Часть 1. Глава 2. Если бы я смог достучаться до тебя... (1/2)

Они встречались и разговаривали - вежливо, как чужие люди, которые встречаются в безликих стенах отеля, живут под одной крышей, сидят за одним столом, но не обмениваются друг с другом сокровенными мыслями (с)-Садись. - довольно сильно схватив Генри за руку, Альберт Джозеф Чарльз Джекилл запихнул его в кэб.-Кэмп стрит, 16. - и копыта лошади размеренно застучали по утрамбованной мостовой.

Краем глаза Джекилл-старший посмотрел на своего отпрыска – тот, надувшись, забился в угол, ожидая неминуемого наказания. Вот в кого он такой?

С самого рождения сына Альберт сравнивал его - обстоятельно, по всем пунктам, как и положено практикующему хирургу - со всеми своими родственниками и упорно не находил ни одного соответствия. Его отец, управляющий на одном филиалов завода "Пилкингтон", обладал сильной деловой хваткой, но в то же время тонко чувствовал настроения в коллективе, чем снискал доверие и у начальства, и у рабочих. Альберт был самым младшим и хилым по сравнению с пятью старшими братьями, вот они были точь-в-точь как шкафы, так что ничего великого от него не ожидалось - пойдёт на завод как все, но услышав, что младший сын подался в медики, отец осыпал того проклятьями и начисто разорвал с ним всяческие отношения, остальные лишь подчинились воле родителя. Мать свою даже сейчас Альберт помнил плохо - вечно на кухне, вечно на рынке, этакая серая мышка. А вот фигура отца прочно впечаталась в память, и порой сейчас смотря в зеркало он всё больше замечал в лице своём его черты. Те же насупленные брови, разве что взгляд не такой суровый - врач со злыми глазами не способен вызвать доверия у пациента и, следовательно, тот не заплатит больше денег. Это поначалу юный практикант радовался просто благодарным глазам, сейчас он понял: деньги - единственное что способно обеспечить достойное существование, счастливый случай если то, что ты делаешь, приносит удовольствие, и потому пахал как проклятый. Но к молодому врачу почти без опыта обращались мало, и первое время он с трудом сводил концы с концами. Помог случай: пожар в Парламенте, случившийся осенью 1834 года. Тогда он работал сутками напролёт, но добился своего: молодого врача заметили, а после того как он спас одного видного члена Палаты лордов от стремительно развивающейся гангрены (во время пожара ему сильно придавило ногу, её пришлось ампутировать, но видимо в рану попала инфекция) в обществе о нём заговорили как о большом специалисте, никогда никому не отказывающем в помощи.

Да, он не брезговал лечить и средний класс, и бедняков. Отец с братьями по-прежнему не общались с ним, и глубоко в душе он жил надеждой что однажды им потребуется помощь и пусть не по слишком радостному поводу, но они свидятся. Но прошёл год, второй, и надежды стали таять. А между тем его положение в обществе становилось всё более видным: за его услуги платили уже по целому соверену, а иногда даже два. Он поселился на Харли стрит, сначала в небольшой квартире, а когда смог купить дом, то уже не захотел больше ждать - направился к знакомому заводу, с нетерпением ожидая встречи: отец наверняка обрадуется столь видному окладу сына и изменит своё мнение.

Но их дом был заперт и выглядел подозрительно запущенным. Предчувствий никаких не было, но всё же Альберт направился на завод. Там его ждала пустота, а точнее уродливые развалины на месте завода. Наткнувшись на местного сторожа, он выяснил: год назад на заводе взорвалась печь, огонь похоронил не только это здание, но и парочку близлежащих домов, превратив всех, кто там был, в горстку пепла и чёрных обломков.

С тех пор он ненавидел запах плавящегося стекла и дыма - именно он ударил ему в нос, когда Альберт залез в эти развалины, как болван надеясь отыскать хоть что-то от прежней жизни. А ещё бедность, проклятая бедность, тянущая как в омут. Из-за неё отец каждый день почти жил на этом заводе, и это она заставила его пойти на завод в тот роковой день. Из-за неё Альберт так отчаянно носился по своим пациентам, покинув дом отца. Наверное, в этот момент он постарел лет на десять...Домой он вернулся совершенно пустой. Раньше он не курил, но с этого момента начал дымить как паровоз.

Женился он поздно, но скорее от воющей тоски и необходимости, чем от большой любви, свою жену Лизу он полюбил намного позднее, от её мягкости и совершенно не соответствующей её возрасту мудрости в пустое сердце иногда проникала жизнь.

Родившийся спустя несколько лет брака сын поверг доктора в некое недоумение: с детьми ему приходилось встречаться крайне редко, да и все его братья были старше него, а способ мутузить и лупить при первой возможности как-то не слишком подходил для воспитания. Примерно до трёх лет ему удавалось как-то уклониться от взаимодействия с сыном, он много работал, и Генри занималась в основном жена либо дворецкий Пул, который иногда играл с малышом в прятки. Потом пришёл возраст почемучки: Генри, едва научившийся говорить, засыпывал вопросами всех и по любому поводу, причём ответ требовался немедленно и довольно подробный. Мало - получаешь ещё двадцать вопросов сверху. Наверное, именно тогда их отношения отца и сына пошли не так: Генри в какое-то время стал крайне интересен этот здоровенный бородатый дядя, приходящий домой только по вечерам. Однако Альберт совершенно не знал, как объяснять сложные вещи такому малышу, и с завидным упорством мягко и чётко избегал этого, надеясь, что, когда сын чуть подрастёт он сможет поговорить с ним о многом чего никогда не делал его отец, и сын возможно даже пойдёт по его стопам.

Но с возрастом вопросов не только не убавилось, но к ним ещё добавились проблемы. Пятилетнему Генри было теперь мало просто устных ответов - теперь он обязан был всё потрогать и исследовать. Предметами его любопытства могло стать всё что угодно, но стоило найти ответ, как интерес тут же угасал, и сын с жаром брался за новое занятие. Генри тащил домой лягушек, крыс, собирал гвозди с мостовой, один раз Альберт вытащил его за шкирку из камина, потому что отпрыску вдруг стало крайне интересно насколько часто Пул чистит дымоход. Альберт старался сохранить хладнокровие, благо опыт в общении с пациентами сказывался.

-Не сердись на него, - говорила жена. - Ну неужели ты не был любознателен в его возрасте?

-Почему же, был, - возразил Альберт. - однако же на заводе у отца я не совал нос в плавильную печь чтобы посмотреть, как делают стекло.

Ему порой совершенно не хотелось ругать сына, он пытался поговорить с ним, как это делала Лиза, но каждый раз разговор упорно сводился к отчитыванию Генри, а тот лишь молчал, возводя вокруг себя всё более неприступную стену. Странно, но Альберт даже с трудом помнил звук его голоса, так мало слов говорил ему Генри. Иногда он немного завидовал его отношениям с женой, ему случалось краем глаза видеть их вдвоём: мальчик как будто оживал, голубые глаза ярко блестели, он с удовольствием обнимал маму за шею, целовал, вечерами их можно было застать в комнате Генри: его голова лежала у неё коленях и, прикрыв глаза, он слушал как она читает ему. В такой позе он частенько засыпал, и Лиза потом прикрывала его одеялом. К семи годам Генри уже читал довольно сносно, но всё равно с удовольствием слушал как читает мама.

И вот наконец Альберту удалось скопить деньги и вывести семью в Бат. Но Генри подкинул очередную историю - на вокзале сын каким-то образом умудрился познакомиться с толпой оборванцев, которые как считал Альберт оказали на него самое пагубнейшее влияние. Генри начал воровать с ними яблоки, убегать из дома и шляться неизвестно где, а вот сейчас благодаря счастливой случайности Альберт застал своего незадачливого отпрыска в парке, когда возвращался от пациента, даже здесь он не прекращал работу. Его терпение насчёт сына было уже на пределе, и он решил во что бы то ни стало наставить Генри на истинный, как ему казалось, путь. ***-Генри!

Мальчик, вздрогнув, поднял глаза на отца. Как сурово он смотрит на него, ну ещё бы ведь он сбежал из дома обманув маму, так ещё и с Джеком, которого отец терпеть не может. Отец никогда не бил и не кричал на него, но Генри боялся, боялся до жути этого взгляда, он был согласен провалиться сквозь землю, лишь бы не сидеть сейчас в кэбе с отцом, от его взгляда потели ладони, сердце в груди начинало прыгать как кенгуру, и к горлу подступал комок, напрочь лишая голоса.

-Ты понимаешь, что, поддавшись пагубному влиянию ты не только портишь репутацию нашей семьи в обществе, но и совершаешь самый ужасный поступок - лжёшь своим близким?

Ну неужели он не понимает?! Генри нервно заёрзал на сиденьи. Будь он в состоянии он бы сейчас с жаром рассказал, что эта ложь лишь потому что он не хочет, чтобы мама тревожилась, что мать Джека чудеснейшая женщина и почти как мама, но она совсем не встаёт с постели, а поскольку у Джека совсем маленькие братик и сестрёнка, то нужно их как-то кормить. Вот поэтому он и воровал с ним те яблоки, сейчас эти свечки, а ещё Джек иногда воровал с другими такими же ребятами собак, с которыми плохо обращаются хозяева. Если бы отец мог бы помочь маме Джека и заодно ему самому, дав денег...-Вот сейчас я вынужден был нанять кэб, хотя я неоднократно говорю о том, как дорог этот вид транспорта и предпочитаю омнибус...

Нет, отец не даст денег, подумалось Генри, он вечно трясётся над ними как будто это самое главное в жизни, он старательно следит за тратой Пулом каждого пенса. Даже на эту поездку в Бат он просчитал расходы тщательно и заранее, как настоящий американский клерк, про которого ему позавчера рассказывала мама.

-Почему ты был в парке?

Вопрос заставил мальчика буквально затрястись от ужаса. Альберт терпеливо ждал ответа от сына.

-Я.… за свечками ходил... я не хотел сердить Вас...

Генри всегда говорил отцу "Вы", ему и в голову не приходило обращаться как-то иначе.

-Ты же понимаешь, что брать собственность, тем более общественную, это воровство?Генри молчал. Он конечно знал, но знал также что матери Джека безразлично откуда эти свечи и порой, как говорил Джек, в мелком воровстве нет ничего дурного, главное - не попасться.

-Генри, - Альберт неуверенно протянул руку и слегка потрепал сына по плечу. - Я хочу, чтобы ты был честен со мной.Ну почему сын всякий раз пугается его, он же ничего ему не делал, наоборот, старается понять его! Но Генри ничего не говорил и явно чувствовал себя некомфортно в его присутствии. Он опустил глаза и упрямо продолжал хранить молчание, Альберта уже начинала немного злить это неприступная китайская стена.

Кэб между тем остановился у небольшого домика, он выглядел не слишком роскошным, но Джекиллу-старшему такая постройка за такие деньги пришлась по душе: в конце концов это не их дом на Харли стрит, на несколько недель лета как раз сойдёт. Из двери моментально выскочил дворецкий - Ричард Пул, средних лет, но с уже начинающимся покрываться сединой бакенбардами и усами. Заметив мальчика, вылезающего следом за отцом с поникшей головой и с вжатыми плечами, он неодобрительно покачал головой - Пулу был очень дорог Генри, и он видел, как отец и сын страдают от пропасти, разделяющей их.

-Нет, - сняв верхнюю одежду, Джекилл-старший цепко схватил сына, собиравшегося незаметного проскользнуть в свою комнату, за плечо. - В гостиную.

Генри совсем сник: в гостиной сидела мама, и похоже отец решил отчитать его у неё на глазах. Он знал, как она расстраивалась, слушая о его похождениях, с какой болью смотрели её глаза, это было для Генри самым страшным наказанием.

Лиза Джекилл была в гостиной и полусидя на диване занималась тем чем и положено заниматься жене в то время - читала какой-то новомодный женский роман и ждала мужа. Откровенно говоря, роман ей не нравился, но с заходящими изредка соседками надо же как-то поддерживать разговор...-Альберт, - услышав шаги она подняла голову.

-Скажи мне, будь любезна, дорогая Лиза - перебил её Альберт, даже не ответив на приветствие. - Где мой сын?-В детской у себя читал сейчас, наверное, уже спит...

-А кого же я тогда нашёл на улице? - рука на плече Генри надавливала теперь ещё больнее, когда отец выпихнул его как на казнь на центр комнаты. - Ну полюбуйся! Вот сын уважаемого в обществе человека! Ворует свечки в парке вместе с оборванцами!

-Генри! - изумлённая миссис Джекилл положила книжку на стул и поднялась с дивана. - Ты же был в комнате, Генри! Ты читал!-Только если пять минут. И не смотри ты, ради Бога, с таким ужасом на него! Как будто он в первый раз обманывает тебя.

-Генри! - Лиза с отчаянием посмотрела на сына. - Как ты мог, Генри!

Но тот, надувшись, молчал, старательно глотая горькие слёзы.

-Вот видишь, видишь? - рука наконец-то убралась с плеча Генри. - Я не могу ни слова вытащить из этого мальчишки! Я пытался поговорить с ним всю дорогу, а он как будто воды в рот набрал!

-Постарайся быть мягким, Альберт, - миссис Джекилл опустилась рядом с сыном на колени и мягкой рукой старательно приглаживала взлохмаченные вихры. - Ты требуешь от него чересчур много, он ведь ещё такой маленький. Ну же, посмотри на меня, Генри. Зачем ты пошёл в парк с этими ребятами?

Внутри маленького Генри всё сейчас разрывалось на части: с одной стороны, ему так хотелось поделиться с мамой самым сокровенным, а с другой - данное слово другу, Джек был очень гордый и заявил, что не примет ничью помощь. Выбрать Генри никак не мог, и потому ответом на вопрос были две капли выкатившиеся из глаз и упавшие на ладони миссис Джекилл. Мальчик шмыгнул носом и беззвучно заплакал.

-Генри, Генри! Что с тобой, почему ты плачешь? - Лиза тут же забыла про заданный вопрос и прижала сына к груди. - Ну что случилось, мой мальчик?

-Да перестань же ты его тискать, - слёзы Альберт терпел только в одном случае - когда умирали близкие. - от этого он станет реветь ещё больше. Он просто трус, у него не хватает сил нести ответственность за собственные деяния, вот он и плачет от собственной жалости к себе.

В этот момент в груди Генри что-то полыхнуло, слёзы мгновенно высохли, он оттолкнул пытающуюся успокоить его маму.

-Я не трус! Я … не смейте!.. Вы... даже... не понимаете, что... - но от обиды слёзы снова подступили к глазам и, захлёбываясь ими, он бросился к себе комнату, по пути едва не сбив Пула с подносом к ужину.

Забившись под одеяло и почувствовав наконец себя в безопасности Генри дал волю слезам. Ну почему отец не может понять, что всё это исключительно из добрых побуждений?

-Генри, сынок, - знакомая женская рука погладила сквозь одеяло по голове.

Он моментально вынырнул из-под одеяла и повис у мамы на шее. Вот почему отец не может быть таким как она, она никогда ни в чём не упрекает всегда слушает и если ругает, то только по делу, впрочем, даже ругать у неё получается как-то по-доброму?

-Мамочка, прости меня, я обманул тебя, прости, но я так хотел помочь...

Генри вовремя понял, что болтает лишнее и прикусил язык. Но Лизу тут же насторожило незаконченное предложение сына, который обычно наедине с нею рассказывал всё.-Кому? - спросила она.

Генри виновато опустил глаза.

-Я не могу тебе сказать, я.… обещал.

-Но ты же понимаешь, что как только я выйду из комнаты, папа потребует от меня объяснений твоего поступка?

Он со вздохом кивнул. Слёзы кончились, но обида на отца осталась, отложившись в долгий ящик, скоро из таких вот ящиков можно будет собирать целый стеллаж.

-Ааа... ты обещаешь, что никому не скажешь? Даже ... отцу.

Услышав утвердительный ответ, он ещё немножко помялся и на ухо, как будто их подслушивают, прошептал что они с Джеком делали в парке и почему. Когда он закончил, на лице Лизы появилась глубокая задумчивость.

-Генри... Не то чтобы я одобряю такую помощь, мотивы твоего поступка благие, но… - она говорила очень медленно, тщательно подбирая слова, зная, что простого ?так делать нельзя? сыну будет мало. - В обществе есть правила и их нельзя нарушать, за ними всегда следует наказание, если не со стороны общества, то со стороны совести. Вот сейчас половина парка осталась без света, а ведь в темноте люди могут заблудиться или того хуже с ними может приключиться несчастье.

-Какое? - перебил её Генри.

-Их могут ограбить или даже убить.

-Убить? - до этого момента убийство представлялось Генри как-то вскользь, в книжках об этом почти не упоминали, теперь новое словечко заполыхало в мозгу яркими красками, даже обида на отца и свечки отошли как-то на второй план. - Зачем?

-Зачем... - миссис Джекилл ненадолго замолчала, и зачем она ответила так на этот вопрос, теперь сын не отпустит её до полуночи. - Чтобы украсть кошелёк или ценную вещь.

-Но ведь их же можно украсть просто так, - искренне возразил Генри. - зачем убивать?