Doppelte Regenbogen (1/1)

… —?А что там у нас с боеприпасами, бригадефюрер? —?деловито озаботился Гектор. —?Как вы насчёт того, чтобы отстреливаться до последнего патрона и задорого продать свою жизнь?!—?Я всегда только ?за?. Но. У меня даже пистолета с собой нет,?— совершенно убито констатировал Шелленберг.—?Да как же это?! —?изумился Гектор. —?Ну разве так можно, а если вы тоже решите застрелиться?!—??Тоже??! —?Шелленберг среагировал на шероховатость в фразе быстрее чем вспомнил недавний Гекторов упрёк в профдеформации. Ну, что ж… в конце концов, по всему выходило что контролировать и включать функцию ?анализируй это? только когда требуется Вальтер Шелленберг уже не способен. А раз волевым управлением подобное поведение не регулируется, то это уже давно неотъемлемая часть его личности. —?Что значит ?тоже?? А кто ещё застрелился?—?Никто. Не придирайтесь к словам. Я о том что среди офицеров это всегда было общепринятой практикой. Так вот, вы ж даже застрелиться не сумеете, если что?!—?Да я вообще-то и не хочу застреливаться! —?возмутился Шелленберг, но Гектор смотрел на него с откровенным неодобрением и осуждающе качал головой, выражая свой укор такой недальновидности.—?Военное время, вообще-то! —?сурово попенял он, на что Шелленберг огрызнулся:—?Меня кофе попить позвали, а не круговую оборону рейхстага держать!—?А главное?— не куда и зачем позвали, а кто! —?резонно возразил Гектор.—?Да этот чёрт мне даже опомниться не дал, наскочил в коридоре, я только что и успел, что шинель из ?хорьха? прихватить… —?поморщился Шелленберг, слегка упуская из виду, что оправдывается перед подчинённым (который, кстати, не преминул пробурчать себе под нос нечто очень похожее на ?ну-да-про-форс-с-генеральскими-петлицами-он-конечно-успел-подумать-а-то-как-же-можно-выйти-в-люди-и-не-в-хугобоссе?).—?Хватит тут со мной пререкаться,?— замечание было не то чтобы справедливым, но рассеянно-лихорадочно шарившему вокруг Шелленбергу было не до таких мелочей,?— ты же где-то прятал от меня П38 здесь?!—?Тот самый, за который вы однажды, будучи в дурном настроении, ни с того ни с сего наорали на меня, и который заставили выбросить с моста? —?ехидно уточнил Гектор.Шелленберг замер. Да. Было дело. Кажется, тогда нервы были ни к чёрту, под раздачу доставалось многим, вот и Гектору с его играми в ковбоев перепало. Шелленберга самого тогда едва не уморили, он постоянно ждал подставы со стороны, и когда он увидал что охламон-водитель, везущий его на место тайной встречи с Борманом, прихватил с собой пистолет, ему просто плохо стало. ?Гектор, вы что ли с ума сошли?!??— как наяву услышал Шелленберг свой собственный голос. ?А если в него выстрелит кто-нибудь, не факт что не им же нанятый специально для того человек, и тут как раз аккурат мы, и при оружии? Они же начнут палить по нам сразу, и это даже ни у кого не вызовет потом никаких подозрений!??— и Гектор потом всю дорогу бубнил про чёртовых нацистов-провокаторов и их бесконечные мутные игрища.—?И ты выбросил? —?упавшим голосом поинтересовался Шелленберг практически без надежды.—?Аааааа как же! На ваших же глазах! А, ну да, вы же отвернулись к окну и демонстрировали мне свой затылок и свою идеальную осанку, изображая принца крови во гневе. Но да, выбросил. Душа требовала отправить хоть какого из двух имеющихся Вальтеров в воду.Это было совершенно не смешно, но Шелленберг безрадостно засмеялся.—?Ты столько моих приказаний за всё время игнорировал,?— процедил он,?— почему, ну почему ты решил выполнить именно это.—?А давайте тогда, раз оружия нет, пойдём на таран! —?предложил Гектор азартно.—?На таран кого? —?мрачно осведомился Шелленберг. —?Тех, что позади, или тех, что впереди, вон, из арки выехали?!—?Эммм… —?Гектор посмотрел вперед, назад, и не на шутку озадачился.Мюллер, не торопясь, прогулочным шагом, направился к ?хорьху?.—?Бригадефюреееер,?— пропел он, игриво постучав в стекло окошка,?— а не хотите ли сменить транспортное средство?—?Шеф, а давайте… —?оживился Гектор, но Шелленберг устало махнул рукой:—?Всё, Гектор. Ахтунг-ахтунг-абгемахт,?— он криво улыбнулся и, как когда-то (сто тыщ мильёнов лет назад, не меньше) ныне покойный любимый начальникРейнхард Гейдрих задорно подмигивает ему?— с того света, и, заливаясь противным подвизгивающим смехом, делится с окружающими:—?Ну вы посмотрите только на него! А знаете, сколько лет Я с ним промучился?! Он просто никогда, никогда, никогда, никогда ничего не делал вовремя! Без-на-дё-жен, Шелленберг, просто безнадёжен! Ну вот сколько я с ним бился… я конечно был слишком добр и мягок к нему, избаловал наглого щенка, он просто чёрте что стал о себе воображать.Его хохоту вторят бесовским смехом Малебранки, в компании которых Гейдрих, сверкая благородной платиной отросших волос и шик-сексапилом своей чёрной эсэсовской униформы курит сигаретку, картинно облокотившись о покрытую трещинами и пятнами зелёной плесени от времени мраморную колонну. Шелленберг даже не удивлён видеть Белокурую бестию Третьего рейха вместе с самыми глумливыми демонами всех кругов ада?— самое то место ему нашлось, самая та работёнка. И быть Загребалой Гейдриху очень идёт и, похоже, он и сам себе таким нравится: то и дело, рисуясь, красивым резким взмахом породистой головы откидывает с лица романтично спадающие на глаза пряди гладких светлых волос из косой чёлки, ставшей слишком длинной, рука на отлёте держит сигаретку изящно и томно, нарочито небрежно накинутый на плечи китель визуально делает их ещё шире.Гейдрих не глядя отбрасывает окурок, пойманный на лету одной из зубастых пастей кружащих вокруг Загребал, протягивает руку к рыжему бесу (?Рубиканте,?— отстранёно отмечает Шелленберг,?— это точно Рубиканте, Бешеный Рыжик?). Два мощных взмаха огромными кожистыми крыльями?— и самый весёлый из двенадцати Загребал (или, уже правильней сказать, тринадцати?— истинно чёртова дюжина) зависает в воздухе рядом с краем обрывающейся в никуда террасы. А Гейдрих стаскивает с его рогатой макушки свою фуражку с Тотенкопф, водружает себе на голову, потягивается, лукаво поглядывая на бывшего подчинённого. Агрессивно выглядящий демон, сидевший на корточках у обрыва (?Фарфарелло,?— механически идентифицирует Шелленберг, ибо функция ?анализируй это? работает одинаково во всех мирах,?— Фарфарелло, по имени гоблина из средневековых сказок о Волшебном народце?) возвращает Тринадцатому его багор, и тот залихватски закидывает его на плечо, снова подмигивает Шелленбергу. И Тотенкопф с Гейдриховой фуражки подмигивает тоже.—?Ну вы если что, заглядывайте, или зовите, как понадоблюсь,?— доверительно обращается к своему когда-то протеже Гейдрих,?— вы, Вальтер, конечно, бестолочь редкостная, да и дерзили и своевольничали временами сверх всяких мер… и как у меня только сил доставало это терпеть, сам себе удивляюсь, наверное я вас всё же по-своему любил… так что не брошу, не бойтесь. Ту девьяинс респонсебле пур тужур де се кье ту а аппривуаз,?— как обычно, сам от собственного исполнения расстрогавшись, Гейдрих даже смахивает слезинку, грустно повторяя шёпотом:?— Де се кье ту а аппривуаз…Понимание того что любимый шеф готовится свалить со своими нынешними сослуживцами заставляет Шелленберга тонко взвыть от отчаяния:—?Подождите, обергруппенфюрер! —?и он может лишь надеяться что это не прозвучало совсем уж жалким скулежом (нет, если судить по тому как мерзко захихикали, оглядываясь на него, Загребалы?— то нет, нечего и надеяться, именно что так это и прозвучало). —?У меня тут… ведь ещё же можно что-то сделать?!Снисходительно бросая ему улыбку через плечо Тринадцатый Загребала договаривает ту самую фразу на русском языке:—?Поздно, Дубровский.?…И брови Гектора словно в замедленной съёмке уползают тому на лоб.—?Да, Гектор, я же столько раз говорил что немного знаю русский,?— с примёрзшей к губам улыбкойу меня только что был микроинсультили микроинфарктв общем какой-то микрокому-то точно стоило закончить медицинскийчтобы знать при каких пограничных состояниях мы способны заглядывать за граньпрошелестел Шелленберг,?— разве не говорил? Меня даже хвалили за моё произношение, ?южнорусское донское оканье?.—?Вы говорили,?неоднократно, ещё во время первой нашей встречи говорили,?— подтвердил Гектор, и еле слышно пробормотал уже скорее сам себе, но пребывающий на пределе обострённых чувств Шелленберг всё же расслышал:?— К счастью.—?Когда уже поздно пытаться что-то предпринять, остаётся только одно,?— на левое ухо, воркующе, знакомый высокий голос,?— ну же, Шелленберг, вы чем таким альтернативным вечно меня слушали?! Забыли, чему я учил?! Если уже поздно для каких-либо действий, старайся просто…—?… тянуть время. Я помню, обергруппенфюрер. Я вообще всё что вы говорили, помню, дословно.—?Ну и славно. Если вдруг опять забудете?— я частенько у вас вот тут, за этим плечом, только позовите.—?Бригадефюрер…—?Постарайся исчезнуть, если получится,?— Шелленберг сжал плечо водителя, тот вздорно фыркнул:—?Ещё чего! Смотрите, вон двойная радуга в небе, это значит что всё будет хорошо! У нас на деревне бабки всегда говаривали: двойная радуга встречается реже чем яйцо, снесённое петухом, это знак того что…—?Господина рейхсфюрера здесь на тебя нет. Он бы тебе рассказал, что двойные радуги это знак предельного схождения мира живых и мира мёртвых. Он буквально охотится за ними. —?Шелленберг на ощупь нашёл ручку двери.—?А что стрельба по-македонски, в вашей программе выступлений её разве не будет? —?засокрушался Мюллер когда дверца ?хорьха? приоткрылась, а Шелленберг, стараясь игнорировать выразительный взгляд Гектора, повиноватился:—?Не сегодня, группенфюрер. Знаю, для вас смотреть как я стреляю с двух рук увлекательнее циркового представления…—?Не буду отрицать,?— усмехнулся Мюллер, жестом джентльмена давая ему дорогу,?— уж очень красиво вы это делаете. Гейдрих целый месяц на меня дулся, когда узнал что я лицезрел это раньше него, можете поверить?—?Могу. —?Шелленберг снял фуражку, осмотрел её, отряхнул чисто для проформы.—?Но вы вообще увлекательней любого представления. Для меня особенно, и… Да хорош, хорош, не сомневайтесь,?— чуть ли не любуясь на то, как Шелленберг одёргивает на себе шинель, заставляя её повыгоднее лечь по фигуре, подбодрил Мюллер.—?Ну вы меня совсем засмущали.—?Как марш-бросок через Берлин? Накатались? —?весело полюбопытствовал Мюллер. И смачно захлопнул дверь ?хорьха?. Будто крышку на поставленный у могилы гроб сбросил.—?Да,?вы ж знаете как я люблю свой автомобиль, группенфюрер,?— Шелленберг беззаботно рассмеялся, ласково огладил блестящий чёрный бок,?— я бы и ещё покатался с удовольствием.—?Ну так мы сейчас для разнообразия покатаем вас на своей! —?добродушно заверил Мюллер. —?О чём речь! Садитесь в нашу машину, бригадефюрер!—?Конечно! —?улыбнулся в ответ своей обычной кривоватой ухмылочкой Шелленберг. —?Вы только людей своих попросите принять чуть в сторонку, чтобы водителю моему дали проехать.—?Ну разумеется! —?рассиялся Мюллер. —?Всенепременно! Его-то никто задерживать не собирается! О чём речь!Шелленберг прямо взглянул в спокойные карие глаза, и прочитал в них смертный приговор Гектору. Такая государственная безопасность, да, ага. Охереть, какая безопасность. И гестапо при ней. Со своим наизамечательнейшим начальником. Ну, сука же, одно слово?— сука.—?Да садитесь же вы уже наконец в машину, бригадефюрер! —?теряя терпение вместе с самообладанием прошипел Мюллер.У Шелленберга вдруг резко закружилась голова. Сейчас, как водится, в самый своевременный момент в обморок грохнусь, безэмоционально подумал он, во позорище-то. Прямо хоть Олендорфа со Скорцени в первые ряды зрителей зови. С пивом и колбасками. Чтобы хором кричали ?бис?.Он собрал всего себя в кулак, мотнул головой, отказываясь от поддержки мюллеровских рук, и, держа спину прямо и задирая подбородок, направился к указанному автомобилю. Эх бы меня Курт сейчас видел,?мысленно усмехнулся он, всегда попрекал меня тем, что офицерской выправки нет, что носком при ходьбе загребаю и руки поджимаю. Курт, Курт, не увидеть мне тебя с новой наградой. Да и вообще теперь навряд ли увидеть.Мюллер, забежав перед ним, издевательски распахнул для дорогого гостя дверцу.—?Прошу вас, Валь… —?начал он, но его прервал шум сразу нескольких моторов, и долгий-долгий, омерзительно звучащий сигнал.Из арки показалась морда военного грузовика. Водитель жал на клаксон, негодующе сигналя машине с мюллеровскими сотрудниками. За первым грузовиком виднелся хвост из ещё нескольких машин.—?Что за… —?промямлил Мюллер.Водитель, которому надоело сигналить, высунул голову из окна, и проорал, даже не стараясь выглядеть доброжелательно:?— Военная колонна, срочно дайте проехать!—?Принесла нелёгкая… —?процедил Мюллер, знаком приказывая своим дуболомам отъехать в сторону. И пошустрее бы им шевелиться, олухам, это ж военные: мозгов нет, оружие есть, в случае любой проблемы стреляй, потом скажешь что свой воинский долг исполнял.Гестаповцы со всем пониманием вжались чуть ли не в стену, грузовик выехал, и опять остановился?— перед ним стоял ?хорьх?, а за ?хорьхом??— мюллеровская машина.—?Да что вы здесь затор устроили, дайте же дорогу наконец! —?возмутился водитель. Из кузова начали выглядывать вооруженные до зубов автоматчики. —?Или это будет рассматриваться как вражеская диверсия, предупреждаю!—?Твою мать,?вот только тупорылых вояк не хватало,?— тихонько пробормотал Мюллер, и, обращаясь к водителю-скандалисту, как мог более мирно пояснил:—?У нас тут проходит особая операция, и мы…—?Вальтер?! —?из кабины грузовика на землю спрыгнул человек с перевязанной головой. —?Вальтер! Шелленберг застыл.—?Кууурт?! —?вопросил он неуверенно, вглядываясь в раненного.Мюллер с подозрением воззрился на перевязанного, потом?— на Шелленберга.—?Вальтер! —?заорал Мейер, бегом бросаясь к другу.Шелленберг, забыв про Мюллера, кинулся навстречу дивизионному командиру:—?Мейер! Бронированный Мейер!—?Шелленберг, чёртов кабинетный бумагомарака!Мейер налетел на него, чуть не сбив с ног, обхватил, затряс в объятиях:—?Вальтер, я уж думал, не увижу! Я ведь всего на несколько часов сюда, а сейчас улетаю назад!—?Куда?— назад? —?опешил Шелленберг, чуть отстраняясь и во все глаза глядя на Мейера.Курт словно почернел, а еще больше?— осунулся. Исчезли и вечно ироничный взгляд, и улыбка, всегда чуть растягивающая его смешливый рот. Высохшее лицо, потухшие глаза, горько поджатые губы?— Шелленберг не узнавал в этом уставшем и измотанном человеке, сидевшем только что рядом со скандальным водителем, своего давнего приятеля, пока тот не окликнул его по имени.—?Туда?— назад. —?Мейер кивнул куда-то за Шелленбергову спину. —?Туда, где сейчас довооружаются, чтобы сдохнуть с воинской честью, всем, до одного, остатки моей дивизии.Он быстро отвёл глаза, но взгляд его Шелленберг успел перехватить, и почувствовал неспешный ход ледяных мурашек, отправившихся в долгое шествие по позвоночнику.Нехороший взгляд стал у молодого танкового командира?— пустой взгляд приготовившегося расстаться с жизнью человека.Полностью сосредоточившийся на установлении связей для проведения переговоров с противной стороной, на маневрировании между своими врагами в Германии, Шелленберг старался держать руку на пульсе военных действий, но, конечно, не мог знать подробностей оперативной обстановки в каждом конкретном районе происходящих боёв?— хотя и не питал никаких радужных иллюзий на данный счёт, и понимал, что дела Германии на любых фронтах характеризуются одним словом: хреново.—?Курт.—?Вальтер.—?Курт!—?Вальтер? Не надо. Да? —?Мейер сделал попытку улыбнуться. Выглядело это довольно страшненько. —?Забыл? Забыл, кто я, и к чему у меня способности? Ты ж меня именно этим всегда попрекал. Я солдат, а солдат должен быть готов умереть в любой момент, когда прикажет его командир. Естественно, умереть, прихватив с собой на тот свет как можно больше боевых единиц противника. И если моё военное руководство говорит, что мы должны держать какой-то рубеж до конца, пока все не сдохнем?— значит, мы пойдем туда и будем держать, и приложим все свои силы, чтобы сдохнуть как можно позже.—?Курт.—?Я, господин генерал! Командующий дивизией будущих покойников Курт Адольф Вильгельм Мейер тут!—?Курт!—?Вальтер… а мне нечего сказать. Ничего такого нет, чего бы ты не знал. Война есть война. Ей сопутствуют множество обязательных атрибутов ВОЙНЫ, и один из них?— потери. Военные потери?— они и называются так, потому что это потери во время войны, и во имя войны. Зачастую даже не во имя победы. А один из видов этих потерь?— человеческие жизни. Нормально. Это?— нормально. Но у тебя здесь,?— Мейер искоса глянул на гестаповские автомобили,?— как я погляжу, своя война? Свои против своих?Шелленберг оглянулся на прохаживающегося у машины и бросающего на них обеспокоенные взгляды Мюллера, который, не скрываясь, хмурился и покусывал губы. ?Только б вояки убрались восвояси… только бы… ну, тебе, сука интриганская, небо с овчинку покажется. Ни Гиммлер, ни Господь Бог не спасут. Вот всегда говорил, что лучшая пара тебе?— верёвка?.—?Да, ерунда,?— легкомысленно, или, даже вернее, пренебрежительно махнул рукой шеф внешней разведки. —?Это всё?— это пустяки, тут ничего серьёзного. Я справляюсь.—?Ну да,?— кивнул Мейер. В его глазах вдруг вспыхнули насмешливые искорки, и на мгновение Шелленберг увидел прежнего Курта. —?Ну да. Я видел, как ты справляешься?— там, у кафе.Шелленберг дёрнул плечом.—?Да у меня всё под контролем было! —?заявил он самоуверенно. —?Я полностью управлял ситуацией.—?А сейчас? —?смешинки плясали в повеселевшем взгляде танкового командира, лучиками разбегались от его глаз, смягчали уголки губ, осветляли посеревшее и постаревшее лицо. —?Сейчас тоже всё под контролем?—?Бригадефюрер! —?в отчаянии воззвал уже вконец измаявшийся водитель первого грузовика колонны.Шелленберг и Мейер повернули головы одновременно, в один голос откликнувшись:—?А?.. —?и недоумевающе уставились друг на друга. Шелленберг тут же посмотрел чуть ниже, а Курт засмеялся:—?Это старые петлицы, Вальтер. Всё происходит слишком быстро, месяца не прошло как мне оберфюрера дали. Я танковый генерал теперь. В неполные-то тридцать четыре года. И я бригадефюрер.—?Бригаааадефюююрер? —?протянул Шелленберг. —?Вот как, выходит?.. Значит, догнал меня, шельма??— Только желание утереть нос тебе, хвастливому павлину, и помогало мне держаться там,?— конфиденциально поведал Курт. —?А, кстати, на мне такая шинель сидела бы лучше.—?Размечтался.—?Бригадефюрер!!!—?Да, едем,?— отозвался Мейер. —?Я поеду с моим другом, тоже бригадефюрером, в его ?хорьхе?, следуйте за нами. —?Он стрельнул глазами на Шелленберга, потом на понурившегося Мюллера, знаком приказывающего своему водиле освободить дорогу колонне, и тихонько прошептал:?— Или, быть может, ты предпочитаешь остаться здесь, и справляться сам и дальше?—?Неужели же ты мог подумать, что я позволю себе не проводить тебя?! —?ахнул Шелленберг, привычно беря его под локоть. —?Какого же ты мнения обо мне! Я глубоко обижен.—?Гейдрих бы тобой гордился,?— покачал головой Курт,?— он воспитал из тебя такую же неблагодарную свинью, какой сам всегда был.—?Ты прилетел сюда всего на несколько часов исключительно чтобы оскорблять меня?!—?Естественно. И всё военное командование участвовало в этом заговоре против Вальтера Шелленберга. Стали б мы ради иных целей туда-сюда истребители гонять! Всё, как и всегда?— только ради твоей исключительной персоны.—?Оно и видно!—?Но ты и правда стал на него очень похож,?— Курт всё никак не мог наиграться с лацканами на воротнике генеральской шинели, и то отгибал их, расстегнув две верхние пуговицы, то застёгивал шинель до верха. —?Сам-то не замечаешь? Он из половины твоих привычек выглядывает, и вот так вот ручкой машет.Шелленберг недовольно уклонился от растопыренной пятерни, качающейся перед его лицом.—?Курт!..—?Да, Райни?—?Не смешно.—?Так я и не смеюсь. А этот ваш Кроткий Генрих точно ничего такого не делал? А то слухи ходили что когда Гейдриха подорвали рейхсфюрер совсем с головой в свои вевельсбургские ритуалы ушёл. Он тебе Гейдрихову душу или часть её точно не подселял?!—?Я подписал кровью договор, в котором обязался не разглашать подробности.—?Бригадефюрер!Они снова повернулись одновременно, высунувший голову в окно Гектор сначала немного растерялся, потом хохотнул:—?Бригадефюреры,?— исправился он,?— я транспорт развернул, мы готовы ехать! И показал сложенный из указательного и большого пальцев правой руки кружок, вот что ты будешь с ним делать.Курт шагал, по-хозяйски закинув руку на плечо друга (посыл ?это?— моё, всем руки прочь!? читался без вариантов). Нервно ломая в пальцах сигарету, Мюллер тоскливо наблюдал, как чёртов танкист уводит из-под носа его добычу, а эта сволочная гиена Шелленберг ещё и издевательски свои поганые губы выгибает в своей поганой усмешечке. Ничего. Тебе, сука, эта усмешечка ещё ой, как ойкнется, и ай, как айкнется. Весь ты, как был на бумажке радиограммы, так на ней и остаёшься. Потрепыхайся сколько сможешь. Гиммлер-то ещё когда вернётся. А Кальтенбруннер тебя сам у себя в кабинете на твоём же галстучке повесит. А Гиммлер потом только ручками своими коротенькими повсплёскивает, в ?изумлении?, что прямо рядом с ним такая тварь-изменщик отирался.Объект пристального внимания шефа гестапо вдруг словно почувствовал его мысли, резко развернулся.—?Увы, но как-нибудь в другой раз, группенфюрер! —?и обаятельно улыбнулся.—?Наверное, не в последний же раз мы с вами кофе сегодня пили? В следующий раз я приглашаю, но сейчас… Ну, вы ж понимаете, не проводить друга, который всего на несколько часов в Берлине, за наградой… —?и тут же хайль-гитлернул Мюллеру с таким огнём патриотизма в глазах, словно на дворе был 1939 год. Правда, садясь на заднее сиденье вместе с Мейером, Шелленберг не стал себя сдерживать, и напоследок опять выдал гестаповскому начальнику одну из столь любых тому фирменных кривых ухмылок. А чёртов Шелленбергов отморозок-водитель прощебетал какой-то совершенно недоступный Мюллеру каламбур про ?птицу Обломинго?. Наверное, тоже что-то проамериканское. Всё ж таки плачут по этому парню подвалы родного ведомства, ох как плачут.Когда наконец оба бригадефюрера важно загрузились в ?хорьх?, и он?— ничуть не менее важно?— занял место во главе колонны, вся она с великой помпой тронулась и убыла из злополучного переулка, оставив в нём только две гестаповские машины.Долго-долго Мюллер печально смотрел вслед этой процессии на колёсах, которая увезла от гестапо-мельника его Шелленберга. А счастье было так возможно. В прямом смысле слова?в руках держал. Он тяжело плюхнулся в свой автомобиль, водитель испуганно втянул голову в плечи, но группенфюрер на него даже не посмотрел, устало махнул рукой:—?Поехали. Всё на сегодня,?— он сжал челюсти, и тихо добавил:?—?Но только на сегодня.—?Смотрите, смотрите, группенфюрер! —?радостно воскликнул вдруг водила. —?Радуга в небе! Да какая! Двойная радуга! Это же редкостная редкость! Редчайшее чудо, как снесённое чёрным петухом яйцо, из которого василиск вылупляется! Моя матушка всегда говорила?— увидеть двойную радугу?это добрый знак, это к большому счас… —?он поймал мюллеровский взгляд (которому позавидовал бы любой василиск) и поперхнулся словом, после чего всю дорогу ехал стеклянно глядя перед собой и как в рот воды набрав.…Самолёт выруливал на взлётную полосу.—?Оба-на, вы зацените, какая тусня мессершмиттов,?— присвистнул Гектор, Шелленберг только коротко рассмеялся, но Курт поразился такой вопиющей невежественности:—?Но это же не мессершмитты, Гектор?! Это…—?Ой, да мне фиолетово,?— закатил глаза Гектор,?— для меня всё что со свастикой на крыльях?— всё мессеры.—?Ты всё-таки с другой планеты, Гектор, сомнений нет,?— Курт покачал головой,?— Вальтер, как ты вообще его понимаешь? Никогда не слышал чтобы кто-нибудь так говорил.Золотой листопад над чёрным прудом, умирающий лев в нише.Шелленберг слышал. Ещё один человек в его жизни говорил точно так же, как Гектор.Эти двое?— они наверняка были из какой-то одной местности, у них было нечто неуловимо схожее в манере держаться, говорить, жестикулировать; у обоих был?— не то, чтобы акцент, а некая своеобразность речи, словно какой-то местечковый говор; да и странный их жаргон?— когда привычные слова употребляются в явно ином значении?— был доступен только им самим. Впрочем, легко схватывающий всё новое, и профессионально поднаторевший на шифровках Шелленберг обнаружил, что по определённым закономерностям можно установить значение некоторых их конкретных выражений, в зависимости от ситуации употребления, однако это только усиливало его недоумение: например, желая обозначить незначительность или легкоразрешимость какой-либо проблемы, они всё время говорили ?можно не запариваться??— вот и думай, призывая на помощь ассоциативные ряды, что тут имеется в виду.Гектор обладал тем же самым необъяснимым свойством, что и F15-21, Фелисити: располагать к себе?— даже таких недоверчивых ко всем и всему личностей, как Шелленберг. У обоих Шелленберг с первого знакомства отметил невероятно гибкий ум, значительную эрудированность во многих областях знаний, сообразительность, но главное?— какое-то совершенно нестандартное мышление. Они мыслили по-другому, иными категориями и в ином стиле, не так, как мыслили окружающие люди. Они думали так, как будто… как будто просто были из другого мира. Или времени.Но Шелленберг прохладно относился к мистике, фантастике, и прочим сферам разгула воображения писателей-бумагомарак и интересов поклонников тайных орденов. Достаточно было основательно повернутого на этой теме Гиммлера, который порой просто натурально мозг ему выносил своими теориями и гипотезами в областях запредельного восприятия.Иногда Шелленбергу казалось что его Фелисити просто наперёд знает когда и что произойдёт. Больше всего он боялся что о ней как-либо станет известно рейхсфюреру. Боялся до тех пор пока не подумал: а что, если о ней станет известно Мюллеру?! Ни одного из своих агентов он не скрывал от гестаповского начальника с такой тщательностью и таким старанием.—?А теперь за мной везде таскается прямо по Швейцарии хвост, который не стесняется ни полиции, ни гэбистов, а значит, имеет знатную крышу. Поэтому мы почти два часа катались по городу, пока мне наконец удалось уйти от них. Они просто не думали что мне хватит наглости угнать чужую машину.Агент начальника иностранной разведки Германии Вальтера Шелленберга больше всего похожа на субтильного диковатого мальчишку, чем с успехом и пользуется. Шелленбергу искренне жаль её преследователей?— он может представить их огорошенные лица, когда они обнаружили что объект исчез, угнав их собственный автомобиль.—?Не беспокойтесь, Вальтер,?— он сам разрешил ей называть себя по имени,?— это были не ищейки Мюллера и не британская разведка. Впрочем… ведь вы же и не беспокоитесь, не так ли?..Шелленберг идёт вдоль водоёма, поглядывая то на каменного исполина, лежащего на полу выдолбленной в песчаннике пещеры, то на списки имён погибших, и?— нет, ему не стыдно. Слишком много всего поставлено на эту карту.—?Это просто вопрос безопасности,?— не уточняя, ч ь е й, говорит он привычно мягко. —?Ты ОЧЕНЬ интересуешь Мюллера. Ему не удаётся подобраться к тебе, но он же не идиот чтобы не понимать: чем выше уровень секретности, тем ценнее скрываемая информация. А ему до смерти хочется узнать чем я занимаюсь вне его поля зрения.И он снова не уточняет: до чьей смерти.А его агентка балакает руками в воде, как играющий ребёнок.—?Ахтунг-ахтунг-абгемахт,?бригадефюрер. Я думаю, даже вы не ожидали что банк с такой лёгкостью примет у нас фальшивую валюту. Как теперь будете приходовать нежданное богатство, а главное?— как и чем доказывать своим, что оно НЕ БЫЛО больше изначально?..—?А мне придётся?—?Меня не мадам Ленорман зовут.—?А как?—?Фелисити же.—?Но это не твоё имя.—?Теперь моё.Лев умирает уже вторую сотню лет. Самый трогательный памятник на свете. Памятник-ода, памятник-гимн. Гимн чести, верности и преданности.—?Не угоняй больше у моих людей машину. Я не пытаюсь что-то о тебе вызнать.—?Всегда пытались и вдруг перестали? Да ладно, Вальтер. Вы такой же, как Мюллер: вам до смерти интересно.—?Это просто вопрос безопасности. На тот случай если однажды… если однажды у тебя не получится стряхнуть гестаповский хвост.Если честно, он ждёт логичного вопроса: и в кого же будут стрелять его люди, если ?однажды? такой контакт состоится?—?Как я жалею, что так плохо изучала историю,?— вместо этого досадует она, и он не может удержаться от смеха:—?Было бы о чём жалеть. История?— это просто вымысел, с которым все согласны. —?Так что, Вальтер? —?Курт по своей дебильной привычке сдвинул фуражку на затылок. —?Я полетел?.. Шелленберг вдруг потерялся, едва удержавшись от глупого ?уже?!?.Они конечно успели поговорить, пока ехали?— гораздо больше, чем могли бы надеяться, и гораздо меньше, чем хотели бы. И сказано было ими друг другу меньше, чем следовало бы, но больше, чем они собирались рассказывать. Гектор старательно прикидывался слепоглухонемым, хотя тактичность никогда не значилась среди его отличительных черт, и не особо давил на педаль газа. И, тем не менее, на авиабазу они прибыли обескураживающе быстро, и… ну нет, серьёзно, что, уже?!—?Ну всё, бывай. —?Курт неловко, скупым коротким жестом изобразил попытку приобнять на прощанье, отстранился, резко развернулся на каблуках, но, сделав шаг, вдруг бросился назад, и, судорожно обхватив Шелленберга за плечи, обнял на этот раз нормально, крепко прижав на секунду к себе. ?Последний раз??— промелькнуло где-то на краешке сознания. Последний?.. Всё, навсегда? То есть, больше никогда? А ведь навсегда.—?Прощай, Вальтер,?— прошептал он. —?Ты держись здесь, не давайся им.—?Ты держись,?— шепнул в ответ Шелленберг. —?Ты выживи, Курт, хорошо? Выживи, выберись из этой мясорубки.Мейер заглянул ему в глаза, улыбнулся:—?У меня?— мясорубка, но у тебя-то тут мельница пострашнее будет. Не дай себя перемолоть, Вальтер, я же знаю, ты сильнее, чем кажешься, так давай выбирайся из этой мельницы, ну, в конце-то концов, ты ж не зернышко пшеницы! Тебя этим жерновам не перемолоть!—?Из мельницы… —?Шелленберг горько рассмеялся, невольно поморщившись, потёр лоб. —?Это уже не мельница. Это Лабиринт, и я в нём основательно заблудился. И дорога что-то всё никак не находится. Мне просто уже не выбраться.Мейер с минуту смотрел на измождённое лицо друга, на котором отчётливо читалось отчаяние и загнанность.—?Ты найдешь выход из этого лабиринта,?— спокойно сказал он,?— если кто-то и способен это сделать, то только ты. Выберешься. Ну, верь мне, я точно говорю. Ты?— выберешься. Такие, как ты, из самых сложных сложностей выбираются, потому как гадюшники подобные твоему — их естественная среда обитания!Шелленберг испытал ощущение полёта на качелях. Приступ убийственного головокружения, едкая горечь во рту, память безжалостно толкает во времена студенческой юности. Ещё ?медицинского? периода.?Вы, похоже, из тех, кому можно сунуть в руки винтовку, рявкнуть ?ни шагу назад! победа, или смерть!??— и кто будет тупо стоять до упора и до последней капли крови, пока не сдохнет. При этом постараетесь проскакать как можно выше по ступенькам лестницы званий.??— ?А вы просто интриган какой-то, вам бы гадюшник из змеиных клубков позапутанней, вот где ваша родная среда обитания!?Вот так всё оно в итоге выходит? Так отличается вариация жизни, так отличается итог, от того, что представляешь себе в девятнадцать лет? Змеи и лестницы, кто б мог подумать, а вот они: и змеи, и лестницы…—?Курт.—?Вальтер.Мейер отскочил назад, махнул рукой:—?Всё.Он побежал к самолёту, ждущему его, чтобы доставить на поле смерти. Человеку не дано знать наперед своё будущее. К 31 августа американцы достигли Суасона и Лана и продвигались на северо-восток. Оперативная группа дивизии задержала их у реки Тон до ночи с 1 на 2 сентября, и в эту ночь Курт Мейер со своими мальчишками и с остатками 116-й танковой дивизии будет удерживать оборонительную позицию у городка Бомон. Под напором противника дивизия отступит через Филипвиль к Флорену. К 4 сентября они переправятся через Маас у Ивуара, и будут держать оборону против атак американцев силами одной пехоты?— танков у них уже не будет. В ночь с 5 на 6 сентября американцам удастся проникнуть вглубь немецкой обороны, и немецким частям придётся спешно отступать. 6 сентября, примерно в полдень, во время отступления, колонна дивизионного штаба, состоявшая из трёх ?Фольксвагенов?, напорется на двигавшееся во встречном направлении, по той же самой дороге, танковое подразделение американской армии. Мейер и его спутники, бросив машины, попытаются скрыться в деревне Дюрналь, но выбраться из неё им не удастся.Уже поднимаясь в кабину, Курт оглянулся.Здесь, на открытой всем ветрам полосе, было довольно холодно, Гектор, выйдя из машины, с энтузиазмом махал рукой Мейеру, а вечно зябнущий начальник иностранной разведки, вновь накинув шинель, сделал несколько шагов по направлению к самолёту, остановился у разметки, подняв руку и прощаясь с Куртом. Танкист вскинул руку в ответном жесте. Он понимал, что оставляет приятеля один на один с опаснейшими врагами, с неразрешённой проблемой с Мюллером, в сложном положении?— под дамокловым мечом; и сознавал, что ничего не может с этим поделать и ничем не может помочь. А главное?— даже не может в полной мере ужаснуться этой ситуации из-за вакуума, образовавшегося у него теперь там, где человеку положено иметь чувства.Мы действительно больше никогда не увидимся, вдруг ясно и отчётливо понял танковый генерал. Вот теперь?— действительно навсегда. Расставание навсегда.И даже эта мысль не вызвала никакого отклика в душе.Он поднял глаза к небу?— и зубы стиснулись сами собой. Он опять видел ту радугу, ту самую, огромную, необычную радугу, состоящую из двух радуг сразу.И Шелленберг?— стоял аккурат под этой радугой.Таким он в памяти Курта навсегда и остался?— невысокий и щуплый, похожий на кадета-недокормыша, но?— в своей щегольской генеральской шинели (ныне хранящей на себе слегка заметные следы пролетевшего по луже служебного ?мерседеса? Мейера). Ну, во всяком случае, когда-то щегольской шинели… полы которой сейчас развевались на ветру, как крылья летучей мыши. Вальтер?— со своей извечной кривоватой улыбочкой, за спиной любимый автомобиль, рядом любимый водитель. Неисправимый интриган, неутомимый авантюрист, поразительный лицемер и азартный притворщик, несостоявшийся медик, но успешный карьерист, хитроумный контрразведчик и расчётливый стратег, самый молодой из руководителей всей нацистской верхушки, потерявшийся в лабиринтах свастики. Обаятельный прагматик и лжец, умница и трудоголик, так вдохновенно и привычно играющий самые разные роли в собственном театре одного актёра?— до последней минуты своей короткой жизни, Вальтер Шелленберг.И сияющая, переливающаяся всеми цветами огромная двойная радуга в небе над ним.…7 сентября танковый генерал Курт Мейер?— самый молодой дивизионный командир за всю историю немецких войск?— попадёт в американский плен. С него сорвут его Рыцарский Крест, жестоко изувечат, и не убьют на месте как эсэсовца только потому, что будет он одет в камуфляжный костюм?— без каких-либо знаков различия?— из трофейной итальянской ткани.Ему предстоит пройти через суд, на котором он будет единственным обвиняемым. Так же, как он всегда стоял на вручении наград?— сохраняя офицерскую выправку, расправив плечи и с высоко поднятой головой, Курт простоит всё время, пока будет длиться рассмотрение его дела на суде, и не дрогнув ни единым мускулом лица, спокойно заслушает свой смертный приговор. Жизнь Курту Мейеру спасёт один канадский генерал, который откажется поставить свою подпись под этим смертным приговором. Будет помилование, будет замена смертной казни тюремным заключением, которое, впрочем, довольно быстро тоже сменится?— на свободу. И будет необходимость начинать новую жизнь в изменившихся условиях, в мире, где больше не будет ни Тысячелетнего Рейха, ни Великой Германии. Новую жизнь, которая не так, чтобы очень долго продлится. Эта жизнь закончится в очередной день рождения Курта, с очередным сердечным приступом.Но.Сейчас.Готовясь к смерти в ближайшие несколько дней, расставаясь на маленьком военном аэродроме близ Берлина со своим другом, Курт Мейер ещё не знает, что переживёт его на девять лет.Больше Вальтера Шелленберга Курт действительно никогда не видел.____________________________*Малебранки?— на итальянском Malebranche, или Загребалы?— бесы с баграми, крылатые демоны, охраняющие грешников в пятом рву восьмого круга Ада. Жестокие шутники, неуёмные хохотуны, склочные и глумливые. Своими вилами (баграми) удерживают души коррумпированных чиновников на дне кипящего Флегетона?— одной из пяти рек Ада (остальные четыре?— это небезысвестные Ахерон, Коцит, Лета и Стикс).Двенадцать Загребал описаны в ?Божественной комедии? Данте, с указанием их имён.