Часть 5 (1/1)

Той ночью они собрались втроем возле огромных южных ворот — ?Расёмон?, как их называли Хиромаса и Абэ-но Сэймэй. Лил мелкий, почти неразличимый глазу дождь. Влага напитывала воздух и одежду, и та тяжелела и холодила тело. Пахло мокрой землей, мокрой травой и цветами.Хиромаса был одет, как одевались расхаживавшие по городу воины — в строгом черном облачении, в шапочке с изогнутой лентой. В руках он сжимал лук, на боку его висел меч. Лань Ванцзи в своих белых одеждах отличался от него, как день от ночи.Кто бы ни играл в эти дни наверху ворот Расёмон, он как будто ожидал их появления. Стоило Хиромасе поднять свой фонарь, как тут же заиграла бива. Это была прекрасная мелодия, бесконечно — до боли — печальная мелодия, и при звуках ее Хиромаса не сдержал восхищенного вздоха. Абэ-но Сэймэй слушал молча, время от времени прикладываясь к большому, обвязанному веревкой кувшину с саке. Лань Ванцзи тоже слушал, и лицо его, хотя и по-прежнему бесстрастное, леденело все больше.Бива пела, мелодия сменялась мелодией, и вскоре в них начал вплетаться то ли вой, то ли плач, то ли звериный, то ли человеческий. Он говорил на языке страны, из которой пришло учение о Будде и восклицал то ?Горе!?, то ?Радость!?, то ?Суриа!?. Все это Абэ-но Сэймэй рассказал Хиромасе, а затем запрокинул голову к самому верху ворот Расёмон и сказал на все том же языке:— Ты хорошо играл на бива.Абэ-но Сэймэю ответили — но что, Лань Ванцзи так и не понял. Язык был языком страны Дун Ин, языком земли Ямато.— На ханьском, пожалуйста, — сказал Абэ-но Сэймэй, и голос перешел на родной для Лань Ванцзи язык.— Кто вы такие, чутко слушающие мою игру и щедрые на похвалы?— Минамото-но Хиромаса, — сказал Хиромаса.— Масанори, — сказал Абэ-но Сэмэй, и они с Лань Ванцзи переглянулись. Сам Лань Ванцзи не сказал ничего.— А третий? — резче спросил голос. — Третий что?— Прости его, наш друг не груб — просто не разговорчив, — медово сказал Абэ-но Сэймэй. — Я отвечу за него: У Сунь, его зовут У Сунь.— У Сунь, — повторили сверху на Расёмон.— А ты? — спросил Абэ-но Сэймэй. — Как твое имя?— Я Кандата.— Зачем же ты выкрал императорскую бива, Кандата? — спросил Хиромаса.— Видите ли...Кандата был странствующим музыкантом, появившимся на свет больше ста лет назад в стране великой реки Ганг. Он родился от наложницы и раджи маленького княжества, вскоре павшего в огне войны. К тому времени Кандата уже немного подрос и отправился путешествовать с одними только круглыми гуслями, игра на которых удавалась ему лучше всего. Он добрался до Поднебесной и надолго там осел, но затем все-таки отправился дальше и на корабле проповедника Кукая прибыл в землю Ямато.А еще Кандата был демоном.Он умер больше сотни лет назад в этой самой столице Хэйан от рук разбойника, забравшегося однажды ночью в его дом.Грусть о далекой родине не позволила ему уйти в нирвану.— Так все и было, с вашего позволения, — сказал Кандата хрипло. Голос у него был вроде бы и человеческий, но иногда в нем прорывалось что-то инакое.— Бива-то верни, — сказал Хиромаса. — Бива-то больше не твоя, даже если ты ее когда-то и сделал.— Да вернуть-то нетрудно, — ответил Кандата, — вот только...В обмен на Гэнсё Кандата хотел провести ночь с придворной дамой, которую приметил во дворце.— Она одно лицо с моей покойной женой. Ох, Суриа. Если вы приведете ко мне эту даму, то честь по чести я отдам вам бива.— Вот что, — сказал Хиромаса, — я скажу обо всем императору. И если дело сладится полюбовно, приведу эту даму сюда завтра вечером. Как тебе такое?— Буду вам премного признателен. — Наверху ворот Расёмон снова запела бива. Хиромаса слушал ее с лицом человека, попавшего в прекрасный сон, однако Сэймэй выглядел куда менее восхищенным.— Император, — негромко сказал он Лань Ванцзи, — согласится, потому что придворных дам много, а драгоценная бива — одна. Завтра Хиромаса приведет сюда эту девушку — красивую, горбоносую, большеглазую — девушку и ее брата. Кандата спустит веревку, и девушка поднимется наверх. Потом Кандата спустит Гэнсё. А потом девушка попытается его убить, и он ее сожрет. После этого он спустится вниз, демон как есть, со звериными, поросшими шерстью ногами, убьет брата той придворной дамы, а затем попытается убить нас. Две смерти — за просто так. Ты можешь этому помешать.Лань Ванцзи сжал рукоять Бичэня.— О нет, нет, — поцокал языком Абэ-но Сэймэй. — В драке вы обязательно сломаете бива, и Хиромаса будет очень расстроен.Лань Ванцзи сунул руку в рукав, достал пригоршню желтых талисманов, заколебался.— У тебя есть гуцинь, — подсказал Абэ-но Сэймэй. — Есть гуцинь, и ты знаешь нужные песни. Тебе не хватает самой мелочи. Или ты поймешь, какой, или Кандата тебя сожрет. Ну так что?Какое-то время они смотрели друг на друга, затем Лань Ванцзи кивнул и потянул с плеча гуцинь. Белая шелковая ткань чехла взлетела вверх и упала. Лань Ванцзи мягко тронул струны, а затем заиграл.?В Оосаки берега боговНеудобные, и пусть пролив там узкий,Но из многих сотен моряков,Говорят, никто не мог проехать мимо...?Песня, которую играл Лань Ванцзи, была одной из самой последних в ?Собрании мириад песен?. Абэ-но Сэймэй в свое время назвал ее ?Узкий пролив?, но сам Лань Ванцзи про себя называл ее ?Песней пустоты?. Она порождала в его воображении образы серого берега, серого моря, серых скал и серого тумана, утлых лодок с пробитым дном и совершенной, полной безнадежности. Это была песня неотвратимого умирания, человеческого или нет — все равно.— Обман! — взрычал наверху Кандата. — Обман!Вверху зашумело, застонало, а потом он спрыгнул вниз: от пояса вверх — смуглый человек со впалыми ребрами и длинным носом, с зелеными молниями в глазах и торчащими во рту клыками; от пояса вниз — поросшие густым звериным мехом лапы. Демон.?Песня пустоты? протянулась от Лань Ванцзи к нему тонкими серыми нитями, похожими на паутину или залежавшуюся пряжу. Там, где они касались Кандаты, тело его чернело и усыхало.— Я сожру вас! Сожру ваше мясо, а потом уйду вместе с Гэнсё! — зарокотал Кандата. — Замри, Хиромаса! Замри, Масанори! Замри, У Синь!Хиромаса, как раз потянувший на себя из ножен большой изогнутый меч, застыл. Опершись на его плечо, Абэ-но Сэймэй, как ни в чем ни бывало, снова приложился к кувшину с саке.— Вот видишь, — сказал он, — как опасно называть демону свое имя. Что ж ты так, а, Хиромаса?Хиромаса бешено завращал глазами, но пошевелиться не смог. Абэ-но Сэймэй поднес к его губам кувшин и влил в рот немного саке.Лань Ванцзи продолжил щипать струны гуциня.— Обман! Снова обман! — глухо произнес Кандата. — Только обманом или нет, но вам со мной не справиться.При этих словах бива в его руках ожила. Она пела сильно, пела неотвратимо — Лань Ванцзи не знал, что это за песня, никогда не слышал ее раньше, но звуки ее вставали вокруг Кандаты, словно щит, блестели красными искрами, а затем распускались красными паучьими лилиями. Сжимая бива в руках, Кандата шагнул к Лань Ванцзи, потом шагнул еще раз. Теперь их разделяло всего ничего. Еще немного, и когтистая, длиннопалая рука сможет наконец дотянуться до Лань Ванцзи.— Так тебе никогда не победить! — возвысил голос Абэ-но Сэймэй. — Еще немного, и Кандата тебя сожрет, и ты никогда уже не сможешь никого призвать, тем более призвать этого своего Вэй Ина.Лицо Лань Ванцзи сейчас, наверное, выглядело, словно чистый лед. Он выплеснул в ?Песню пустоты? свой гнев и жажду убийства. Кандата попятился, но почти тут же вернулся туда, где стоял.— Неправильный ответ, — сказал с интересом следивший за ним Абэ-но Сэймэй. — У тебя осталась последняя попытка. Давай, ты же знаешь, что делает темные путь и песни темными.Лань Ванцзи бросил на него быстрый взгляд: губы Абэ-но Сэймэя изгибались в насмешливой ухмылке, он снова приложился к кувшину с саке.Темный путь... Лань Ванцзи опустил глаза на расчерченную струнами деку гуциня. Темный путь делала темным вовсе не темная, отличная от золотого ядра энергия, хотя и она тоже. Светлый путь был светлым, потому что вознаграждал силой за терпение, медитации, безустанное совершенствование и безустанный же поиск дао. Темный путь был темным, потому что продавал силу по цене души, тела, жизни и здравости рассудка. В каком-то смысле адепты темного пути всегда становились данниками Подземного царства и именно поэтому могли хотя бы на время, хотя бы в чем-то договориться со смертью — призвать из-за гроба душу, поднять мертвое тело, подчинить себе призрака.Лань Ванцзи на миг прикрыл глаза. Если он хотел победить сейчас демона... нет, если он хотел и вправду добиться успеха на темном пути... тоже нет. Если он хотел и вправду докричаться до Вэй Ина, ему нужно было только заплатить.Собой или другими — но он уже давно решил, что будет платить лишь собой.Лань Ванцзи знал это и раньше: знал, что нужно сделать — хотя не понимал, как. Он не понимал этого и сейчас, но время поджимало. Кандата становился все ближе. Конечно, можно вытащить меч... но что-то подсказывало Лань Ванцзи, что ни Кандата, ни сам Абэ-но Сэймэй ему этого не позволят.В сознании у него снова встал темный Луаньцзан. Когда-то Вэнь Чао просто сбросил Вэй Ина туда и так и оставил — умирать.Лютые мертвецы, призраки, другие чудовища — с чем пришлось тогда столкнуться Вэй Ину? Он выжил, не зная о тьме ничего, кроме общих правил и размытых запретов, и все-таки сумев ее призвать. Разве сейчас Лань Ванцзи не сможет сделать то же?То, что мог сделать один из них — Вэй Ин или Лань Ванцзи — всегда мог повторить другой. Так повелось еще со времен той первой стычки в Облачных Глубинах и не изменилось — ни с годами, ни со смертью Вэй Ина...?Ни даже после нее?, — подумал Лань Ванцзи, стиснув зубы. Он потянулся внутрь себя, сквозь даньтянь прямо к золотому ядру, собрал пригоршню похожей на бусины жизненной энергии, и влил ее в ?Песнь пустоты?. Серебристые струны на гуцине налились чернотой. Тонкие паутинки звуков раздались в ширину, заострились и, как бесцветные белесые копья, вонзились в звуковой щит перед Кандатой. Щит полыхнул алым и треснул, красные паучьи лилии все разом распустились и тут же увяли. Струны на бива лопнули с пронзительным звоном. Гэнсё выпала из рук Кандаты на утоптанный грунт дороги.Голова у Лань Ванцзи шла кругом, но он заставил себя играть дальше. ?Песнь пустоты? заключила Кандату в клетку. Толстые нити-копья вонзались ему в запавшие бока, в живот, в горло, прочие — тонкие, словно шелк — оплетали, опутывали, чтобы больше никогда не выпустить. Из горла Кандаты вырвался рык, он все пытался разорвать сковавшие его нити, но любое прикосновение к ним просто высасывало его жизнь. А Лань Ванцзи играл дальше.Какое-то время Кандата еще бился внутри огромного серого кокона, с каждой секундой становившегося все толще и плотнее, затем тот с хрустом и чавканьем сжался, а когда наконец разжался, от Кандаты не осталось ничего, кроме лязгающего зубами собачьего черепа.Лань Ванцзи еле слышно выдохнул, затем прижал руку ко рту и закашлялся. Пальцы, которые он затем поднес к глазам, были красными и мокрыми. Лань Ванцзи покачнулся и, как был — в безупречных белых верхних одеждах, невозмутимый, холодный — сел на землю.— Сэймэй, а чтоб тебя! — Хиромаса вздрогнул, отмер, столкнул руку Абэ-но Сэймэя с себя и, выхватив у него кувшин с сакэ, жадно приложился к горлышку.— Про Гэнсё свою не забудь, — Абэ-но Сэймэй наклонился к бива, осмотрел порванные струны и укоризненно покачал головой. — Ты бы в следующий раз как-нибудь поосторожнее, почтенный господин Лань Ванцзи. — Он передал бива Хиромасе, подошел к Лань Ванцзи и усмехнулся. — Ну, вставай, чего расселся? Не так-то сильно ты потратился. Дней пять жизни, я думаю. Для вас, даосов, ерунда.Лань Ванцзи оперся о его руку и заставил себя встать.— Айда домой. Будем пить чай, раз уж твой дядя так не одобряет вино, пить чай и разговаривать разговоры.— О сю? — спросил Хиромаса обреченно.— О сю.— Ладно, — вздохнул Хиромаса, прижимая к себе бива. — Сегодня — ладно, хотя я сю все равно не понимаю. Хиромаса боялся и зря, и не зря. Они и вправду говорили о сю и об основе для сю, и о том, что связывает фундаментальное состояние всех вещей, о том, как связать одним словом весь дольний мир, да и возможно ли это, а еще — о мастерах инь-ян, связи звезд и связи людей, и как проникать в невидимые глазу вещи — судьбу, мир духов, демонов и прочее, и искусстве подчинять себе это сверхъестественное.— Позволь мне остаться, — сказал Лань Ванцзи. — Я знаю еще слишком мало.В начале вечера он попытался снова сыграть ?Призыв?, вливая в него жизнь, как в ?Песню пустоты?, но добился лишь того, что из его семи отверстий хлынула кровь. Вэй Ин не пришел. Кажется, темный путь Лань Ванцзи был сложнее, чем ему казалось там, у Расёмон.Был самый глухой час ночи, час Быка. Абэ-но Сэймэй держал в щипцах раскаленную на жаровне кость, переводя задумчивый взгляд с черневших на ней трещин на Лань Ванцзи и обратно.— Оставайся, — сказал он наконец. — Оставайся до срока.Что сказало Абэ-но Сэймэю гадание, Лань Ванцзи не знал, но срок его вышел только двенадцать с чем-то лет спустя. По странной прихоти судьбы обратно в Поднебесную Лань Ванцзи вез тот же корабль. Капитан при виде его недоверчиво вскинул брови, но Лань Ванцзи лишь ссыпал ему в руку нужное количество монет и прошел на корабль. Попутчиками его снова оказались торговцы и монахи — как будто не было всех этих лет, как будто ничего не поменялось.На этот раз божественный ветер, хранивший землю Ямато, им никак не препятствовал. Не препятствовали ни пираты, ни бури, ни досадные мелочи, ни прочие неприятности. Но даже если бы и препятствовали — Лань Ванцзи не различил бы напавших на корабль чудовищ от порожденных его собственным разумом.По большей части он сидел на палубе, насквозь промокший от дождей и соленых морских брызг, и невидяще смотрел перед собой. Пальцы его лежали на струнах гуциня — то ли сдерживая их, то ли наоборот, готовясь в любой миг извлечь смертоносные звуки.Лань Ванцзи не пришлось: плаванье вышло гладким, даже слишком.В Кантоне капитан молча отдал ему его деньги, присовокупив к ним еще горсть монет. Отказываться Лань Ванцзи не стал.Можно было бы задержаться в Кантоне, снова привыкнуть к тому, от чего он отвык — к людям, городам, говору (точнее, языку), к еде и одежде, к деньгам, к заклинателям и нечисти — но Лань Ванцзи покинул его практически сразу.До Гусу он добрался в считанные дни, по пути снова, как встарь, бросаясь туда, где был хаос. При виде его белого одеяния и длинной лобной ленты на лицах у людей проступало нескрываемое облегчение. Кажется, эти двенадцать лет были к ордену Гусу Лань щедры, по крайней мере, милосердны. Кто-то из старших узнавал Лань Ванцзи по Бичэню и ледяному выражению лица, и весть о том, что Ханьгуан-цзюнь наконец-то вернулся, ширилась, словно круги от брошенного в воду камня.Когда Лань Ванцзи предлагали деньги, он брал деньги. Когда предлагали миску каши, он ел кашу. Когда предложить было нечего, он просто расправлялся с нечистью и уходил. До места он добрался не быстро, но наконец-то все же добрался.Цепь мелких озер все так же опоясывала Гусу от края до края, говор его жителей был все таким же мягким, все таким же певучим. Лань Ванцзи ненадолго задержался в Цайи, выпив чаю с ломтиками локвы. Облачные Глубины дымкой виднелись на горизонте, и он смотрел на них — желая поскорее вернуться и понимая, что легким это возвращение не будет ни для него, ни для остальных.А потом он наконец оказался перед Облачными Глубинами, и все его скопившиеся за годы усталость, и горечь разочарования, и злость, и гнев, и тоска, и бессилие, скребущие на сердце, словно кошачьи лапы... нет, не затихли — но ненадолго затаились.Терзавшие его разум и душу жуткие чудовища тоже отступили и спрятались в самой глубине его естества, чтобы снова выбраться ближе к ночи и темноте.Лань Ванцзи почувствовал короткие покой и безмятежность, почувствовал тепло, и это тепло растеклось по его телу от макушки до кончиков пальцев.Он вернулся домой.По правую руку от него возвышалась стена с правилами, такая же внушительная — разве что правил стало больше. Когда Вэй Ин уехал отсюда после учебы, их сразу же приросло на две сотни. Лань Ванцзи еще какую-то секунду рассматривал стену, затем достал из рукава нефритовый знак и вошел.Первый же встреченный ему ученик при его виде окаменел, затем протер глаза и, разулыбавшись во весь рот, помчался по Облачным Глубинам, оглашая воздух криками:— Ханьгуан-цзюнь! Ханьгуан-цзюнь вернулся!Бегать в Облачных Глубинах было запрещено. Кричать в Облачных Глубинах было запрещено. Наверняка, в придачу к этому, ученик нарушил что-то еще... но, судя по тому, как к его радостным крикам присоединялись все новые, наказывать нарушителей на этот раз не будут.?Или весь Орден будет переписывать правила?.Лань Ванцзи медленно шел вперед, и к нему со всех сторон стекались люди — младшие ученики, обычные адепты и даже старейшины. Шепот ?Ханьгуан-цзюнь, Ханьгуан-цзюнь? переливался, словно море. А затем, растолкав толпу, к нему вышел брат. Улыбка у него была все такая же теплая.— С возвращением, Ванцзи, — сказал он, мягко коснувшись плеча Лань Ванцзи, потом увидел его глаза, и улыбка сбежала с его лица вместе с краской.