Lug und Trug (1/1)

?А вот на этот раз,?— мысленно с нервным смешком оценил Шелленберг,?— на этот раз уголь, похоже, раскалился уже докрасна. Берегите руки, рейхсфюрер, берегите ваши руки.?…Если уж начистоту, то длилось это с лета 1942 года. Если точнее, со смерти Гейдриха. А если прямо совсем по-честному (ну, процентов на семьдесят пять, что в системе координат вселенной Вальтера Шелленберга соответствовало уровню ?непозволительная, практически преступная честность?)?— то с 1941 года, когда ещё вполне живой и пребывавший в тот день сильно не в духе глава РСХА натявкал на своего настырного подчиненного в присутствии рейхсфюрера. Причём последний, сурово и осуждающе взирая на Шелленберга сквозь прозрачные стёкла очков, явно безоговорочно поддерживал Гейдриха и одобрял его критику. Порицаемого ими это вообще-то мало пронимало, делая кроткое и смиренное лицо про себя он язвил что неплохо бы этим двоим тогда уж и Генриха Мюллера позвать?— вот уж кто бы подхватил вслед за Гейдрихом все его обвинения и с величайшим рвением принялся бы клеймить Шелленберга за его пораженческие настроения. Тогда же, в сорок первом, Шелленберг тайно начал планомерно создавать сети в ключевых узлах за границами Германии, готовя потенциальные шлюпки для спасения с корабля если он волею трагической судьбы несмотря на все радужные фантазии пойдёт на дно. Ведь радуга, как известно, явление недолговечное, даже если она двойная. Когда она сияет в небе мир преображается, но его серость и мрачность лишь усиливаются на контрасте едва только она исчезает.И тем не менее сам Шелленберг отправной точкой отсчёта брал 1942. Именно в августе 1942 он, ведя осаду рейхсфюрера с настойчивостью меркантильного жениха охотящегося на богатое приданное наследницы состояния, добился таки долгожданного ?да?. Хотя это ?да? было даровано ему с небольшой оговоркой, которую Гиммлер добавил под занавес. С маленькой оговорочкой, которая, убравшись в одну фразу, предельно чётко обозначила позицию рейхсфюрера?— весьма характерную для него позицию.Тогдашний разговор вышел нелёгким и крайне эмоциональным?— со стороны Гиммлера, но вымотал именно Шелленберга, и сколько раз потом вспоминая его, анализируя по фразам, и даже взглядам и улыбкам Шелленберг снова и опять приходил всё к тому же выводу?— тогда, в житомирской штаб-квартире СС он безошибочно делал выбор и в выражениях, и в мимике, и в движениях. Та встреча затянулась, они начали днём, и до вечера с разной степенью интенсивности препирались (Гиммлер препирался, Шелленберг продавливал окончательно сформировавшееся у него к тому моменту мнение в своей обычной мягкой и компромиссной манере, выгодно отличавшей его в глазах Гиммлера от излишне волевого и непреклонного Гейдриха). Засиделись же они и вовсе до самого утра, и дважды пили коньяк, хотя Гиммлер практически не пил в принципе, а Шелленбергу любой алкоголь совершенно однозначно был лишний. Уползал же от рейхсфюрера Шелленберг уже вообще никакой, чувствуя себя выжатым как лимон и в физическом и в психологическом плане. Но оно того стоило. Хотя первая стадия преодоления протекала именно в соответствии с его самыми мрачными ожиданиями.Рейхсфюрер с поразительным и доселе ни разу не проявившимся нигде ранее актёрским талантом исполнял партию ?Фюрер произносит агитречь перед народом?. Он канонично начал, как и полагалось, на повышенных тонах, брызжа праведным негодованием, потом отважно бросился бороздить океан высокопарных метафор, не удержался от пары влюблённо-почтительных книксенов в адрес обожаемого Птицелова, и, подхлестывая себя клишированными пафосными лозунгами (использования коих устыдился бы сам если бы не был так распалён) дошёл уже до полноценного крика.Шелленберг преданно глядел на него, копируя выражение лица Моны Лизы, чувствуя знакомую дрожь азарта в кончиках пальцев и ощущая как вибрирует каждая клеточка тела в предвкушении очередной авантюры. Хотя?— в данном случае?— речь шла об авантюре слишком крупной, которая вполне могла обойтись не рассчитавшему своих сил игроку в цену жизни (и ладно бы только его лично-собственной). Ибо в этой серии игр ставки от кона к кону только росли.Объективно это было рискованно?— допускать такие обострения с рейхсфюрером было рискованно, но их отношения пора было переводить в иную колею. Почетный караул у трупа Гейдриха пару месяцев назад, в Чехословакии, на кошмарной жаре когда в тени было за сорок градусов обошёлся Шелленбергу гораздо дороже чем он предполагал тогда, когда с шумом в ушах и плавающими перед глазами пятнами походкой ?море штормило? добрался до своей комнаты где и рухнул на пол с сознанием выполненного долга едва переступив порог. Тяжелейший ли тепловой удар спровоцировал обострение каких-то недомоганий, или напротив, они вызвали подобную чувствительность, но несколько последующих недель Шелленберг словно присутствовал в реальности лишь половиной себя, пребывая в каком-то подобии разделённого состояния сознания. Смерть Гейдриха была шоком, в это было невозможно поверить, и Шелленберг просто не мог вписать её в существующую картину мира. Не получалось принять как факт то, что этот человек, внешне и по образу действий как нельзя лучше соответствовавший культивируемому образу представителя высшей расы, теперь мёртв. Всей своей карьерой, всем своим продвижением в СС Шелленберг был обязан именно Гейдриху, и, одновременно, Гейдрих же всегда оставался для него персонификацией постоянно существующей угрозы. Это было нечто что воспринималось как вечное и непреложное, как небо над головой, и как солнце в том небе.Шелленберг затруднялся определить что ему полагается испытывать в связи со смертью шефа. Вихри самых противоречивых чувств сменяли в нём друг друга, его то охватывало неуверенностью и боязнью будущего, то погружало в ликование внутреннего бунтовщика, когда всё существо радостно пело ?свобода, свобода!??— и такое впечатление что даже легче дышать становилось.В Житомир Шелленберг прибыл готовясь к тяжёлому разговору, но не мучаясь тем страхом который бы он несомненно нёс с собой на встречу останься Гейдрих жив. И даже беснующийся в лучших традициях самозаводящегося от собственного крика Адольфа Гитлера рейхсфюрер не расстраивал и не обескураживал. Хотя разошёлся он не на шутку.После доброжелательного вопроса Шелленберга относительно того, в каком ящике письменного стола у господина рейхсфюрера лежит альтернативное решение о прекращении войны?— господин рейхсфюрер позеленел и начал медленно, но верно скатываться в полуистерику, и постепенно его голос стал звенеть от гнева. Он аж подпрыгивал за столом, и даже дважды стукал по столешнице маленьким кулачком?— с такой силой, что очки едва не слетали с носа. Шелленберг представил себе как они всё же в итоге слетят, после чего им двоим на пару с рейхсфюрером придётся ползать по ковру в поисках рейхсфюреровой оптики, задрав пятые точки кверху, и тут конечно как всегда не вовремя явится любимый ?Вольфи? и дежурно начнёт укорять Шелленберга за то что тот вновь создаёт проблемы.Собственно, вопрос, заданный Шелленбергом и обнаруживший всю его истинную натуру пораженца и потенциального изменника не мог стать для Гиммлера таким уж поразительным откровением. Занимаясь с марта 1942 года укомплектацией организованных за границей пукнктов секретной информации Шелленберг неизбежно столкнулся с трудностями организации и необходимостью решения вопросов обеспечения проводимых мероприятий валютой. После чего не без колебаний обратился к Гиммлеру. Тот ожидаемо был сильно не в восторге от Шелленбергова сомнения в окончательной победе Рейха, и обозвал его пессимистом, но на предпринятые без предварительного согласования с ним действия подчинённого дал добро.То, что Шелленберг НЕ разделяет национал-патриотической веры в победу для Гиммлера просто не могло быть сюрпризом?— он не только знал об этом, но и неоднократно пенял ему на столь недостойный образ мыслей. А потому его взрыв гнева с криками и обвинениями отчётливо отдавал лицедейством, и Шелленберг лишь терпеливо ждал когда рейхсфюрера утомит это актёрство.—?Как давно вы рассматриваете такой вариант? —?отрывисто спросил притомившийся наконец Гиммлер когда спустил пар.—?Некоторое время,?— уклонился от прямого ответа Шелленберг, за что словил возмущённый взгляд.—?Надо полагать, что если бы был жив Гейдрих я бы от вас ничего подобного не услышал,?— сухо заметил Гиммлер.?Да уж не сомневайтесь, рейхсфюрер, моя мама самоубийц не рожала?С Гейдрихом Шелленберг действительно пытался лишь однажды, тогда, в сорок первом, но полученный невероятно жёсткий отпор и резкая реакция на время создали зону арктики в их взаимоотношениях. Шелленберг уже на своей собственной шкуре выяснил к каким последствиям для подчинённых приводит недовольство (а ещё хуже?— подозрительность) Гейдриха, вследствие чего благоразумно решил отложить возвращение к обсуждению столь важного момента как ?а что мы предпримем если Германия ВДРУГ не победит в этой войне? для другого времени и другого человека. Этот другой человек только что в точности повторил за Гейдрхом всё то же определение ?пораженец?, но Шелленберга подобные вещи никогда не трогали и он внутренне отнёсся к данному эпитету с недопустимым для любого истинного патриота равнодушием, не думая ни устыжаться ни мучиться осознанием своей вины.—?Вы ведь наверняка уже начали предпринимать что-то по этому поводу? —?проницательно заметил Гиммлер.—?Определённого рода подготовительные мероприятия. —?Шелленберг без напряга выдержал недовольный взгляд. Вот оно, разительное отличие от Гейдриха. С Гейдрихом Шелленберг всегда испытывал страх за то, что шеф мог сделать. С Гиммлером?— за то, что тот мог не сделать.—?Вам следовало приступить к этому разговору раньше,?— упрекнул Гиммлер, прозелень которого понемногу сменялась обычной бледностью,?— вам стоило выбрать подходящее время когда у меня был интервал в делах и мы могли обстоятельно об этом поговорить.Мысленно Шелленберг ответил что он-то бы как раз со всем своим удовольствием, вот только господин рейхсфюрер в эти ?интервалы? то посвящал себя любимой дочери, то срывался в Мюнхен и усердно отдавал сыновний долг родителям, катая их на служебном автомобиле. Не забывая впоследствии вычесть стоимость бензина из своего и без того не особо роскошного жалованья?— при всём своём всемогуществе и всесильности нацист номер два Великой Германии в финансовом плане самым обескураживающим образом еле-еле сводил концы с концами.—?Я зачитывал вам свои подробные экспертные заключения о действительном военном потенциале Советов и силе русской армии,?— сдержанно парировал Шелленберг,?— у вас были мои донесения о военном потенциале Соединённых Штатов. Но вся предоставляемая мной информация и все мои выводы, сделанные на основе анализа мировой обстановки высшим руководством просто игнорировались.—?И сейчас вы… —?начал Гиммлер чуть взвинченно, и сделал неопределённый, но точно приглашающий жест ладонью.—?И сейчас предостерегать всё о том же уже поздно, теперь пришло время позаботиться о предотвращении самого печального для Германии исхода,?— с абсолютной безмятежностью ответил Шелленберг,?— у нас ещё есть шанс сманеврировать так, чтобы вывести её из войны путём компромиссного мира. До тех пор пока у нас ещё есть средства борьбы, остаётся возможность успешно вести переговоры.—?Ну хорошоооо… —?задумчиво протянул Гиммлер, и, чуть встряхнувшись, добавил уже чисто официальным тоном:?— Да, я одобряю ваш план. Но при одном условии.Оно Шелленберга ничуть не удивило.И это наконец-то выдранное в прямом смысле с боем у Гиммлера ?хорошо? стало первым шагом.Под занавес встречи Гиммлер прочёл одну из своих нравоучительных (и редкостно занудных) лекций?— на сей раз об обязанности бережно относиться к собственному здоровью, отдыхать в требуемом организму количестве, высыпаться и полноценно питаться. Впрочем, он прекрасно понимал что последнее чему собирается посвятить себя Шелленберг?— это вопросам организации своего стола и пищевого режима, поэтому данную задачу он взял на себя, и с тех пор по его поручению Шелленбергу регулярно доставляли домой свежие фрукты и овощи, соки и минералку и натуральные продукты.—?Вы же знаете моего Керстена,?— продолжал Гиммлер,?— он конечно простой массажист, но массажист от бога, это потрясающий специалист. Отправляйтесь к нему, я согласую с ним ваш полный осмотр и лечение. Вам бы надо сойтись с ним поближе и получше, он очень полезный человек.И это был шаг номер два.Так как ?полезный?, хотя и сверхболтливый человек Керстен стал той фигурой на которую были возложены впоследствии самые важные задачи.К июню 1944-го Шелленберг предупредил своего рейхсфюрера?— им придется быть готовыми заплатить гораздо больше, нежели они планировали поначалу. Заплатить за возможность договориться с западными державами?— пусть и на основе видоизменений ?безоговорочной капитуляции??— о компромиссе.Идея Шелленберга состояла в проведении мероприятий показательного характера, направленных на заботу о судьбе заключенных в концлагеря евреев. Проще говоря, он гнул линию на освобождение узников концлагерей. Гиммлер, по своей обычной привычке, сыграл в ?да и нет не говорите, чёрный-белый не носите?, однако Шелленберг посчитал, что ему всё же удалось убедить своё высокое начальство в настоятельной необходимости оговариваемых действий.И он незамедлительно приступил к налаживанию связей?— через определённые контакты в Швеции?— с президентом еврейского союза Мюзи, который должен был быть кровно заинтересован в любых действиях, содействующих освобождению евреев. Шелленберг собирался устроить ему встречу с Гиммлером, задействовав в ходе этой подготовки ?простого массажиста? Керстена, чтобы вывести все планируемые мероприятия на международный уровень. Это давало шанс выставить себя в нужном свете перед переговорами с западниками.Шелленберг надеялся, что его идеи найдут у Мюзи самый горячий отклик, и полагал, что тот согласится на встречу с Гиммлером, однако при этом прекрасно осознавал?— расслабляться не стоит. Пока встреча не состоялась, пока соглашение об освобождении заключённых евреев не достигнуто, дело ещё далеко не ?в шляпе?, а если и в шляпе, то в чужой, и хозяин той шляпы в случае каких-либо проблем не дрогнув ни единым мускулом заявит, что знать не знал, чем там Шелленберг у него за спиной занимался, какие операции проворачивал, и что за интриги по своей излюбленной, унаследованной от покойного Гейдриха привычке плёл.Собственно, это была обычная позиция?— не только для Гиммлера, но и для всех начальствующих чинов Третьего Рейха. Еще в бытность Шелленберга штурмбаннфюрером, Гейдрих, поручая ему какие-либо щекотливые дела, не раз говорил напрямую (иногда явно не всерьёз, а просто чтоб попрессовать, постращать?— нарочно, издеваясь: видимо, давал себя знать врожденный скрытый садизм)?— в случае чего, мол, знайте, Вальтер, я от вас откажусь, глазом не моргнув. С Гиммлером?— нерешительным, вечно сомневающимся, колеблющимся, и полностью находящимся под действительно словно магическим воздействием Фюрера, ситуация только усугубилась. Шелленберг уже привык действовать зачастую вообще без указаний свыше, в самом лучшем случае?— только с молчаливого согласия Его Рейхсфюрерства. Молчаливого согласия, или согласного молчания?— в ответ на излагаемые планы и схемы действий. А что молчаливое согласие, что согласное молчание, если уж на то пошло, трактовать можно было как угодно, и при случае никак и никому не предъявишь и к делу, как говорится, не подошьёшь.Собственно, пока, на настоящий момент, когда всё ещё находилось в стадии обговаривания и подготовки, расклад был такой: шеф иностранной разведки РСХА Вальтер Шелленберг тайно, в обход всех вышестоящих руководителей, и в нарушение всевозможных норм, требований, положений и служебных предписаний, занимался установлением связей и подготовкой переговоров с представителями вражеских держав. Суть коих действий, естественно, напрямую отражала изменческий характер деятельности вышеобозначенного Шелленберга и свидетельствовала о преступном использовании служебного положения.Единственной страховкой Шелленберга в затеянном опасном деле был Керстен.Керстен, чье влияние на Гиммлера было сравнимо разве что с влиянием самого Фюрера, играл во всей этой подготовке ведущую роль.Как говорил Шелленбергу сам Гиммлер, ?за каждый сеанс массажа этот улыбчивый будда выторговывает у меня по одной жизни?. И если за пару первых лет начавшегося геноцида евреев Керстену удалось вытащить из гиммлеровских лагерей около десятка человек?— спасти всю расу он не мог, хотя идея массовой ?чистки? целой нации его и ужасала, и он умолял Гиммлера отказаться от замыслов истребления еврейского народа, то в 1944 году, когда удручающее положение дел стало очевидным даже для Гиммлера, борьба Керстена за освобождение евреев стала приносить более существенные результаты?— тысячи голландцев, немцев, евреев и других людей были обязаны своим спасением его вмешательству. Все, кто искал спасения для обречённых людей, со временем узнали, к кому полезнее всего обращаться. Финская дипмиссия в Германии с помощью Керстена спасала норвежских и датских военнопленных. Пройдут годы, и Всемирный еврейский конгресс запишет на его счет спасение 60 тысяч евреев. С 1943-го года, обосновавшись в Стокгольме, куда Гиммлер разрешил переехать ему на жительство, Керстен стал агентом шведского правительства в гуманитарной работе, которую Швеция вела в Германии: по мере ухудшения положения Германии карательные мероприятия нацистов становились всё бесчеловечнее, шведское же вмешательство приобрело международное значение, а где было возможно такое вмешательство? Разумеется, только при ?дворе? Гиммлера, представлявшем собой единственную альтернативу ?двору? Гитлера. Гитлер приказывал?— но Гиммлер исполнял приказы или откладывал их исполнение.Керстен, проживая в Швеции и осуществляя свои действия по спасению из цепких нацистских лап шведских пленных, лично познакомился с шведским министром иностранных дел Кристианом Гюнтером и с того времени стал агентом Гюнтера. Гюнтер же получил непосредственный доступ к Гиммлеру в лице Феликса Керстена.Разумеется, сила воздействия доводов Керстена во многом зависела от точного знания характера Гиммлера?— а характер у него был чрезвычайно серьёзным, причем серьёзным в самом мрачном смысле этого слова. Гиммлер научился скрывать свои слабости, используя в борьбе с угрызениями совести собственные навязчивые идеи, которые он заботливо культивировал. Свои многочисленные предрассудки он также использовал в зависимости от настроения. Истории о проявленном им снисхождении к провинившимся лицам - если оные вдруг оказывались блондинами нордического типа - передавались из уст в уста как анекдоты.Врождённая телесная слабость и плохое здоровье, всегда доставлявшие Гиммлеру немало огорчений сочетались у него с отсутствием бескомпромиссной твёрдости, которой он так восхищался и о которой непременно упоминал в своих публичных речах, когда ему требовалось подтвердить свою репутацию человека, не останавливающегося ни перед чем ради достижения высших идеалов. Семья и школа воспитали в нем честность, трудолюбие и глубокое чувство ответственности, но как человек действия Гиммлер был совершенно бесполезен. Солдат из него не получился, а вот администратором он оказался трудолюбивым и педантичным, хотя и здесь ему пришлось огородить себя защитной стеной исполнительной власти.Как и все истинные нацисты (читай?— идейные, а не бутафорские: то есть не буквально силком втащенные в НСДАП, типа Мюллера; и не авантюристы, заранее на много лет вперёд просчитывающие все возможные профиты от того НСДАПства, типа Шелленберга), Гиммлер был деспотом, слепо преданным избранному лидеру. На форменных ремнях СС он приказал наносить надпись ?Моя честь?— моя преданность?. Влияние Гитлера на него было огромным, Гиммлер беспрекословно выполнял все его приказы и пожелания, никогда не противоречил, хотя порой его и терзали сомнения, как совместить преданность фюреру с заботами о будущем германской расы. Никогда, ни разу, за всю свою жизнь Гиммлер не позволил себе ни слова критики, ни одного упрека в адрес Великого Фюрера. Когда же пришло понимание что Гитлер серьёзно болен и должен уйти в отставку ради блага своего и Германии Гиммлер пережил настоящее душевное потрясение.Раздираемый сомнениями и мучимый противоречиями, Гиммлер порой срывал раздражение на Шелленберге, который не отставал от него со своими траурными прогнозами который год подряд и настойчиво толкал на путь сепаратных переговоров. В моменты когда внутренние терзания рейхсфюрера достигали своего наивысшего предела он достаточно резко пресекал ту бурную деятельность, которую развивал неугомонный начальник его иностранной разведки в отношении поиска путей выхода из войны с минимально возможными потерями. Компромисс со странами запада Гиммлеру изначально не слишком нравился, а Шелленберг никогда не мог знать наверняка, когда его идеи встретят одобрение шефа, а когда?— натолкнутся на непреодолимую стену упрямого сопротивления. Впрочем, зато было ясно кому рейхсфюрер не откажет наверняка, и когда требовалось заручиться поддержкой для преодоления гиммлеровского упрямства Шелленберг привлекал к своим действиям толстого болтуна-массажиста.Вот и с Мюзи?— Шелленберг решил обратиться к Керстену, предполагая, что уж ему-то удастся повлиять на Гиммлера?— это во-первых; и, во-вторых, гуманистическая роль Керстена уже обеспечила ему достаточную известность в кругах заинтересованных лиц, и никто более, чем он, не мог бы поспособствовать возможности встречи таких равноудаленных в политическом и моральном аспекте фигур, как президента еврейского союза, и нацистского лидера?— главы концлагерей.…Подготовка затянулась, шло радиосообщение со Швецией, с Швейцарией, и, вероятно, где-то с той стороны в какой-то момент был утерян контроль над уровнем секретности, ну или же ведомство Мюллера сработало на отлично?— сейчас это было не разобрать; горькая же правда жизни на настоящее время состояла в том, что в руках Шелленберга была распечатка зашифрованной радиограммы, перехваченной спецами гестапо, в которой подробно и содержательно говорилось и о подготовительной работе для освобождения евреев из концлагерей, и о средствах обеспечения встречи с главой еврейского союза, и о заручении его поддержкой и помощью в возможности эмиграции освобожденных узников в Америку через Швейцарию. Там же неоднократно упоминалась фамилия Керстена, а также указывалось то немаловажное обстоятельство, что все эти славные мероприятия проводятся с непосредственным и самым активным участием шефа иностранной разведки Германии.И вот этот самый шеф иностранной разведки Германии сидел и смотрел на шифрограмму застывшим взглядом, и понимал, что это конец всему. А в первую очередь?— ему, Вальтеру Шелленбергу.За окном пуще прежнего полил дождь, а напротив сидел и ласково улыбался вручивший Шелленбергу злополучный листок с шифровкой шеф тайной полиции, главный гестаповский мельник Генрих Мюллер.Шелленберг ответно улыбался ему и старался не отвлекаться на всё звучавший в ушах сухой канцелярский голос Гиммлера, произнесший в завершение того достопамятного разговора в августе 1942 года вовсе не зловеще, а вполне обыденно и легко: ?Да, я одобряю ваш план, но при одном условии: если вы в ходе подготовительной работы допустите серьёзную ошибку, я тут же брошу вас, как кусок раскалённого угля?.___________________*Lug und Trug?— сплошной обман