Todeskampf (1/1)

—?Сто двадцать лошадей, что вы хотите. Восемь?— восемь!!! —?цилиндров! Диаметр 87 миллиметров. Ход поршня?— 104 миллиметра.Бубнёж водителя, нудный, монотонный, царапал нервы, как металлическая щётка?— обожжённую кожу. Мюллер смотрел перед собой в одну точку, плотно сжав губы, не моргая?— только желваки на скулах ходили, и испытывал сильнейшее желание придушить баранкокрутильщика, чтобы только прервать этот нескончаемый поток.—?Радштанд?— 3450 миллиметров,?— меж тем не унимался водитель,?— ширина?— 183 сантиметра, это видано ли?!... и в длину?— 5 метров 35 сантиметров. Это ж не автомобиль, это?— буууууйвол! Бизон, натурально?— бизон… тысяч двадцать рейхсмарок за неё, поди, отвалил, не меньше…Мюллеру было доподлинно известно, что, вообще-то, восемнадцать тысяч двести пятьдесят.Этот автомобиль создавался как автомобиль для Гитлера. Но Гитлер предпочёл 770-й Мерседес. Однако, несмотря на личный выбор фюрера, всё остальное германское руководство?— и Геринг, и Борман, и Гиммлер, и Риббентроп, пользовалось именно этим автомобилем. В зависимости от типа кузова он стоил от 13 тысяч 900 до 20 тысяч 850 рейхсмарок.Первый серийный Хорьх-850 вышел из заводских ворот Хорьх-Верке в Цвикау 18 июня 1935 года, и первая же серия сразу была раскуплена германскими богачами, ждавшими этого появления почти полгода, ведь ещё 11 февраля предсерийный образец был представлен на Берлинском автосалоне. Кстати, потом этот предсерийный экземпляр побывал в аварии, после чего был переделан в пожарный автомобиль. Какой бы вариант исполнения ?хорьха? ни выбрал заказчик?— за свои деньги он гарантированно получал качество и шик. Представительский автомобиль, оснащённый кабриолетным кузовом фирмы ?Глезер? со смелой линией крыльев и фарами размером с человеческую голову выглядел весьма величественно, а плотный тент, мощная печка и плафон освещения салона создавали в кабриолете и комфорт?— по высшему разряду. Но уровень комфорта в лимузине от кузовной фирмы ?Эрдманн и Росси? был ещё классом выше, мягкость сидений и плавность хода делали поездку приятной и неутомительной, а в комплектацию были включены радиоприёмник, бар, откидной столик, а также комплект из нескольких дорожных чемоданов и зонт с выгравированным на рукоятке фирменным логотипом из четырёх колец и надписью ?Auto Union?. Пройдёт несколько десятков лет, и не будет уже ни СС, ни Гестапо, ни Рейха, ни Шелленберга с Мюллером, а детище Хорьха продолжит жить, видоизменяясь и апгрейдясь, но будет известно как бренд под названием Audi. И этот бренд станут украшать всё те же четыре магических кольца.Производство Хорьхов прекратили в феврале 1940 года. Всего было выпущено 768 экземпляров.Первоначальная мощность двигателя составляла 100 лошадиных сил, но в 1937 году её довели до 120. Эта модификация называлась Хорьх-853А. Именно вокруг такого автомобиля, на котором как главное достояние нации торжественно подвезли прямо к трапу Геринга, ещё совсем молоденький Вальтер Шелленберг восторженно бегал кругами на аэродроме перед вылетом в Италию в апреле 1938 года, под аккомпанемент язвительных замечаний без остановки курившего неподалёку Мюллера. И именно такой автомобиль Шелленберг приобрёл ровно год спустя, за восемнадцать тысяч двести пятьдесят немецких рейхсмарок, примчав прямиком из салона в управление (?Побойтесь бога, Шелленберг,?— неодобрительно заявил тогда сбледнувший от расстройства этим вызывающим поведением и даже выронивший сигарету при виде автомобиля Мюллер,?— вы ж еле-еле в поворот вписались, и едва бордюр не снесли на въезде, пошто вы несчастных берлинцев смертельной опасности подвергаете?!?).—?Ну и как? —?требовательно-базарным голосом продолжал водитель. —?Вот как?— этакого бизона? Ну как его догонишь?!—?ТЫ ЗАМОЛЧИШЬ НАКОНЕЦ?! —?жмурясь как от сильной боли сдавленно прошипел Мюллер страшным шёпотом.И?— о, благо, благо! —?водитель, наконец, испуганно примолк.Приходилось признать?— они их упустили. Поначалу ещё теплилась надежда настичь их, но чёртов Шелленбергов водила, по которому давно гестаповские подвалы плакали, резко пошёл на отрыв, и ?хорьх? умчал в неведомые дали, оставив преследователей далеко позади. Потом ещё был треклятый пост и обозлённый как сатана офицер, прыгнувший буквально им под колёса, рвущий из кобуры пистолет, и автоматчики, преградившие дорогу, и все хором они цедили шефу гестапо что ?Мюллер не так выглядит?: да, Генрих Мюллер?— не Герман Геринг, чьё лицо известно любому немцу!... и всё это были потерянные секунды, минуты, уменьшающие их шансы настичь слинявший ?хорьх?.И всё же Мюллер не оставлял своих намерений. Он мог предположить, куда будет пытаться прорваться Шелленберг, и где есть шансы его перехватить.—?Бригадефюрер? Бригадефюрер! —?Гектор смотрел в зеркало на ушедшего в себя и крутившего в пальцах жёлтый кленовый листик Шелленберга: заботливо ухаживающий за ним Мюллер проглядел подворотниковую зону.—?Вы вообще где?—?В Швейцарии,?— механически ответил Шелленберг. —?В осеннем Люцерне.встречаюсь с агентом раскручиваю авантюру с банком бегаю от британских хвостовв целом всё как обычнов дежурном режиме—?Ну место-то годное выбрали,?— одобрил Гектор,?— особенно сейчас.—?Я не сейчас, я в прошлом году,?— всё с той же меланхоличностью добавил Шелленберг, и Гектор глянул на него уже внимательней, прищурился, и с небольшой запинкой осторожно уточнил:—?Бригадефюрер, вы как? С вами всё в порядке? Они… они вам ничего не успели сделать?—?Прекрасно успели,?— мысленно закатив глаза отозвался Шелленберг,?— успели напугать до смерти и жестоко надругаться над моим самолюбием. А моё самомнение и вовсе втоптали в пыль грязными сапогами.—?А, ну это всё фигня,?— беспечно отмахнулся Гектор,?явно тут же оперативно вытряхивая весь лишний мусор о Мюллере из головы,?— это не смертельно.И у Шелленберга возникло смутное подозрение, что то же самое он услышал бы и если бы его прямо в том же кафе пытали, прижигая раскалёнными шампурами для толстых пончиков, разложив на одном из хорошеньких круглых столов, или ломали пальцы на руках щипцами для колки сахара.—?Да ну? —?насмешливо переспросил он, поспешно выгоняя взашей навязчиво раскрывающий всё новые и новые красочные подробности готовый сценарий леденящего кровь хорора ?Чашка кофе по-венски, или Тайна Зловещей Кофейни?. —?Кому как. А что по-твоему смертельно?—?Смерть смертельна… —?Гектор вдруг задумался. —?Хотя… нет, ну тут тоже могут быть варианты. Не всегда сильно радующие, но это лучше чем полное небытие.—?У нас, слава небесам, еще не настолько всё запущено, чтобы шеф гестапо самолично и за чашкой кофе проводил последовательно рассмотрение дела, суд и казнь преступника,?— фыркнул Шелленберг.—?Значит, есть куда стремиться. Шефу гестапо, я имею в виду. —?Гектор снова посмотрел на Шелленберга в зеркало. —?Что?! О, ну не смейтесь, не смейтесь, бригадефюрер! Когда вы вот так смеётесь надо мной, я сам себе начинаю казаться дауном.—?Не обращай внимания, это у меня постшоковая истерика.—?Да прям. У вас истерика может быть только запланированной и тщательно подготовленной. И двадцать раз заранее отрепетированной.—?Я не настолько коварен,?— польщёно булькнул Шелленберг,?— не стоит меня демонизировать.—?Нет, для демоничности у вас уж слишком со здоровьем полный швах, ни один приличный демон не позволит довести себя до такого состояния… а вот профдеформация налицо,?— невозмутимо заметил Гектор. —?Вы поди уже сами давно не различаете насколько ваши слова, суждения и поведение соответствуют вам-настоящему, а не вам-гэбисту.—?Это нормально,?— заверил Шелленберг бодро,?— учитывая что я-настоящий и есть я-гэбист.—?Ох, надеюсь, пока ещё нет, бригадефюрер,?— Гектора откровенно передёрнуло. —?Оставьте маньячество Мюллеру.—?Я то и дело упускаю из виду, что у тебя на гэбистов психологическая травма с юности,?— спохватился Шелленберг, и, старательно глядя в окно, рассеянно продолжил:?— Если я не путаю, ты ведь угодил под зачистку на южных землях?.. Всё время забываю, ты же из какого-то посёлка под Бозеном?..Пауза затягивалась, он стрельнул глазами в зеркало, ловя исполненный печального укора взгляд водителя и почти устыдился.—?Я чисто на автомате, честно! —?принялся он защищаться. —?Это непроизвольно!—?Вот то-то и пугает,?— вздохнул Гектор. —?Мюллер, по ходу, тоже непроизвольно шпионит за вами и вашими сотрудниками. Условный рефлекс у него на вас такой. И на вашу агентуру.Это было что называется в точку?— Мюллер питал прямо ненормальное пристрастие к агентам разведки. Хотя дискриминации он был чужд и трудолюбиво шпионил за всеми. А выбешивающий шефа гестапо до самой глубины души Шелленберг, с готовностью принимая подачу, демонстрировал оскорбительно подчёркнутое равнодушие к катающемуся/бегающему за ним хвосту. Однажды обиженный таким отношением Мюллер даже фальшиво посетовал что ему-де крайне неловко, что приходится следить за своим товарищем по партии, но што_делать, раз руководство желает знать как Вальтер Шелленберг проводит свои 24 часа в сутки, приходится следить и докладывать, а куда денешься. Шелленберг в ответ напомнил что годами работал с Гейдрихом и привык что высота каблуков супруги и марка зубной пасты в ванной комнате, равно как и прочие подробности его личной жизни, не являются ни для кого тайной за семью печатями. ?Потому что от знания подобных вещей никому ни холодно ни жарко,?— про себя продолжил тогда за Шелленберга его мысль Мюллер,?— и никакого ущерба от осведомлённости руководителя о такой ерунде, так что пусть считает себя всеведающим, а то что действительно надо скрыть от чужого внимания я спрячу так, что заячьи ушки нигде не выглянут?. Собственно, они оба знали это: Шелленберг позволял следить за собой, соваться в вопросы семьи и здоровья, но любая информация, которая представляла собой настоящую ценность охранялась им тщательно и трепетно.Живейший интерес шефа гестапо к агентуре внешней разведки Шелленбергу ни в малейшей степени не льстил, и лишь побуждал удвоить усилия по защите своих агентов. Мюллер был искренне огорчён невозможностью держать под своим контролем сеть внештатных сотрудников Шелленберга и чистосердечно считал подобное положение вещей возмутительным и недопустимым. За что и поплатился несколько лет назад, здорово подставившись, когда Шелленберг намеренно позволил засветить агентурную цепочку. По итогу Мюллер как слон в посудную лавку влетел с размаху в разрабатываемую против министра иностранных дел Риббентропа операцию самого Гейдриха, сорвал её и тем самым закономерно вызвал начальственное недовольство. Гиммлер по своей доброй традиции тут же умыл руки, изобразив что вообще не при делах, и ушёл сидеть кружком, заклиная духов, со своими приближёнными тамплиерами, в Вевельсбурге. Оставленный им самостоятельно разруливать ситуацию с обнаруженным заговором против Риббентропа обозлённый Гейдрих выдернул посреди ночи к себе Мюллера и Шелленберга. Последний ждал этого и готовился заранее, и едва ли не с порога напомнил что предупреждал о крайнем внимании к предпринимаемым действиям гестапо, и даже предлагал привлечь главу ведомства к участию в затеянной интриге. Гейдрих, для которого справедливость всегда была лишь пустым звуком, коротко велел ему заткнуться, сесть и постараться не напоминать о своей неспособности обеспечить секретность чему-либо более значительному чем покупка заварочного чайничка. Мюллер даже не успел позлорадствовать, как его отправили на ту же позорную скамью (в роли которой выступал диван для посетителей), а сам хозяин кабинета взялся мерить своими длиннющими ногами комнату, обстоятельно и по пунктам расписывая, как и чем его очередной раз расстроили подчинённые. Мюллер хоть и чувствовал некоторую неловкость, пока начальник лаял у него над головой, но думать и анализировать это ему не мешало, особенно после того как он украдкой глянул на Шелленберга и пришёл к выводу что тот, поддерживая постную мину, не иначе как занят перемножением в уме двухзначных чисел. Довольно быстро Мюллер сообразил что эта мелкая смышлёная гиена намеренно допустила, чтобы гестапо вмешалось и обрушило им планы, причём скорее всего даже преследовала несколько целей одновременно. Подставить Мюллера, вывести из-под удара Риббентропа, досадить Гейдриху, обосновать перед Гиммлером целесообразность работы с группой агентов изолировано от других руководителей?— и это только то, что на поверхности, только то, что Мюллер мог перечислить навскидку, придя в ярость от того, что так легко дал себя использовать. Дать сделать себя разменной картой в чужой игре?— что может быть унизительнее.Мюллер не мог знать какие выводы из всего этого сделал Гейдрих, но у самого у него настойчивое желание Шелленберга работать с агентурой обособленно, соблюдая максимальный уровень секретности?— в том числе и от коллег и руководства?— вызывало чувство протеста и даже беспокойства. Ибо у Мюллера создавалось впечатление, что Шелленберг рвался к неподконтрольности. Каковую, в итоге, после назначения Гейдриха исполняющим обязанности протектора Богемии и Моравии и получил?— при полном попустительстве Гиммлера. Что в глазах Мюллера делало Шелленберговых агентов вдвойне более ценными, а это, в свою очередь, заставляло Шелленберга предпринимать двойные усилия по защите своих людей.Очередным выпадением из реальности, переходом сознания?— лишь чёрное зеркало маленького водоёма, осыпающийся на него золотой дождь осенней листвы, деревья люцернского парка, умирающий лев в пещере. И сотни нанесённых на камень имён тех, кто оценил принесённую клятву верности дороже своей жизни.—?Ахтунг-ахтунг-абгемахт,?бригадефюрер. Я думаю, даже вы не ожидали что банк с такой лёгкостью примет у нас фальшивую валюту. Как теперь будете приходовать нежданное богатство, а главное?— как и чем доказывать своим, что оно НЕ БЫЛО больше изначально?...Шелленберг смял кленовый лист в кулаке.—?Вы вот спрашивали про Фелисити,?— прямо в тон его мыслям отозвался Гектор, необычно сухо и даже отчуждённо. —?Размышлял ли я, когда она пропала. Ну, учитывая всё что вы тогда проворачивали, вам ведь обязательно аукнулось бы, если б она попала в руки того же Мюллера, или других ваших... неравнодушных к вам людей. А она просто исчезла без следа. Так своевременно. Просто концы в воду.На этот раз Шелленберг совершенно спокойно выдержал его взгляд.—?Хочешь меня о чём-то спросить? —?коротко улыбнувшись, очень ровно спросил он.—?Не хочу,?— Гектор тоже безмятежно улыбнулся. —?Хотя, возможно, и стоило бы.…Это была далеко не осень 41-го. И дело было вовсе не в теплой погоде, не в по-летнему быстро проливающихся дождях. Дело было даже не в разрушенных бомбовыми налетами вражеской авиации берлинских зданиях, не в военных грузовиках, битком набитых уже не просто молодыми новобранцами, а?— натурально?— детьми. И дело было не в отступающих по всем направлениям войсках Великой Германской Империи. И даже не в грудах мёртвых тел боевых товарищей, оставшихся там, далеко позади, на полях Нормандии, откуда с боем выдиралась 12-я танковая дивизия, попавшая в окружение.Сражение в Нормандии было завершено с ужасающими результатами, хотя и солдаты, и унтер-офицеры, и офицеры?сражались буквально за пределами человеческих сил, навечно обеспечив себе место в истории, и вызвав заслуженное уважение и даже восхищение у солдат противника. Много-много позже, когда Вторая Мировая уже будет далеко позади, и человечество, понемногу приходя в себя, начнёт по крупицам собирать факты, свидетельства очевидцев, достоверную информацию о реально происходящих событиях, придёт черёд поговорить и о двенадцатой танковой дивизии. ?Только они и заслуживают военных наград в этой битве, именно они, эти типы из СС. Любому из них не глядя можно вешать на грудь ?Крест Виктории?. Конечно, это свора ублюдков, но воюют они что надо! Мы в сравнении с ними?— жалкие приготовишки??— так скажет один из воевавших с другой стороны. ?Лишь немногие дивизии?— неважно, союзные или же немецкие?— смогли бы повторить то, что совершила 12-я танковая дивизия СС?,?— добавит этот же солдат после долгой паузы.За годы войны довелось пройти через все круги ада, и испытать всю гамму эмоций и ощущений, отпущенных человеку: от воодушевления до отчаяния, от восторга до разочарования.А сейчас он не чувствовал ничего, кроме тупого, полного и беспросветного равнодушия.Во второй половине дня 20 августа на командном пункте 1-го танкового корпуса, где их встретили ликованием (ибо уже успели оплакать, и мысленно похоронить, как павших смертью храбрых) он сам, с застывшим лицом, докладывал о выходе частей дивизии из окружения.Отправленные ранее на отдых части 12-й дивизии, действуя целиком и полностью на свой страх и риск, успешно отразили натиск врага на линии Лейль?— Вернель?— Дре, предотвратив создание нового кольца окружения западнее Сены. Оперативная группа — первый эшелон штаба дивизии — через Ле Небур добралась до Лувье, для осуществления управления пока еще боеспособными частями дивизии.Наспех сформированная ударная группа удерживала Эльбеф, куда через Сену перебрался первый эшелон штаба, до 26 августа. После отхода из района обороны ударная группа блокировала излучину Сены южнее Руана у Форе-де-ла-Лонда для отрыва от противника, и именно там в последний раз велись бои с канадцами?— до 29 августа, когда ударная группа была вынуждена окончательно отойти. Двое суток дивизия пребывала в районе Ёевэ, а потом маршевым броском была переброшена в район Ирсона.В Ирсоне дивизия была переподчинена командующему танковыми войсками ?Запад? генералу Штумпфу. который сам решил ознакомиться с состоянием дивизии, и сам же ему ужаснулся: потери личного состава достигли 80% от первоначального, вплоть до частей снабжения?— воздушные атаки штурмовиков союзников не прошли даром. Потери техники не отставали: танков?— более 80%, до 70% разведывательных бронемашин и бронетранспортеров, 60% артиллерийских орудий и 50% транспортных средств. В несколько дней компенсировать всё это было попросту невозможно, и тем не менее, никакого выбора не было?— как можно скорее соединение снова должно было воевать, и для его переформирования и довооружения все необходимое должно было поступить из Вердена и Метца.Именно принявший его Штумпф и сообщил ему о награждении его Мечами к Дубовым Листьям Рыцарского Креста.Бесперспективность дальнейших военных действий была очевидна даже самому малограмотному солдату. Высокие генералы и маршалы, планирующие какие-то нереальные операции и перемещения войск, по сути, занимались планомерным истреблением собственной нации. Война уже давно была окончена?— и с неутешительным для Германии результатом, а верховное руководство всё отказывалось принять и признать этот факт.Он устал видеть смерть своих мальчишек из ?гитлерюгента?, устал видеть с каким ожесточенным фанатизмом они приносят собственные жизни в жертву?— в жертву упрямству и непрошибаемой косности высшего генералитета. И?— идеи идеями, но на смерть их вёл он, именно он, зная, к чему их ведёт, и понимая, что их ждёт. А они?— его солдаты?— повиновались его приказам, даже если это был приказ умирать всем. И он тоже был готов до конца исполнять свой долг и повиноваться самым безумным приказам вышестоящих командиров... кажется, немыслимо давно, в какой-то прошлой жизни, когда он ещё работал на угольной шахте некий студент-медик, издеваясь над ним, язвил что ему суждено сдохнуть с винтовкой наперевес на поле боя во имя выполнения приказа. Давно уже не было и студента-медика в пальтишке на рыбьем меху, и мальчишки-шахтёра, которые самозабвенно грызлись по десять раз за час, но их голоса из прошлого ещё иногда можно было расслышать.Курт Мейер, Панцер-Мейер, Бронированный Мейер, Мейер-Танк, смотрел невидящим взором прямо перед собой. Идеальная офицерская выправка. Лицо по выразительности способное посоперничать с булыжником. Поднятый подбородок.Все слова торжественной речи лились мимо его сознания. Он не понимал, для чего, зачем это. Торжественная церемония награждения?— на пороге поражения, в преддверии краха. Фарс. Фикция. Шаманские танцы с бубном. Он присутствовал здесь только наполовину. А наполовину оставался на полях Нормандии.Ему было все равно, когда ему сообщили о награде. Ему было все равно, когда сообщили о присвоении нового звания. Когда грузили в истребитель, чтобы домчать до Берлина, на это театрализованное представление. Конечно, это награждение разительно отличалось от всех предшествующих подобных церемоний. Было меньше пафоса, торжественности и патриотизма, речи были короче, слова?— суше, основной лейтмотив?— Родина и Фюрер гордятся своими сыновьями и их готовностью положить свои жизни на алтарь служения отчизне, Родина и Фюрер выражают уверенность, что они (сыновья) совершат это (положение своих жизней на алтарь) со всем возможным достоинством и отвагой.Рана в голове болела. Курт был даже рад, что ранение такое тяжёлое?— только боль и напоминала ему, что он ещё не мёртв. Жив, и ему предстоит исполнить свое воинское предназначение до конца. И довести до того же самого конца всех находящихся в его подчинении. До тех пор, пока они все не погибнут в этих сражениях. Это уже не вызывало ни отчаяния, ни протеста. Только равнодушие?— никаких эмоций. Ни горя, ни сожаления, ни страха.Через пару часов его так же перебросят назад, он соберёт всё что осталось от своих ребят, и они все пойдут умирать?— не факт, что со стопроцентными достоинством и отвагой, хотя они и будут стараться изо всех сил, но уж за Родину и Фюрера?— это точно. Перед награждением Курт решил заскочить попрощаться к Шелленбергу: какие-то нехорошие мысли самого мрачного толка посещали. Как выяснилось, неугомонный приятель-интриган опять куда-то влип по самые свои лопоухие уши, а его водитель как раз развивал бурную деятельность по организации вызволения драгоценного шефа из цепких лап гестапо, так что Мейер оказался очень даже кстати. Эх, если б ему довелось вот так, на штабной машине, умыть из лужи самого Генриха Мюллера и его церберов?— ну хоть бы год назад, в какой восторг бы это его привело! Сейчас же у него даже это не вызвало радости. Он просто помогал влезшему в очередные проблемы Вальтеру. Попрощаться с ним так и не получилось, только и успел, что глянуть на него, проносясь мимо на старом штабном ?мерседесе?.Шелленберг еще больше усох с их последней встречи, и был болезненно бледен, с тёмными кругами под глазами?— то ли от недосыпа, то ли по причине застарелых физических недомоганий. ?Ухайдакают они его тут,?— мимолетно подумал Мейер,?— Мюллер и Кальтенбруннер. Как пить дать, ухайдакают. Это ещё посмотреть?— кто из нас двоих первым на тот свет двинет?.…Официальная поздравительная речь наконец-то закончилась. Боковым зрением он срисовал подъезжающие военные грузовики. До авиабазы они поедут все вместе. А там кто куда, но все?— с одной целью и к одному финалу. К тому же финалу неотвратимо и стремительно приближалась и вся Империя. Курт поднял глаза к небу, и вздрогнул: там, в этой высокой синеве, сияла, переливаясь цветами, огромная радуга. Двойная радуга. Как особый, мистического значения символ.Да, это была далеко не осень 41-го. Война была окончена. Началась агония.—?…Срежем здесь,?— указал Шелленберг,?— впереди дорога плохая, там бомбили.—?Да весь Берлин бомбили, бригадефюрер! —?пожал плечами Гектор. —?Тут хоть дорога широкая, а если свернём?— там проулки-переулки с иголочное ушко, будем там тискаться.—?Сворачивай,?— покачал головой Шелленберг,?— впереди наверняка пойдут посты, нечего нам там перед ними светиться. Будем пробираться огородами.—?Ну как хотите. —?Гектор послушно свернул под арку.Переулки и впрямь были узковаты, но Гектор, не снижая скорости, уверенно лупил по ним, словно по магистрали ехал.?Лучший в Берлине,?— рассеянно подумал Шелленберг,?— ну, точно?— лучший в Берлине?.…Он как-то мимоходом, ссылаясь на обстоятельства, сказал, что временно пребывает без личного водителя, а агент F15-21, которую он неосмотрительно разрешил себе называть Фелисити, так же мимоходом заметила, что это очень неудобно, и вдруг, совершенно неожиданно, предложила: ?А хотите, у вас будет лучший водитель во всём Берлине??. А он, раньше, чем успел сообразить, что за этим последует, засмеялся: ?Лучший во всём Берлине? Лучше, чем у Гейдриха? Лучше, чем у Гиммлера?.. У Геринга, Геббельса, Бормана?.. И даже лучше, чем у самого Фюрера?..?, и точно так же неожиданно?— в первую очередь для себя?— ответил: ?конечно, хочу?.И ровно столь же неожиданно в его жизни появился Гектор. Гектор, который показал, как на самом деле способно летать творение Августа Хорьха. Гектор, который в две недели выучил все сквозные подворотни и проезды в самых неизведанных уголках Берлина. Гектор, который уже через месяц смотрел на своего нового шефа со скрываемым, но явным обожанием во взгляде. Хотя при первой встрече Шелленберг прямо чувствовал как от него веет настороженной неприязнью. Именно эта интуитивно улавливающаяся неприязнь, очень походившая на враждебную предвзятость, и помешала Шелленбергу, сведя всё к шутке, отказаться от услуг навязываемого ему водителя. Ну не упускать же такую возможность дознаться с чьей подачи эта предвзятость. Впрочем, к тому моменту когда Шелленберг очередным рабочим утром упал на удобные хорьховские сиденья и кинул в Гектора папкой, весело сообщив что над легендой надо больше стараться, а то прямо совсем не интересно, от той предвзятости и следа уже не оставалось. Гектору, к слову, совести не хватило даже на то чтобы хотя бы изобразить смущение, и, аккуратно отодвинув от себя папочку, он лишь деловито поинтересовался?— ну так как там вообще, они ехать будут или глазки строить. Шелленберг выбрал ехать?— и так они с тех пор и ездили.И Шелленберг никогда не видел чтобы кто-то ездил в подобной манере. Может, какие-нибудь каскадёры или цирковые трюкачи. Это было что-то очень экстремальное, хотя иногда Шелленберга посещало ощущение что Гектору катастрофически не хватает возможностей автомобиля и он хочет от него чего-то вовсе запредельного. И Фелисити оказалась права?— Гектор определённо был лучшим водителем во всём Берлине. Правда, ей этого Шелленберг так и не сказал.Они нырнули в темноту очередной арки, и, лихо промчавшись под ней, вывернули в небольшой сквозной дворик. Поправка: в небольшой сквозной дворик, выезд из которого на дорогу им преграждал поставленный поперёк автомобиль. Ещё одна поправка: поставленный поперёк автомобиль гестапо. Рядом уныло курили две гориллы, идиллически устремив взоры в небо.Гектор резко вдарил по тормозам.—?Пиздец котятам,?— отчётливо проговорил никогда не матерящийся Шелленберг. Гориллы одновременно выронили недокуренные сигареты, и одновременно же радостно просияли.Гектор сцепил зубы. Даже не похвалил как здорово начальство усвоило собственное Гекторово выражение. Некогда было.—?Неееет, это ещё не пиздец… —?протянул он, включая заднюю передачу, и выжимая газ.?Хорьх?, коротко взревев и взвизгнув шинами, на скорости помчал задним ходом обратно под арку.Гориллы с тревогой переглянулись, и?— опять же, синхронно — попрыгав в свою машину, бросились в погоню за резво уносящимся ?хорьхом?.Плотно сжав губы, Гектор поочерёдно смотрел то в зеркала заднего вида, то вперёд?— на мчащийся за ними гестаповский автомобиль. Увидел в зеркале округлившиеся глаза своего потерявшего дар речи шефа, подмигнул ему:—?Ничо! —?залихватски провозгласил он.?— Ничо, бригадефюрер, прорвёмся! Нас так просто без хрена не сож… —?теперь глаза округлились уже у него самого, и он осёкся, только что не прикусив язык.Разогнавшийся ?хорьх? на полном ходу вылетел из-под арки назад в тот проулок, из которого въезжал, и… едва не угодил жопой в рыло трухающему по этому проулку автомобилю.Гектор снова дал по тормозам, водитель машины позади них?— тоже. Противный визг шин двух резко затормозивших автомобилей. Расстояние между капотом одного и багажником другого дай бог с ладонь.Гектор шумно выдохнул:—?Уффффф, я уж думал, щас въеб… —?начал он было с нервическим смешком, но, оборвав и смех и фразу, вдруг замолчал и поскучнел.Из затормозившего автомобиля вылезал с просветлевшим от счастья лицом Генрих Мюллер.Гектор с Шелленбергом уставились друг на друга. ?— А вот теперь?— пиздец,?— буднично произнёс Гектор.