Глава 18. Обретая и лишаясь (1/1)

У всех, кто не любит детей, при виде излишне заботливых мамашек на улице или детской площадке возникают мысли о том, что эта опека лишняя, а сами мамашки – дуры, не умеющие отдыхать. Но такие люди просто не оставались с мамашками наедине. Когда чадо в кои-то веки уснуло, абсолютно убитый, уставший человек повторяет как заведенный: ?Как же все заколебало!?, и так каждый вечер. Я не заботлива, но точно так же могу расслабиться с бутылочкой пива на диване и пожаловаться на жизнь, пока каваи рисуют на ватмане херню.Можете назвать меня алкоголиком, выпить в одиночестве я люблю. Нет человека, с которым хотелось бы разделить процесс ухода от реальности и попытку расслабиться – а выпивка мне нужна именно для этих целей. Гоша не пил, а неоднократно предлагал свой способ, на что получал категорический отказ. В свои годы я ни разу не пробовала наркотических веществ, да и не планирую. Память о моей юношеской глупости до сих пор жива. Когда мне было пятнадцать, приятели предложили мне покурить травы. До этого мне доводилось пробовать, и я, не теряя мироощущения, просто насладилась ею, приносимым эффектом. Все казалось добрым, радостным и смешным, таким ирреальным, но до жути приятным. В тот последний свой раз до меня как-то не дошла простая истина – трава тоже бывает разной. Странный и не внушающий доверия парень слишком нетерпеливо набивал пипетку и игнорировал вопросы о сроке и качестве действия. Я была первой. Полминуты – и взгляд поплыл. Это было… непривычно, но не так уж и страшно. Вокруг меня сгустилось упругое желе, значительно утяжеляя движения, меня шатало в разные стороны. Доковыляв до скамейки, я поняла – что-то пошло не так. Не было обещанного кайфа, пришла она.Агония. Что значит для вас это слово? Тот вечер наглядно продемонстрировал мне его значение. Каждое, даже самое малейшее движение отдавалось в моем теле режущей болью. Меня лихорадило и передергивало, воздуха отчаянно не хватало, по позвоночнику скользнул леденящий жар. Лицо покрылось испариной, и прикосновение руки ко лбу давало секундную передышку, а потом снова подбрасывало в воздух, ударяя ставшее очень чувствительным тело о грубые доски скамейки. Люди вокруг говорили, что нужно походить. Но это было последнее, чего мне хотелось, совсем не то, что я могла. И навсегда отпечаталась в глазах приятелей, как посеревшая девчонка с глазами без радужки, молящая о сне и смерти.Прохожие принимали меня за пьяную, что почему-то очень сильно задевало. Приятели хором жалели меня и кормили шоколадом. Стало холодно. Меня завернули в чью-то куртку и гладили по голове. А в ушах сильно гудело, и звучала музыка, странная, ритмичная, громкая, отвлекающая от гула, похожего на треск адского пламени. Во рту пересохло, и я дрожащими руками зажгла спичку – резко захотелось покурить обычных сигарет. Стало гораздо легче.Как мне сказали, в таком состоянии я пробыла полтора часа, после сознание уже почти вернулось. Я не имела никакого желания находиться рядом с этими людьми и потащилась домой. Мать ничего не заметила. Отец, пока я сметала вторую порцию ужина, сказал, что я балда, и дал бутерброд, состоящий из батона с шоколадной пастой. Не знаю, где он ее раздобыл в те годы, сам факт его постоянной заботы был приятен. Тогда даже голова перестала болеть на какое-то время. На Минск опустилась весенняя ночь, стрекотали сверчки. До убийства отца оставался год.Никогда больше. Поэтому только алкоголь, раз уж так хочется убежать, серьезно.- Что тебе надо, чудовище? – повернулась я к дергающему меня за штанину Линду.- Ба-а-а-а-ба! – было ответом. Поставив бутылку на прикроватный стул, я склонилась над ватманом. Отдаленно напоминающее картины постмодернизма нечто смотрело на меня с листа глазами разного размера.- Это не баба, а бабайка какая-то, - вынесла свой вердикт я и вернулась на нагретое место, продолжив глоток за глотком опустошать бутылку ?Zlat? Ba?ant?.С каваями я ощущала себя подозрительно спокойной. Чем больше их становилось, тем меньше на меня ложилось нагрузки, вот парадокс. Даже Артемис, за которым нужно было пристально следить, не приносил хлопот. Верный и послушный Стефан первые пару дней что-то пищал тому на ухо при попытке постираться в стиральной машинке, запечься в духовке или самовыпилиться путем приведения Бяши в ярость, и – о, чудо! – попыток больше не стало. В честь этого знаменательного события я вручила довольному серебристому кавайчику целый бублик, пока Бяша, Линд, Мацуда и Михаэль ничего не видели.Долакав последнюю на сегодня бутылку, я поставила ее на пол. Каваи очень скоро будут катать ее по полу, ну и пусть. Да, за эти несколько месяцев я приобрела еще и жизненный пофигизм: все равно, что они там творят с моей квартирой, главное, чтоб не смертельно. Я не стану квохтать над тринадцатью шалопаями, что нельзя играть с легкобьющимися предметами, я перевяжу раны и заставлю убрать срач. Когда-нибудь они вырастут, пройдет поебень, которая с ними случилась, так пусть набираются жизненных навыков, пока я жива и с ними.Внезапно запиликал телефон, точнее, заорал на всю мою небольшую квартиру. Я нехотя нащупала трубку на все том же прикроватном стуле и нажала кнопку приема вызова.- Алло?- Тиша, дорогая, поздравляю тебя с юбилеем! – раздался радостный голос матери по ту сторону трубки. – Желаю тебе крепкого здоровья, счастья в личной жизни, чтоб ты, наконец, нашла себе мужа, детей завела, маму свою радовала…- Мам, ты же знаешь, я не праздную день рождения, - вздохнула я.- Как это не празднуешь? Такая дата важная, нечего тут кони кидать. Приезжай сегодня ко мне, я всех самых близких позвала, полный холодильник еды наготовила, вот, стол уже ставим.- Даже если я и буду праздновать свое двадцатипятилетие, то явно не за столом с горой родственников. Не привыкла набивать брюхо и нажираться твоего домашнего недоразумения, которое ты называешь вином, прикрываясь важной датой. Жрать на поминках будете, - отбой.Я забыла, да. Но хотела ли помнить? Для меня это самый обычный день.Так, пора проветриться, иначе начну думать о всякой сентиментальной ерунде. Можно было бы съездить за последним каваем, но по указанному адресу стоит заброшенный дом, в котором даже бомжи не водятся. Не знаю я, где искать некого Миками Теру.В ноябре у нас странно. Выпадающий изредка снег тут же тает, темно-коричневая холодная земля усыпана бурыми гнилыми опавшими листьями и испещрена заледеневшими лужицами. Вроде и нормально для конца осени, но слишком, слишком уныло. Наскоро одевшись, будто и не по погоде, я вышла из дома, оставив за главных, как обычно, Намикаву и Мидо.В редакцию Астафьеву приходит много писем от людей, считающих, что только они, великие гении, смогли проникнуться авторской мыслью и понять внутренний мир автора. Что ж, хотите, я покажу вам, как вижу мир на самом деле? Без проблем.Я спускаюсь в подземный переход и наслаждаюсь отчаянными, ласкающими слух звуками скрипки. Почему-то они не врезаются в стены, не портятся, а льются ровно. Девушка с хвостиком русых волос, в официальном костюме и роговых очках, сосредоточенно хмурится и улыбается уголками губ. В чехле небрежно брошены пара сотенных купюр. Я не скуплюсь и кладу фиолетовую пятитысячную бумажку, и скрипачка, не отрываясь от игры, благодарно кивает. А в другом конце расположились два откровенных басяка-растамана и наигрывают бессмысленную мелодию, постоянно сбиваясь. Самоучки. Рядом бегает наполовину лысая девчонка в косухе, подходит к каждому прохожему со шляпой для сбора денег. Когда она наполняется, деньги пересчитываются и кладутся в рюкзак, и все продолжается по-новому. ?За что?? - отстраненно думаю я и иду дальше.На остановке стоит целая толпа людей. Молодая женщина в отороченной мехом курточке крепко держит за руку маленькую упитанную девочку с капризным выражением лица и постоянно одергивает. Девочка вырывается и идет по направлению к мосту, мать кричит ей вслед угрозы, она не оборачивается. Важно проходит метров десять, возвращается на остановку, демонстративно огибает мать и в упор начинает рассматривать хмурых и отстраненных людей. Уродливая девочка. Ловлю себя на желании, чтобы ее не стало. Там же, на остановке, беседуют две школьницы. Одна из них жалуется на то, что ее зрение упало с единицы на одно значение. Я смотрю в сторону дома, где живет слепой, что каждый день – но не сегодня – сидит в переходе и собирает деньги, так же, как сегодняшние музыканты. Вот оно как бывает.Начинается дождь. Все бегут под крышу остановки, под козырьки магазинов, в переход. А я продолжаю идти. Зачем прятаться? Дождь закончится очень не скоро, они все равно намокнут. Приедут домой с работы, высушат голову полотенцем, усядутся на диван с чашкой горячего чая и начнут беседовать с домочадцами о том, какой сегодня был ужасный день и как противно ходить под мокрыми струями. А пока что пусть пялятся на уже полностью промокшую особу с веником на голове вместо уложенных волос, с запахом пива изо рта и с громко шлепающими по лужам сапогами – я для них буду живым примером того, как не нужно жить.За мостом у нас расположилось разрытое кладбище, и из песка выглядывают тут и там полусгнившие гробы. Когда я бродила там от скуки, нашла небольшой надгробный камень, указанная на котором дата смерти заставила меня надолго задуматься – 1901 год. Время… Оно идет слишком быстро, многие умирают, а еще больше рождаются, здания рушатся и возносятся вновь. Цикл за циклом, все возвращается к началу, чтобы начать новый, усовершенствованный круг. Я иду вперед все быстрее и вместе с этим хочу застыть хотя бы на мгновение.Внезапно мой взгляд поймал открытый канализационный люк. У вас тоже появляется мысль о том, что нужно пройти как можно дальше от него, иначе можно упасть? Но я неожиданно для себя прохожу в действительно опасной близости. И не зря. Откуда-то изнутри доносится до боли знакомый писк.Приехали. Один кавай бомжевал, другой вообще в канализации поселился? Замечательно, мать вашу, просто замечательно.Мне наплевать на то, что я испачкаюсь. В голове бьется только одна мысль – спасти малютку. Поэтому я, игнорируя изумленные взгляды редких прохожих, спускаюсь по металлической лестнице вниз. Над головой сереет свинец неба, падают крупные тяжелые капли, а я спускаюсь ниже и ниже, прислушиваясь к жалобному писку. Лестница заканчивается, сапоги гулко шлепают по грязной зловонной луже. Справа от меня – проход в угольно-темную даль. Глубоко вздохнув напоследок, направляюсь прямо туда, ведомая тонким звуком.В канализации стоит такой запах, что шмон общественного туалета показался бы вам приятнейшим парфюмом. Под ногами мерзко чавкает то ли грязь, то ли дерьмо вперемешку с жижей, изначально предполагавшейся как вода. Передвигаюсь на ощупь, не решаясь достать телефон и посветить – мало ли что, ронять его совсем не хочется. Писк слишком близко.Внезапно на меня с ревом бросается… нечто. Мохнатое, удушающе вонючее, орущее нечленораздельные фразы. Я пытаюсь спихнуть с себя тварь, но все бесполезно – оно сильнее меня. В голове словно лопается заслон, по спине пробегает дрожь паники, и я успеваю поставить перед собой руку. Ровно за долю секунды до того, как в нее впивается явно ржавый, но все же очень острый нож.- А-а-а-а! Отвали от меня, скотина! – ору я твари, даже не надеясь на ответ, извиваюсь, стараюсь вырваться и с силой надавливаю на лезвие, ощущая, как стекают по руке ручейки крови.- Еще чего! Оно мое, и ты здесь сдохнешь! – вдруг слышу я человеческую речь. – Мои эксперименты никто не признавал, я ушел под землю, так какого хуя мне не дают покоя?!- Ты и пальцем не прикоснешься к каваю, неведомая хуйня, - шиплю я. Рука крупно дрожит, я понимаю, что не смогу удержать лезвие слишком долго.- Пиии… - слышится совсем рядом, и на меня накатывает ярость. В темноте по-прежнему ничего не видно, но в глазах всплывает пелена, перекрывая для меня даже мрак. С взявшейся неизвестно откуда силой ногой отшвыриваю, кажется, мужчину подальше от себя, от узких стен гулко отталкивается бодрый звон выпавшего из руки нападающего ножа. Я словно чувствую кожей происходящее вокруг. Волосатая дрянь кряхтит и пытается подняться, но я быстрее – подскакиваю и хватаю за голову, прижимаю рожей к вонючей луже на полу. Оно дергается, пытается кричать, жесткие волосы нестерпимо больно проезжаются по открытой ране на руке. Две минуты тянутся, как патока, слишком медленно, но вскоре тварь перестает дергаться и затихает навсегда.- Вааааа! – маленькое создание хватается ослабевшими пальчиками за мою одежду и забирается на спину.- Держись крепко, Миками, - нервно улыбаюсь я и ковыляю на свет. Мне нестерпимо хочется смеяться, как в фильмах ужасов: истерически, бешено, захлебываясь звуком и собственной слюной – но я держу себя в руках из последних сил. Дойдя до лестницы, я понимаю, что правая рука мне только помешает, и я рухну в дерьмо. Перехватывая левой железные реи, я выбираюсь на поверхность, выползаю на мокрый от дождя асфальт, и вставать мне не хочется. В воздухе витает запах коллектора, с хмурого неба на лицо летят холодные капли, порывистый ветер проезжается по ладони, больше смахивающей на кусок сырого мяса. Я закрываю глаза, растянувшись на по-осеннему холодной земле, пусть и заключенной в тиски бетона, и понимаю, что подобное со мной произошло в последний раз, последний кавай оказался в моих руках. Нет, до этого я не ползала по канализации, но есть ли разница, обмазаться фекалиями в подземной трубе или в роскошном доме безмозглых, пропащих людишек, издевающихся над маленькими созданиями?- Девушка, вам плохо? – склоняется надо мной какой-то хрен в пальто.- Мужик, ты идиот? Ты на руку посмотри, - я лениво открываю глаза и машу перед лицом прохожего окровавленным мясом, с наслаждением наблюдая, как вытягивается его морда от отвращения и ужаса.- Я вызову врача! – с дрожью в голосе вскрикивает он и тянется за мобильником.***- Где я? – в нос бьет противный больничный запах, в глаза – яркий свет. – Я что, сдохла?- Нет, Летиция Дмитриевна, вы в первой клинической, - отвечает мне кто-то. Я поворачиваю голову на голос и встречаюсь взглядом с дедком в белом халате.- Ух ты, врач, ебена мать, - хихикаю я. – Нет, я не ударилась головой, все в порядке.- Если бы, Летиция Дмитриевна, - вздыхает дедок. – Голова у вас действительно в порядке, как и все остальное, но вот ваша рука… - он запинается, мнется, не решаясь произнести вслух страшную фразу. – Мы не смогли ее восстановить, пришлось ампутировать кисть.- Вообще заебись, - я поднимаю забинтованный обрубок, путаясь во всяких трубках. – И сколько мне еще валяться в кровати?- Думаю, недели через три…- Три недели?! – я подскакиваю на койке. – У меня дома же…- Мы знаем. Мужчина, который вас нашел, позаботится о ваших любимцах. Мы сказали ему ваш адрес и дали ключ, он нашелся в вашем кармане.- Того, что был со мной, он тоже домой отнес? – подозрительно покосилась я на врача.- Да. А теперь вам стоит отдохнуть. И ни о чем не беспокойтесь, - дедок вышел из палаты, а я откинулась на подушку. Не беспокоиться, просто замечательный совет для человека, который лишился фактически главного для себя, того, чем он зарабатывает себе на жизнь.Не было истерик, паники, вышибающего все мозги шока, лишь ледяное равнодушие и желание нажраться до бессознательного состояния. В одиночку.Превосходный, черт возьми, день рождения.***Три недели прошли слишком быстро, хоть ничего запоминающегося не было. Каждый день одно и то же. Но я таки вытерпела скуку и сразу после выписки понеслась домой. Стоя на коврике, я колбасила обрубком по кнопке звонка, пока мне не отворили дверь.- Здравствуйте, хозяйка квартиры! Вижу, вы уже в порядке. Заходите, - мужик радостно улыбался, как дебил.- Ну приехали, меня приглашают в собственную квартиру, - состроила я кислую мину. Не разуваясь, прошла в комнату, к шкафу. Наличность, кое-какие документы, кредитки лежали на своих местах. – И сколько вы хотите за свою неожиданную добродетель? – повернулась я к мужчине.- Нисколько! Мне доставило массу удовольствия общение с этими существами, не знаю, как их назвать, - пока на мое лицо наползало выражение абсолютного офигевания, он продолжил. – Это какой-то феномен, чудо, но я так понял, лучше общественности об этих существах не знать, - я нашла в себе силы кивнуть. – А я только за благополучие животных. Видите ли, в экоцентре волонтером уже давно пособляю, ну, который на Макаенка, - я снова кивнула, как китайский болванчик. – Мне не жалко помочь, правда. Вот, даже украсил немного дом к празднику, поесть им сварганил.- Так не бывает, но спасибо вам, - все еще находясь в глубоком шоке, отозвалась я. – И… Я понимаю, что это грубо, но вы не могли бы уйти и оставить нас одних?- Я и сам собирался уйти, у меня же семья своя, дети, - улыбнулся мужчина. – Ну, удачи вам. И с новым годом! – помахав правой, будто назло, рукой, он вышел и прикрыл за собой дверь. Я вздохнула. По правде сказать, подобное шокирует больше, чем встреча с каваями. Кстати, о каваях.- Эй, вы, черти, почему не встречаете? – вошла я на кухню. Все каваи проигнорировали мое появление и продолжали таращиться на окно. На подоконнике, кстати, стояло подобие елки. А на столе будто бы развернулась скатерть-самобранка, и впрямь хорошо постарался мужик. Забросив в рот пару кусков колбасы, я снова обратилась к каваям:- Что вы там увидели уже, а? – но ответа не последовало. – Вы охренели меня игнорировать? – наконец, Бяша услышал глас сверху, повернулся и с крайне серьезным выражением рожи-морды протянул мне какую-то бумажку.- Ну трындец, вас так от какой-то бумажки расплющило? – хмыкнула я и взяла желтоватый огрызок. Взглянула в ту сторону, куда активно вылупили глазищи каваи и…Честно? Не знала, что способна так громко орать.Передо мной стояло огромное черное чудовище.