уже с меньшей силой, так как на костяшках стали появляться красные пятна. В конце концов он просто сполз на пол и прижался к двери, не прекращая шептать "мама, мама!"Он не знал сколько прошло времени, быть может был уже вечер, когда ключ снова повернулся в замке.
-Господи, сэр! - Пул едва не наступил Генри. - зачем же вы сидите на полу, да ещё и у двери! Немедленно поднимайтесь, вы же...Но он уже не слышал, он вскочил на ноги и со всех ног бросился к лестничному пролёту. Ноги перескакивали через три, четыре, пять ступенек, а сердце кажется готово было выпрыгнуть из груди. Слух не воспринимал ни чужие голоса, ни крик отца "стой!"; Генри увернулся от чужих рук, пытающихся схватить его и утащить прочь - прочь от самого близкого и дорогого ему человека в этом доме, а может и на всей земле.
-Мама!
Он бросился к ней на шею, прямо в ботинках на белоснежные простыни, он жадно прижимался к её груди, словно боясь как будто она сейчас в эту самую секунду растворится в воздухе.
-Мама, мама, мамочка! - в испуге повторял он.
-Сыночек...
Он даже вздрогнул, когда его головы коснулась холодная жилистая рука. Только сейчас Генри заметил, как побледнели и похудели мамины руки.
-Мама, ты же скоро поправишься?
-Скоро милый, скоро. Не пройдёт и двух недель как я встану, и уж тогда мы обязательно пойдём в Гайд парк. Помнишь, какие там красивые скамейки?-Помню. Мама, а ты не будешь больше кашлять?
-Не буду, Генри, не буду, обещаю.
-А можно я приду к тебе после ужина?
-Конечно, милый, конечно можно. - Генри не заметил, как на этих словах за его спиной отец удрученно замотал головой. - Принеси свой учебник французского и почитай мне что-нибудь.
-Нет, я не хочу французский, лучше я просто посижу.
-Пойдём, маме надо отдохнуть, - в эту минуту даже тяжелая рука отца на плече не раздражала Генри. Он поднялся и пошёл за отцом. ***-Ну так что же? - повторил свой вопрос Генвил спустя минуту. - Почему же Вы не учили, Генри?Тот уставился в окно и молчал. За окном свистели птицы, наверное, они чему-то рады. Как бы он хотел сейчас отправиться с мамой в сад.... Она по-прежнему не вставала с постели с того самого дня, а ведь прошло уже почти три недели. Кашля в доме не было слышно, но теперь в воздухе витало какое-то странное предчувствие, Генри ощущал его каждый раз, когда спускался вниз. Оно было тяжёлое, холодное и удушающее.
-Скажите, а в странах за океаном всегда весна? - вопрос как-то сам сорвался с губ.
-Нет, не во всех. А почему вы спросили?
-Я бы увёз туда маму, и она перестала бы кашлять. - прошептал Генри. - Я слышал... Как они вчера говорили про свежий воздух и про перемену места...
-Я не специалист, Генри, но.... - Генвил замешкался. - Боюсь уже слишком поздно...
-Нет! - он резко вскочил с подоконника. - Она обещала... обещала поправиться!-Разумеется, Ваш отец делает всё что в его силах...
-Он никогда не делает ничего, - буркнул Генри и снова бухнулся на подоконник. Упоминание об отце всколыхнуло давнюю обиду и теперь жгло раскалённым железом, совсем как в тот вечер в Бате.
-Что ж.… - сказал после секундной заминки Генвил. - раз с французским с вами не сладишь, обратимся к географии... Полагаю здесь вы выучили больше.Действительно, несмотря на мрачное настроение, Генри практически без запинки пересказал главу о путешествии Колумба, ни разу не заглянув в книгу. Учитель остался доволен таким результатом.
-Весьма неплохо, Генри, однако на одних рассказах далеко не уедешь...
-Что?
-Я знаю, что вы хотите. - Генвил встал со стула и сел рядом с мальчиком на подоконник. - Вы мечтаете о море, верно?
-Дда, сэр... - от волнения Генри даже стал заикаться. Он никогда не говорил о своей мечте ни с кем из посторонних.
-Я не так уж недогадлив, Генри, но позвольте задать вам лишь один вопрос. Скажите, вы хотите плавать по морям не потому чтобы быть подальше от вашего отца?-Нет! - почти сразу же выпалил Генри.
-Не торопитесь с ответом. Я не собираюсь вам советовать и тем более в таком вопросе, но всё же присмотритесь...
Генри очень хотелось обрушить сейчас поток возмущений про то, где его отец, когда маме так плохо, но он прикусил язык.
Больше Генвил к этой теме не возвращался и занятия пошли дальше как обычно. ***-Как прошли сегодня занятия, сынок?
-Мммм- промычал в ответ Генри. Тёплый летний вечер он привычно коротал рядом с постелью матери, усевшись с ногами в кресло с книгой. В последнее время он избегал смотреть на маму. От прежней весёлой и здоровой Лизы Джекилл мало что осталось, и он боялся, что стоит ему только взглянуть на неё как этот образ навсегда впечатается в его память - длинное вытянувшееся лицо цвета чистых простыней. Он хотел быть рядом с ней, но и до ужаса боялся встретиться с ней взглядом, поэтому каждый раз отгораживался книгой.
-А как французский? - Лиза снова попробовала вытянуть сына на разговор.
-Ничего.
-Генри.
Он едва заметно вздрогнул от звука собственного имени.
-Посмотри на меня.
Делать нечего, пришлось оторваться от строчки, и посмотреть. На него смотрели его же глаза - только светлее, небесно-голубые, почти цвета моря и наполненные слезами. Генри вмиг забыл свои страхи - пока на него будут смотреть эти глаза, с ним ничего не случится...
-О, мой дорогой мальчик! - Лиза совсем дала волю чувствам, когда сын наконец-то за долгое время обнял её. - Как ты вырос, как изменился, ещё немного и совсем станешь похожим на своего отца...
-Не хочу. - оборвал её Генри. - никогда я не хочу быть похожим на своего отца.
-Генри...-Он не думает о тебе, обо мне, он думает только о своих пациентах!
-Генри! - Лиза умоляюще вцепилась в его руку. - Не говори так об отце, он...
-Ничего не делает! - горячо воскликнул Генри. - Мама, а знаешь что? Я не говорил тебе, но... Я буду моряком! Да-да, именно моряком! Я вот прямо сейчас пойду и устроюсь юнгой на первое судно! А через два года у меня будет свой корабль, и я приеду и увезу тебя! Я буду всегда плавать только в тёплом море, и ты никогда больше не будешь кашлять. А потом я куплю тебе дом на берегу моря, и ты каждый вечер...
-Генри... - глаза Лизы наполнились слезами. - Мальчик мой... Боюсь это слишком долго...
-Что? - Генри запнулся на секунду. - Но... тогда прямо сейчас! Наверняка в Лондоне есть капитан, у которого доброе сердце и он возьмёт тебя с собой! Я ... прямо сейчас... побегу!
-И куда это ты побежишь на ночь на ночь глядя? - фраза заставила мальчика похолодеть изнутри.
-Кажется я неоднократно упоминал что долгие посещения утомляют твою мать? - твёрдо сказал Альберт Джекилл, заходя в комнату и почти полностью закрывая проход. - И раз уж речь зашла о прогулках, то вынужден сказать, что ты никуда не пойдёшь. Я только что разговаривал с твоим учителем - пока не выучишь французский, никакой улицы.
- Я хочу сидеть с мамой, - упрямо сказал Генри.-Генри... - Лиза мягко коснулась руки сына. - В самом деле, уже почти восемь, ты можешь прийти ко мне завтра, завтра воскресенье, и ты можешь сидеть со мной целый день.-В воскресенье мы идём в церковь, - перебил её Альберт.
-Дурацкая церковь… - тихо пробормотал Генри.
-Пожалуйста, Генри, - в воздухе чувствовалось неминуемое приближение скандала, и Лиза из последних сил стремилась предотвратить перепалку. - Я знаю, но раз так нужно...
-Кому? - Генри резко вскочил с постели матери. - Мне не нужно!
- Генри Джон Альберт Джекилл... - начал было отец, но тот словно оглох. То, что жгло в груди раскалённым железом, неожиданно превратилось в чудовище, которое взревело от обиды и боли и ринулось в атаку.-Не смейте мне ничего говорить! Я не хочу идти в эту дурацкую церковь, глупо надеяться, что это поможет! А я хочу помочь!- Вот как. - лицо Джекилла-старшего кажется слегка побледнело. - И как же?
- Маме будет лучше на свежем воздухе, и я хочу увезти её к морю! - выпалил Генри.
На лице отца не дрогнул ни один мускул, теперь лицо из мертвенно-бледного становилось багрово-красным.-По морям значит плавать хочешь? А ну-ка пошли! - и схватив сына за плечо, Альберт потащил его к выходу, несмотря на протестующие возгласы Лизы.
- Сэр, а как же ужин... - в коридоре им попался Пул, но увидев лицо Джекилла-старшего, он моментально юркнул на кухню.Альберт вытащил Генри на улицу, и спустя мгновение они уже сидели в наспех пойманном кэбе и ехали. Генри не решался спросить куда. Чудовище в груди жалобно пискнуло и спряталось. Сердце кажется перестало стучать совсем и испуганно съёжилось где-то в районе горла. Генри боялся поднять взгляд, боялся увидеть это красное лицо, в какую-то минуту ему даже пришла дикая мысль что отец непременно убьёт его.-Стой. - приказал Альберт кэбмену.- Смотри, - обратился он уже к Генри.
Тот нехотя взглянул сквозь стекло наружу. Он не заметил, как они приехали на самую окраину Лондона, и теперь кэб стоял посреди какой-то улицы. На мгновение Генри показался что он очутился на конюшне - повсюду стояли тучи пыли и чувствовался удушающий запах. Сквозь тучи пыли он различил кажется колодец, возле которого вовсю копошились дети - грязные, взлохмаченные, они наперебой толкали друг друга, стремясь побыстрее попасть к колодцу напиться. Лучи от закатного солнца попадали прямо в колодец, отчего на нём плясали зайчики, что ещё больше тормозило очередь и порождало ругательства.
-Ну полюбуйся, - спокойно сказал Альберт. - это сыновья моряка, который год назад возвращаясь из моря, привёз всему семейству в качестве подарка холеру и цингу. Сам он тогда же и умер, а его жена теперь вот мается со всеми их детьми. Вот так живут те, кто любит море. Всё ещё хочешь к ним присоединиться?
Генри молчал.
-Ну вот и всё. Обратно на Харли стрит, пожалуйста.
По дороге домой Генри также не проронил ни слова. Чудовище в груди снова зарычало. Отец не понимает, он ничего не понимает, он никого не любит, он любит только деньги и пациентов, деньги и пациентов...
-Мистер Джекилл, сэр! - Едва они подъехали, Пул подскочил к ним, не давая кэбу остановиться. - Миссис Джекилл, она.... Ей стало хуже...
Не дослушав, Генри выпрыгнул в открывающуюся дверцу и быстрее отца бросился в дом. Тот опередил его, у самой двери, почти за шиворот оттаскивая с порога спальни. Генри лишь успел увидеть белую руку, безжизненно свисающую с кровати и платок на полу прямо под рукой. На платке были отчётливо видны пятна крови...-Мама!
-К себе! - почти рявкнул Альберт и захлопнул дверь перед самым носом. Его лицо снова стало белого цвета.
Но Генри остался у тумбочки в прихожей, несмотря на отчаянные просьбы Пула увести его хоть куда-нибудь.
-Генри, пойдёмте наверх, вы слышали, что велено...
-Нет!
-Ну хотя бы в столовую, ужин съедите...
-Нет!
Чудовище в груди снова рычало. Он не пускает к маме, он не даёт с ней видеться...
Альберт выскочил из спальни через пять минут белее мела. Он ничего не видел, не заметил Генри, только лишь тихо дал какие-то указания Пулу и снова исчез. Пул ушёл на кухню, что-то отнёс в комнату, снова вернулся. Затем из комнаты вышел Альберт.
-Дай боже, обойдётся, - и с этими словами накинув в плащ он выбежал из дома.
Генри тут же решил попасть в спальню родителей, но Пул, наученный видимо отцом, пресёк все попытки мальчика приблизиться хоть на дюйм к маме, да ещё пригрозил что запрёт наверху. Генри бухнулся на диван в гостиной - это единственная комната, которую Пул не запер на ключ. Чудовище в груди по-прежнему рычало. Никто его не пускает, они все ненавидят его, ладно, тогда и он тоже их ненавидит...
Скрипнула входная дверь - вернулся отец. Он вернулся не один, а с целой толпой людей, которые переговариваясь полушёпотом и не снимая плащей быстро шли по коридору. Генри снова предпринял попытку попасть в спальню, затерявшись в суматохе.
-Я кажется сказал идти к себе. - Огромная рука снова цепко впилась Генри в плечо.
-Я хочу к маме!
-К ней нельзя, - Альберт отнёсся к выпаду с чудовищным спокойствием. - Ей нездоровится.
-Тогда я тем более хочу быть рядом с ней! - горячо возразил Генри. - Ей будет лучше, вот увидите!
-Нет, ей помогут, - непреклонно ответил Альберт. - Иди к себе, завтра утром твоя мама будет здорова.
-Не хочу! - злобно крикнул Генри и впервые вывернулся из сильной хватки. Теперь он смотрел прямо в глаза человеку, который назывался отцом. Он не знал, что говорит, слова шли сами, как будто их произносил кто-то другой, но почему-то его голосом. - Почему не помогаете Вы? Вы же врач! Вы помогаете другим! И почему Вы не хотите, чтобы я был там? Вы не хотите, чтобы я был с мамой?
-Генри послушай меня, я хочу, но...
-КАК ТЫ МОЖЕШЬ ЛЕЧИТЬ ДРУГИХ, ЕСЛИ ТЫ НЕ В СОСТОЯНИИ ВЫЛЕЧИТЬ МАМУ?
Последнее было явно за гранью, Генри понял это, когда произнёс последнюю букву. Он знал, что за такое ему точно прилетит пощёчина, он даже зажмурился, ожидая удара, но удара не произошло. Генри приоткрыл глаза. Его отец стоял так словно это ударили его.
-Я ... я не могу... - еле слышно прошептал он. - Я всего лишь хирург...
И в тоже мгновение Джекилл-старший рухнул на колени прямо в прихожей и зарыдал так что у Генри похолодело всё внутри. Столько времени он мечтал сделать этому человеку больно, вынашивал речи, которые он ему скажет, и вот теперь, когда этот человек горько плакал от отчаяния и беспомощности у него на глазах, он совершенно не чувствовал удовлетворения от своего поступка, только страх. Генри со всех ног бросился к себе наверх и спрятался под одеяло, боясь, что отец пойдёт за ним следом. Но никто не приходил, а он до самой глубокой ночи не мог заснуть - выражение лица отца стояло перед глазами как привидение. ***Лиза Джекилл умерла в первые дни августа. Накануне она позвала мужа и сына к себе - семья впервые собралась вместе за долгое время. Они ничего не говорили друг другу, каждый лишь молча старался подавить рыдания. Только лишь когда Генри собрался уходить, мама с невероятным трудом подняла руку и еле сжала ладонь сына.
-Прости меня, сынок, - прошептала Лиза. - прости. Я обещала быть рядом с тобой очень долго... Прости...
Генри не ответил лишь потому, что знал: стоит открыть рот - и он начнёт рыдать во весь голос. Краем глаза он посмотрел на отца - Джекилл-старший был бледен, с почти впавшими глазами и скулами, на правом виске блестел серебристый пучок, хотя Генри был готов поклясться, что ещё пару дней назад его не было.
В спальню Генри никто не отвёл, никто не проследил чтобы он тщательно умылся. Дом погрузился в пугающую тишину. Внезапно Генри понял, что так теперь будет всегда. Он сел на кровать и, уткнувшись в колени, беззвучно заплакал...Он проснулся рано утром от громкого стука внизу. Странно, но последующий через минуту возглас его ни капли не удивил - Генри как-то сразу понял: всё. Следующие несколько недель включая похороны, службы и всё остальное каким-то удивительным образом стёрлись из его памяти. Запомнились только стены своей комнаты, которые казались Генри теперь отвратительно серыми. С ним практически никто не разговаривал, да и никто в доме не попадался ему на глаза - разве что Пул по утрам, когда приносил завтрак. Всё остальное время Генри был предоставлен сам себе.
Он как-то тайком прокрался в спальню родителей - там ничего не поменялось, только вот портрет матери и хоть какие-нибудь её вещи исчезли начисто, как Генри ни старался найти. Он даже не попытался убрать следы своих поисков - примятую постель, неплотно задвинутые ящики. Ему было всё равно что скажет отец; если бы он его спросил он знал, что ему ответить. Джекилл-старший вообще словно испарился, Генри даже не был уверен ночует ли отец дома.
Как-то утром он проснулся от громкого грохота из окна - причиной оказалась куча снега, сошедшего с крыши. Генри не заметил, как подкралось Рождество и выпал снег - раньше данное событие становилось в семействе Джекиллов поводом для радостных хлопот. Генри с матерью вместе мастерили рождественские венки, а потом отец с Пулом забирались по очереди на старую скрипучую лестницу и развешивали эти венки по всему дому. Накануне сочельника к ним приходили гости, и дом наполнялся вкусным запахом пряников. Теперь эти воспоминания казались Генри призраками другой жизни, а которой напоминались теперь только падающие снежинки и промозглый ветер. Генри захлопнул поскорее окно и спустился вниз.
Пул хозяйничал на кухне, что-то громко готовя над камином - Генри внезапно подумал, что слышит этот стук на протяжении уже многих месяцев.
-Пул, где отец?-Мистер Джекилл уехал по своим делам, в которые он меня не посвящает.
-А почему ко мне перестал приходить мистер Генвил?
-Мистер Генвил уезжал. Полагаю, что он будет заниматься с вами после Рождества. Если хотите я могу передать мистеру Джекиллу, что...
-Нет, - оборвал Генри. - Что-нибудь осталось с обеда, Пул?
-Вы хотите сказать с завтрака? Мистер Джекилл только выпивает по утрам чай и сразу уезжает, а обед мне готовить некому...
-Вы скучаете по ней? - вдруг спросил Генри.
Пул перестал греметь над котлом и повернулся к нему. На лбу его стали заметны глубокие морщины.
-Миссис Лиза была человеком с самым чистым сердцем, она всегда помогала мне с обедом, чуть ли не насильно отбирала у меня половину домашних дел. Она бы сейчас сказала: ?Пул, вы так стучите на кухне, словно играете какую-то мелодию. Каждый раз проходя мимо двери мне всё время хочется пуститься в пляс...?
Пул резко оборвал фразу и отвернулся к котлу. Генри понял, что спрашивать больше не стоит и молча уселся за стол.
-Осталась только овсянка, но она слегка подгорела. Мистер Джекилл теперь часто бранится на меня за такое...
-Сгодится, - перебил Генри. - Только поживее.
-Вы же теперь не убежите из дома? - спросил Пул его через минуту, подавая тарелку.
-Было бы куда, - буркнул Генри. - Если бы не этот...
-Вы не должны говорить так об отце! - горячо возразил Пул. - О, неужели вспоминаете тот случай? Генри, поверьте мне, ваш отец действовал из лучших побуждений, возможно его методы были ...
-Он только не хотел, чтобы я общался с бедняками, - Генри так зачерпнул ложкой кашу что послышался противный скрип тарелки. - Ему плевать что я чувствовал!
-Прошу вас, поверьте, ваш отец всегда стремился помочь вам. Он очень любит вас, Генри, и сейчас вы единственное что есть...
-Вы сказали ему то же самое? - лицо Генри вдруг искривила усмешка.
-Я буду честен с вами. - Пул встал и подошёл к окну. - Ваш отец сейчас переживает не лучшие времена, возможно самые тяжёлые. Он в замешательстве. Этот разговор состоялся незадолго до смерти миссис Лизы ... - Пул на этих словах на мгновение замолчал. - Ваша мать тоже приняла в этом участие. Она написала письмо, которое наказала передать вашему отцу только после её смерти. Я, разумеется, исполнил её просьбу.