I could hear your hearbeat Part 2 (1/1)

Запах сушеных лепестков ириса и лилии, масла амброзии и сожжённого олеандра овевал ее нежным и сладким потоком, когда она распахнула стеклянные дверцы небольшого магазинчика Эмери. За последний год внутреннее убранство помещения изменилось, комнаты стали светлее и просторнее после того, как владелица установила дорогие стеклянные витрины с кружевными растительными вставками из опала, повесила хрустальную люстру и полностью сменила интерьер. Старые шкафы из прогнившей темной древесины сосны и березы сменили изысканные белоснежные дубовые стеллажи, украшенные детальной орнаментной резьбой, заполненные материями множества оттенков – золотой бархат, белоснежный шелк, нежно-розовый батист, черный атлас. Здесь были и стеклянные консольные столы, на которых стояли шкатулки из аметиста и агата, черного обсидиана, наполненные бриллиантовыми бусинами и дорогим речным жемчугом, который доставляли из Дневного и Летнего Дворов. Здесь были комоды и консоли из белого лунного камня, заполненные шелковыми лентами, расписной бумагой, засушенными бутонами розы и фиалки, и подарочными коробками. Эмери никогда не прекращала работу над своим магазином. И когда Несте удавалось посетить один из семи Дворов, она всегда заказывала самую дорогую и редкую материю, зная с какой любовью Эмери будет разглядывать вышивку, с каким наслаждением ее пальцы будут проводить вдоль мягкого шелка, струящегося по коже словно поток ледяной воды. И даже в глубокой темноте лавандового сумрака поздней весны, в ночи можно было разглядеть свет лампады в окнах мастерской прославившейся на всю Иллирию швеи, которая создавала наряды для самой Королевы. Саро однажды сказала, что Эмери хранит на чердаке старый черный сундук с письмами от богатых дворянских семей, которые предлагают любую сумму денег за одно лишь платье, сшитое руками мастерицы, что шьет платья для золотой королевы Иллирии. Саро не прекращает отпускать по этому поводу шуточки в адрес Эмери, прекрасно осознавая, что швея хранит все эти письма лишь для того, чтобы потешить собственное самолюбие. И когда Неста зашла внутрь ставшего привычным для нее интерьера с мягкими белоснежными диванами и пестрым небесно-лазурным мягким ковром под ногами, владелица магазина недобро сощурила глаза, молчаливо зажигая хрустальный светильник на массивном столе из черного дерева, где перед ней уже была разложена яркая красная ткань. На столе были разложены и листы с заготовками рисунка, над которым Эмери работала уже не первый месяц – мифические птицы, ажурные облака, плетение редких цветов – и каждую деталь она будет долго ткать на своем станке использую золотые и аметистовые нити. Неста чувствовала на себе ее острый взгляд, что пронзал ее затылок не хуже заостренного осколка стекла, но Эмери не произнесла ни слова, даже тогда, когда Неста устало забралась на шелковые подушки дивана, подобрав под себя колени и небрежно скинула шелковые туфли на ковер, растирая пальцами раскалывающиеся от боли виски. Проходили долгие минуты, а Эмери продолжала работать в полной тишине. Тишину нарушал лишь мягкий треск огня в камине, и звук иглы, пронзающей материю в руках швеи. Однако, из соседней комнаты послышались быстрые и тяжелые шаги. Несте не нужно было открывать глаза, чтобы узнать, кто стоял на пороге комнаты, но, когда молчание стало невыносимым, она открыла глаза, поворачивая лицо в сторону вошедшего. - Ты что здесь делаешь? – потрясенно и почти яростно произнесла Мелантос, мгновенно преодолев разделяющее их расстояние. Ее темные крылья трепетали, как если бы она не могла сдержать, обуреваемых разум эмоций, едва контролируя себя, чтобы не пасть перед ней на колени. Прекрасное холодное лицо исказили чувства гнева и злобы, а ледяные голубые глаза потемнели, пока она осматривала Несту пристальным и пронизывающим взором, словно пытаясь отыскать на ее теле какие-либо видимые повреждения. Мелантос всегда отличалась своим бесстрастием и сдержанностью. Она не проливала слез и не кричала даже тогда, когда Девлон оставил на ее спине пять кровавых отметин от кнута за непослушание, тогда как многие мужчины захлебывались слезами и молили о прощении. Ее короткие светло-каштановые волосы обтекал горячий медный поток огня, отчего ее волнистые локоны приобретали красивый ярко-красный оттенок. - Со мной все в порядке, Мелантос, - мягко ответила Неста, вымученно улыбнувшись, но ее близкую подругу это не успокоило, и она продолжала сжимать и разжимать кулаки, пытаясь заглушить в себе вырывающуюся на волю ярость. И Неста была свидетелем кровавого пиршества, что могла устроить Мелантос, когда она спускала с цепи свой безудержный гнев на свободу. Видела, что могло статься с теми, кто пытался причинить ее любимым боль и страдания. - Ты знаешь, Нес, всякой глупости есть пределы, - хриплым голосом произнесла Саро, сонно прислоняясь обнаженным плечом к дверному косяку, и каскад чернильных волос стекался до самой поясницы, и изысканные черные татуировки плелись по ее острым ключицам и плечам, когда темно-карие глаза всматривались в ее лицо. Саро была одной из самых прекрасных женщин в Иллирии, многие мужчины готовы были порвать друг другу глотки за нее, тогда как Саро с такой лютой ненавистью относилась к мужчинам. Особенно после того, что ее собственный отец сделал с матерью и младшей сестрой. Неста до сих пор не могла понять такую невероятную жестокость. Ее мать избивали просто за то, что та рожала только девочек. В иллирианском обществе рождение мальчика считалось даром, но если рождалась девочка, то ее рождение даже не праздновали в семье. Рождение девочки всегда ассоциировалось с бедой и несчастьем. Саро массировала затылок, не спуская своих внимательных глаз с Несты. - Итак, - соблазнительным голосом шептала Саро, - наконец-то мне позволительно произнести это громко и четко, и ни одна из вас не сможет остановить меня. Саро преднамеренно бросила острый взгляд в сторону Эмери, театрально набрала в грудь воздуха, не сводя с нее взгляда, пока другая девушка продолжала вышивать золотыми нитями. И затем, Саро спокойно сказала: - Кассиан полный идиот. И поджав полные алые губы, грустно сказала: - Легче мне почему-то не стало. - Замолчи, Саро, - тихо и с предостережением сказала Эмери, вставая из-за стола и направляясь к стеклянному серванту, где хранились золотые чайные пары с молочником из оникса и чайником из опала. - А почему я должна молчать? – злобно сказала Саро, и несмотря на то, что на ней была только широкая шелковистая золотая рубаха, это не мешало ей принять боевую позицию. Казалось, что она готова была вырвать глотку врагу голыми руками. - Если сюда придет Ронан, я не уверена, что даже сила Великой Матери сможет остановить ее от того, чтобы вспороть Кассиану брюхо. Саро устало уселась на бархатное кресло с высокой спинкой, закинув нагие ноги на золоченые подлокотники, прекрасно зная, что выведет Эмери из себя такими действиями. - Я признаюсь честно, Нес, - задумчиво шептала Саро, постукивая длинным ногтем по губам, - мы не ожидали увидеть тебя здесь сегодня. Даже я полагала, что он заберет тебя с собой в горы как пещерный человек, и мы не увидим тебя несколько месяцев. Я подготовилась к нашему расставанию. И пока бы вы придавались в уединении любовным утехам, я бы наслаждалась обществом хороших книг, красным вином и принимала бы солнечные ванны. Нет ничего лучше для крыльев, чем весенний солнечный свет. - Ты когда-нибудь заткнешься, Саро? – холодно вопросила Эмери, осторожно ставя на мраморный кофейный столик серебряный поднос с чайным сервизом и блюдом с шоколадом, зефиром и восточными сладостями. - Почему я должна молчать, когда мою Королеву унизили. Я не уверена, что в следующий раз, когда встречусь с этим мужчиной, не приставлю к его горлу кинжал. У меня уже руки болят, так хочется ему врезать. Что мужику надо-то? К нему пришла сама Королева с горячей едой и церемониальной одеждой… Тут Саро замолкла, переводя удивленный взгляд темных глаз на Несту, и несколько темных прядей волос пали на ее красивое лицо. - Где туника, которую ты вышивала? Неста пренебрежительно пожала плечами, откидываясь на спинку дивана, и устало прикрыла глаза. Она вышивала тунику несколько месяцев под строгим и чутким руководством Эмери. Для него. Каждая женщина самостоятельно шьет наряд для своего любимого, и дарит готовый наряд в день первого солнцестояния. Традиция, которую не меняли уже много столетий в Иллирии. К празднику готовились за несколько недель. Для Иллирии это был величайший праздник. Великую Мать – дарительницу жизни почитали, к ее храмам приносили подношения. В эту ночь зажигали тысячи костров, которые освещали небо ярче звездного света. И многие мужчины дарили своим избранницам кинжалы, тем самым предлагая женщине брак – кров и защиту. Это было равносильно признанию в любви, и, если женщина принимала кинжал, она принимала этого мужчину как своего супруга до самого конца своей жизни. Она наслаждалась каждой секундой, когда шила для него одежду. Она представляла сотни раз, когда он раскроет шелковую материю и увидит ее работу. Представляла, как он будет в свете огня и темноте ночи разглядывать причудливую и детальную орнаментную золотую вышивку. Представляла, как будут сиять его глаза, как полные губы накроет легкая улыбка, а потом он посмотрит на нее. И его лицо будет полно нежности, чувственности и страсти, о которых она так мечтала. Она мечтала об этом нежном взгляде, мечтала о его руках, что прикоснутся к ее лицу. Она мечтала о сладкой тишине и звуке треска поленьев в камине, о ласковой мелодии ночных цикад и шуме ветра, гуляющего вдоль черных горных вершин. Она хотела, чтобы его туника была самой дорогой, самой изысканной, а потому, когда у нее только появились деньги – ее первые заработанные деньги – она купила у одной из мастериц в северном клане прекрасные золотые нити. Свет, исходящий от тонких нитей, походил на сияние янтаря и оникса, яшмы, горячего дикого липового меда, струящегося как шафрановая река. Столь много раз она искалывала свои пальца и ладони в кровь, и сколько раз она наблюдала как по длинной серебряной игле скатываются рубиновые капли крови, а царапины на коже заживают. Но боль все равно оставалась. Она позволяла себе мечтать в эти мгновения тишины и спокойствия, когда она зажигала ночную лампаду и переодевалась в мягкую и длинную ночную сорочку, сидя за широким дубовым столом, за которым обычно работала Эмери. Свое истинное спокойствие, свое единственное убежище от ужасов войны, ночных кошмаров, обвинений и непонимания, ненависти и презрения она нашла в благословенной тишине. И Эмери подарила ей тишину, наполненную теплом и светом. Она могла позволить себе мечтать о своем будущем вместе с ним – могла представить, как они смогут проводить долгие часы за чтением у камина или в полном молчании, в объятиях друг друга. Она могла позволить себе мечтать об утре, когда рассвет еще только пронзает ночное небо, окрашивая золотом горизонт, но свет уже проник в его карие глаза, и он наблюдал в тишине за ее сном, за ее лицом, за скользящим светом солнца в ее светло-каштановых волосах. Она думала о том, насколько прекрасна тишина, окутанная светом. Она могла представить себе, как прикоснется кончиками пальцев к его шелковистым бровям, к его лицу… и как его сильные и теплые руки обнимают ее, а она растворяется в тепле его тела, в его запахе. Могло пройти сотни лет, но она всегда узнает его запах – аромат хвойного леса и дождя, мокрого жасмина и азалии. Ночи в Иллирии были холодными и жестокими, и она вспоминала те ночи, когда его руки обнимали ее, а его запах окутывал ее, как его темные крылья накрывают ее, скрывая от теней и лунного света, оставляя только его тепло, и его дыхание, и его ровное сердцебиение. И она утопала в своих чувствах к нему. Она презирала и ненавидела свои чувства к нему, потому что эти чувства обжигали, они причиняли боль. Она не хотела снова чувствовать себя ненужной и брошенной. Она не хотела остаться одна. Она помнила, как умирала ее мать. Ее тонкие волосы, что были золотым дождем потускнели, сквозь белоснежную как фарфор кожу просвечивали голубые вены, ее глаза оттенка чистого серебра стали прозрачными как стекло. Она ушла тихо и безмолвно, но Неста помнила, с какой силой ее мать сжимала ее ладонь в своих предсмертных муках. Жар и влага ее руки заклеймили ее навсегда. Она помнила, как свет покидал глаза матери, как жар тела обращался в холод. И когда ее мать ушла, ее мир раскололся на части, обратившись в беспроглядную мглу. Она не помнила своего крика, своего рева, пронзившего мир. Она не помнила своих слез. Она хотела, чтобы ее страдания чувствовали другие. Она хотела, чтобы земля под ее ногами обратилась в жгучее пламя, поглощая все живое на своем пути. Пища становилась пеплом во рту, чужой смех казался острым кинжалом, а дни переходили в месяцы, годы. Только потом она поняла, что ненависть, которую она испытывала к своему отцу, помогла ей выжить. И отец позволял себя ненавидеть.Но правда заключалась в том, что она умерла в тот день, когда мать закрыла свои глаза. Ее свет угас вместе с ее жизнью. Она умерла в этот же день вместе со своей матерью. И все это время по земле блуждал призрак. Ее сердце обратилось в камень. - Я потеряла тунику. Должно быть, где-то обронила сверток, - спокойно произнесла Неста, наблюдая за тем, как Эмери молчаливо заваривает чай из мяты и мелиссы, и раскладывает на серебряном подносе чайные ложки, блюда с восточными сладостями. Она смотрела на ее тонкие и ухоженные руки, и как янтарная жидкость наполняет изысканные фарфоровые чаши, украшенные орнаментом из золотой краски. Ее ресницы дрогнули, когда Неста опустила взгляд на свои руки. Она все еще сжимала руки, все еще чувствовала как холодное стекло разбившегося хрустального графина оставляет порезы на коже, и как стекло впитывает в себя ее кровь, и как рубиновая кровь смешивается с багровым вином, растекающимся по половицам его спальни. Она помнила ту первую ночь, которую они провели вместе. Кошмары не оставляли ее, видения призраков и чудовищ никогда не покидали ее, напоминая о себе, когда яркие молнии рассекали черное небо, освещая светом ее небольшую комнату. Треск огня… переливы языков пламени, смешивающиеся с багровым и медным оттенками, она до сих пор испытывала страх перед огнем. Страх перед видением, когда безжизненное тело ее отца падает на землю. Его смерть была быстрой. Всего лишь мгновение. Но она не кричала. Крик умер где-то в сердце. И каждую ночь злорадствовавшие призраки приходили к ней, не оставляли ее, не позволяли окунуться в покой сна. Его руки были сильными, нежными. Она готова была кричать и плакать как маленький и беззащитный ребенок из-за той нежности, которой он одаривал ее. Его ладонь мягко гладила ее по волосам. И она вслушивалась в тихий шепот его слов. Его слова убаюкивали ее как сладостная колыбельная. В его объятиях призраки ночи, что преследовали ее, исчезали. Черные тени и призраки тянулись острыми обсидиановыми когтями к ее ногам, черные языки аспидов облизывали бедра, резцы прокусывали плоть. Но когда он обнимал ее – призраки растворялись в блаженной мгле. И когда она лежала в теплом коконе его крыльев, когда пальцы оставляли мягкий след на ее щеках и скулах, а темно-карие глаза всматривались в ее лицо – она думала о том, что в мире нет ничего блаженного кроме его объятий. Его тепла. Его взгляда. Она хотела, чтобы эти мгновения длились вечность. Она могла провести свою жизнь просто лежа в его объятиях. Эмери осторожно поставила поднос на небольшой кофейный столик, и Неста моргнула, словно очнувшись ото сна, когда увидела, что все собравшиеся в комнате женщины расположились возле нее. Эмери заняла место на бархатном кресле с высокой кружевной спинкой, Мелантес села рядом с ней на диван, а Саро устроилась на мягком белоснежном ковре возле ее ног. - О, я буду хворост, - счастливо произнесла Саро, и улыбка тронула ее лицо, когда она потянулась за сладким печеньем, в то время как Мелантом разливала чай по чашкам. - Какой приятный аромат, - заметила Мелантос, опуская чайник на стол, и свет огня обратил ее глаза в глубокий сапфир. - Что ты добавила в чай, Эмери? – поинтересовалась девушка, склоняя голову к чаше и вдыхая в себя аромат, пытаясь угадать травы по запаху. - Чабрец и душицу, немного меда, - ответила она, поднимая чашку к губам и делая небольшой глоток. Саро склонила свою голову на колени к Несте, проводя пальцами по материи ее платья, любуясь великолепной и дорогой вышивкой, в то время как Мелантос с мягкой улыбкой протягивала тарелку с печеньем и блюдо с чашкой горячего ароматного чая. Запах мяты овеял ее, проник в самые легкие, и приятное тепло пронзило тело, когда она провела пальцами вдоль краев фарфоровой чашки. И она вспомнила, что Кассиан тоже любил пить чай. Зеленый чай с лимоном и мятой. И она вспомнила, как обожгла свои руки горячим маслом, когда пыталась впервые в своей жизни приготовить блины на завтрак. Она никогда не готовила прежде. В этом никогда не было необходимости – были слуги, и женщинам ее положения просто не пристало находиться возле плиты. И все же в то утро, она стояла у плиты, смотря как сливочное масло растапливается на сковороде, чувствуя, как закипает в теле ярость от того, что он смеялся. Его смех наполнял стены его дома в раннее утро, когда заря еще только поднималась на горизонте. - Неста Арчерон не знает, как готовить блины, - продолжал говорить он, и его лицо осветила счастливая улыбка.- Замолчи! Если так хочешь блины – поднимай свою ленивую задницу и сам готовь! Мне никогда не приходилось готовить блины прежде. - Ты хотела сказать, что тебе никогда не приходилось готовить, - поправил ее Кассиан, продолжая улыбаться. Она втянула в себя воздух, надеясь на то, что он видит всю ту злобу и ненависть в ее глазах. - У нас с тобой договор. Ты готовишь завтрак, я готовлю ужин. Все честно и справедливо, милая, - шептал он, скрещивая руки на груди. Она никогда не видела его в обычной одежде. Он всегда носил боевую униформу или доспехи, или длинный черный кафтан для посещения важного мероприятия при Дворе его господина. И этим утром он носил белоснежную льняную рубаху, открывающую вид на широкую мускулистую грудь и широкие темные шелковые брюки. Он не заделывал свои темные курчавые волосы в привычный пучок, позволяя длинные черным локонам обрамлять красивое лицо, и она наблюдала, как он босиком заходит на кухню, усаживаясь за стол. - Зачем ты здесь? Он приподнял одну из своих шелковистых бровей. - Хочу убедиться, что ты не спалишь мой дом дотла в первый день своего пребывания в Иллирии.Неста втянула в себя воздух и резко развернулась, смотря на него своими глазами полными ярости и гнева, когда сквозь широкие окна полился теплый яшмовый свет восхода. Тончайшие лучи света пронзали ее глаза темного серебра и неутихающего шторма, светлые волосы, каскадом спадающие до самой поясницы, сияли чистым золотом. Она раскрыла губы, чтобы позволить вырваться своему гневу наружу, но мужчина спокойно произнес, глядя на нее своими глубокими карими глазами, мотнув головой в сторону сковороды: - Добавь еще масла, иначе мне придется покупать новую сковороду. Неста моргнула, а затем ощутила в воздухе едкий и горький запах гари, и повернувшись в сторону плиты, схватилась за разгоряченную металлическую ручку, отчего кожу мгновенно пронзило болью. Она вскрикнула, послышался грохот разбивающейся посуды, шум опадающей сковороды и разливающейся воды, скрежет мебели. Неста больно рухнула на пол, укрывая лицо руками, и лишь спустя мгновение комнату наполнил глубокий и громкий мужской смех, который эхом пронзал ее собственное сердце. Она осторожно приоткрыла глаза, опустив ладони на колени, увидев результат своих неумелых рук – горячее масло растекалось по чистым деревянным половицам, по ее чистой ночной сорочке и распущенным волосам растекались грязные масляные пятна, несколько фарфоровых тарелок раскололись на части. И комната дребезжала от его веселого и радостного смеха. Стыд окрасил ее щеки богатым пунцовым оттенком, когда она опустила глаза, не смея встречаться с ним взглядом. - Неумеха, - пробормотал Кассиан, все еще тихо посмеиваясь, опускаясь перед ней на колени, и беря ее руки в свои ладони, осторожно проводя пальцами по покрасневшей коже. - Больно? – спросил он, поднимая на нее свои глаза. Она медленно и печально покачала головой, наблюдая как покраснение исчезает с кожи вместе с болью, вместе с пронизывающим прикосновением его пальцев, очерчивающих линии на ее ладонях. Если бы она была человеком, то ожоги заживали бы несколько недель, и она не могла бы ничего делать руками. Ее новое тело исцелялось с невероятной скоростью. Она оставляла ножом порезы на своем теле, порой глубокие, вдавливая нож глубоко в плоть – то было чистое любопытство. Она хотела узнать, что она такое. Она смотрела на свои длинные и тонкие пальцы в его руках. Ее кожа было светлой как парное молоко, а его кожа была темно-бронзового оттенка, загорелой от долгого пребывания на солнце. И она удивлялась, какими маленькими казались в его широких и сильных ладонях ее руки. Ее пальцы были холодными как осколки кристального льда, его руки были теплыми как солнечный свет. Она были такими разными. - Поднимайся, - прошептал он, и его пальцы прикоснулись к ее лицу. Нежно. Его прикосновение было столь нежным и столь теплым, как свет утренней зари. Прикосновение обжигало как пламень, когда его пальцы провели едва ощутимую линию вдоль ее подбородка, и сияние восхода опаляло светлое пространство просторной комнаты. Воздух в комнате был холодным, он не затапливал камин, и в доме блуждал мороз наступающей зимы. И ветры искрились от сверкающих кристаллов снежных хлопьев. Она не заметила, что его тепло стали ее исцелением и лекарством. Он осторожно придерживал ее за плечи, словно боялся, что она сломается в его руках. Она была хрупкой точно хрусталь. - Давай подготовим все. Я уберу осколки с пола, а ты пока разбей два яйца, добавь муки и дрожжи, - ровным голосом говорил мужчина, склоняясь над крупными осколками и собирая их на свою раскрытую ладонь. Ей хотелось исчезнуть. Ей хотелось обратно в темноту своей разрушенной квартиры в Веларисе с отвалившейся штукатуркой, с оголенными стенами, по которым плелись паутиной чудовищные трещины. Там она была окружена мглой и одиночеством. Там не было осуждающих взглядов, там не было счастливых лиц и улыбок. Она хотела тишины и покоя. Она не хотела света солнца, не желала тепла его тела, не желала звучания его голоса и его близости. Не хотела, чтобы он видел ее разрушение. Не хотела, чтобы он смотрел на нее этими глазами. - Одна чайная ложка соли, одна столовая ложка сахара, щепотка корицы и немного меда, - едва слышно произнес мужчина, ставя на плиту новую сковороду, и когда он приблизился, их плечи слегка столкнулись. Она стиснула в руках ложку, которой размешивала жидкую массу, чувствуя, как сердце пропускает несколько ударов. Он был слишком близко. Его аромат ядом проникал в ее легкие. Его дыхание замирало в ее русых волосах. - Все делаешь неправильно, в смеси не должно быть никаких комков, - недовольно говорил он, вставая позади нее, отчего ее спину уперлась в его грудь. И она могла чувствовать собственным телом биение его сердца. Он перехватил ложку в ее руках, накрывая своей теплой ладонью ее руки, его дыхание щекотало ее волосы на макушке. И она смотрела на соприкосновение их рук пустым и безжизненным взглядом. Ее глаза стали абсолютной чернотой. Нет. Ей не нужна была эта нежность. Она не хотела этого тепла. Она хотела исчезнуть. - Смотри, - говорил он ласково, словно несмышлёному ребенку, - медленно и равномерно смешиваешь массу до однородной консистенции. Его губы были так близко от ее лица. Нет. Только не сейчас. Она посмотрела на стоящий рядом с ней графин с высоким горлом, и дыхание застыло на ее губах, когда она увидела, как по краям стекла поползли трещины, как поверхность воды покрылась рябью. Нет. Она сделала намеренное резкое движение вперед и столкнула локтем графин. Вода расплескалась по половицам, а комнату заполнил шум разбивающегося вдребезги стекла. И смотря на крупные осколки, с которых стекали хрустальные капли воды, сверкающие как драгоценные камни адаманта, она шепотом произнесла: - Извини… Случайно вышло… Она чувствовала на себе его взгляд, чувствовала, что он вслушивается в ее сердцебиение и ее дыхание, не отводит от нее своих внимательных и изучающих глаз. Она смотрела на свои бледные и тонкие пальцы, сжимающие края медной миски, чувствуя, как горячий солнечный свет прикасается к костяшкам пальцев, омывает жидким золотом кисти рук, поднимаясь ласковой волной до самых локтей. Свет затоплял своим светом ее темные серебристые глаза, обращая оттенок ее глаз в чистые горные реки, прозрачные как слеза и дождь. Свет облизывал огнем золотой водопад ее волнистых локонов. Его дыхание колыхало кончики ее волос, и, на краткий миг, Неста закрыла глаза, позволяя себе окунуться в ощущение тепла и света. - Ничего, - едва слышно сказал мужчина, делая шаг назад, отдаляясь от нее. И Неста мгновенно открыла свои глаза, ощущая, как тепло покидает ее. Он всего лишь сделал шаг назад. Она хотела кричать в тот момент. Хотела рыдать и вопить, хотела, чтобы мир сгорел дотла, заполняя пустоту, что затопила ее душу. Неста вонзила ногти в деревянные края высокой столешницы, чувствуя, как ее пробивает холодная дрожь. Черные тени кружевными волнами покрывали ее руки, и она сделала глубокий вдох. Исчезните. Но черные призраки только тихо смеялись и глумились над ней. Над ее слабостью. Над ее уязвимостью. Существа мрака вонзали свои дегтевые когти в стены светлой, почти белоснежной комнаты, их бесформенные образы затопляли пол под ее ногами чернильным озером. Маски с омерзительными и отвратительными образами смотрели на нее, их когти тянулись к ней, жаждали ее, вожделели и хотели ее. Мы – одно целое. Мы – единое сущее. Призраки смотрели на нее и тянулись к ней как к родной матери, укрыли в царственное одеяние тьмы. Призраки овевали ее черным полотном, обнимая в сладострастном объятии. Неста. Неста. Неста. Шептали ночные сущности ее имя, а она молила их исчезнуть. Неста. Неста. Неста. Исчезните. - Неста, - окликнул ее сильный и властный мужской голос, и она медленно обернулась. - Открой рот, - приказал он, смотря на нее серьезный взглядом. - Что? – потрясенно прошептала она, смотря на него удивленным и непонимающим взором. Кассиан широко улыбнулся и поднес к ее лицу чайную серебряную ложку с малиновым джемом. - Попробуй, - тихо и ласково уговаривал он, поднося ложку к ее губам, и она невольно открыла рот, хватаясь слабыми пальцами за его протянутую сильную руку, прикасаясь руками к его льняной широкой рубахе, чувствуя мягкость материи и тепло, обжигающий жар его золотистой кожи. Варенье было сладким и холодным, терпким как хорошее вино, и она невольно простонала, прикрывая глаза от удовольствия. - Вкусно, - прошептала она, не поднимая на него своих глаз, но она заметила, как дрожат его руки, когда он отворачивался от нее. - Сегодня я все приготовлю. Садись за стол. Когда она садилась за стол, он все еще стоял у плиты, и она следила за быстрыми и ловкими движениями его рук, смотрела на его широкую и сильную спину, на черные широкие крылья, которые оставались богатого темного оттенка даже под тяжестью солнечного света. Она видела уродливые и глубокие шрамы, расходящиеся по всей длине могучих крыльев, что на ощупь казались мягкими как дорогой бархат. И Неста заставила себя убрать руки сто стола, положив их на колени. Она не хотела, чтобы он увидел легкую дрожь, что охватила ее собственные пальцы. - Какой чай ты будешь – с молоком или лимоном? – неожиданно спросил мужчина, стоя к ней спиной. Неста моргнула. - Я предпочитаю черный кофе. Мужчина замер, а потом неспешно повернулся, смотря на нее со смесью удивления и потрясения. Его распущенные волосы падали на глаза, и он провел широкой ладонью вдоль длинных локонов. - Что? - Черный кофе – чайная ложа сахара и немного молока. Кассиан молчал некоторое время, продолжая смотреть на нее, и потом его лицо осветила улыбка. Теплая и светлая улыбка. - Ты любишь кофе, - прошептал он больше для себя, нежели для нее. - Тогда я сварю для тебя кофе. Она тосковала по этому времени. Хотела его вернуть. Она помнила свой страх, свой дискомфорт, сладость его близости, ужас его близости, блаженство, растекающееся по всему телу, когда он говорил с ней. Она страшилась, что когда-нибудь он узнает правду. Ее самую страшную тайну. Она помнила богатый запах кофе, карамели и корицы, растворяющиеся в воздухе; тепло солнечного света льющегося в комнаты сквозь распахнутые окна; звук его сильных и уверенных шагов; его темные карие глаза, которые всегда смотрели на нее, всегда изучали, всегда жаждали поглотить как тени, что преследовали ее. Чаша горячего чая обжигала кожу ладоней, когда она проводила по краю чаши кончиком указательного пальца, любуясь поднимающимся кружевным седым паром над золотисто-янтарной жидкостью. - Так, что произошло? Ты вернулась весьма скоро, - сказала Саро, щедро поливая медом печенье, отчего янтарный жидкий мед потек по ее пальцам, золотые струи спускались к кистям ее тонких рук, до самых локтей, и она слизывала сладкий нектар со свой прекрасной загорелой кожи. - Он был с другой женщиной, - спокойным и ровным голосом произнесла Неста, вглядываясь в свое отражение в чаше, но она почувствовала как замер воздух в комнате, как опасная тишина окутала их застывшие фигуры. Неста подняла свои глаза на Эмери, что смотрела на нее с широко раскрытыми глазами, и впервые за долгое время в ее глазах поселился гневный и безжалостный холодный огонь, обещающий сжечь дотла весь мир. - Кто? Неста провела подушечкой большого пальца вдоль золотых узоров, украшающих чашу. - Я знала, что между ними есть чувства. Знала, что он питает сильную привязанность к этой женщине, и была слишком глупа, чтобы надеяться на то, что он ответит мне взаимностью. В конце концов, никто из внутреннего круга Высшего Лорда никогда не признает меня и никогда не примет, - она скривилась при этих словах. - Я позабыла о том, что он никогда не испытывал ко мне чувств, никогда не беспокоился обо мне. Он все это делал ради своей госпожи и господина. Саро поставила чашу на стол, и не оборачиваясь к Несте спросила: - Почему они не примут тебя? - Я не достойна. Прекрасные черты Мелантос исказила отвратительная гримаса.- Разве Верховная Правительница не творя сестра? – спросила она, пододвигаясь к ней ближе, и Несту окутал сладкий аромат жасмина и студеного ветра. - Я совершила поступки, которые оскверняют их. Я хотела этого, хотела отделиться от них, быть как можно дальше от их счастья, от их радости, от их покоя и от их мира. Я была разрушена после войны, я была разрушена задолго до этого, но после всего того, что произошло, я не могла исцелиться. Я не хотела жить, я не желала себя беречь и не желала двигаться дальше. Я не хотела этого ради себя. Я не понимала, как я могу жить, как я могу иметь на это право. Комнату затопило молчание, нарушаемое слабым треском огня в камине. Полупрозрачные угольные тени блуждали по стенам, облизывая темные углы и едва различимые трещины в стенах, обтекали узорчатые фрески камина, когда Неста смотрела прямо перед собой, позволяя словам высвободиться. - Я была в объятиях десятков мужчин. И не чувствовала ничего, когда их руки прикасались ко мне. Я не чувствовала ничего, когда меня заполняла темнота ночи. Я не испытывала голода, не испытывала холода или тепла, радости, сожаления и горечи – чувства стали пустыми для меня. Я хотела исчезнуть.Языки пламени вздымались над углями, аметистовые искры огня взвивались в воздух, когда свет пламени освещал лица собравшихся в комнате женщин. И свет огня обливал их прекрасные лица. Свет обращал их глаза бури и тьмы в чистое золото, а волосы черноты смога и белизны снега в редкие рубиновый и коралловый оттенки. Свет стекался рекою по их изящным и тонким рукам.- Мне были противны – радость и счастье. Родные люди стали мне чужими. Я смотрела на свою жизнь так, как если смотрела сквозь стекло. Я ничего не хотела и позволила забвенью окружить себя. В конце концов, у меня было причин сражаться за себя, и я позволяла себе погрязнуть в похоти и страсти. Позволила себе стать слабой – я хотела быть грязной и нежеланной. Мне хотелось видеть отвращение на их лицах. И я добилась желаемого. Но кроме отвращения, я увидела беспристрастность и равнодушие, гнев и ненависть – и все это было направлено на меня. И только тогда я могла чувствовать. Молчание. - Моя сестра изгнала меня из Велариса, потому что я была недостойна их города, их семьи и их счастья. И у меня никакого желания возвращаться в Веларис. Я не хочу видеть своих сестер, я не желаю видеть отвращение на лицах членов внутреннего круга, я не хочу быть их частью. Они хотели, чтобы я исчезла из их жизни, и я подчинилась.Неста тихо поставила блюдо с остывшей чашкой чая на стол. - Я позабыла, что Кассиан делал все не ради меня, а ради моей сестры. Я позабыла об этом…И голос ее потонул в ночном ветре, что взмыл в чернеющие небеса. Шепот ее угас в искрах вздымающегося пламени. Слабый вздох ее умер на лицах женщин, что окружали ее, что оставались рядом с ней. Саро молча склонила голову к ней на колени, закрыла свои глаза. Мелантос безмолвно вытащила из ее волос жемчужные шпильки, что удерживали ее волосы, отчего золотой поток волос рассыпался по плечам. Эмери смотрела на нее, и серебряные украшения в ее черных волосах сияли светом восходящей полуночной звезды. - Теперь ты принадлежишь Иллирии, Неста Арчерон, - сказала Эмери. – Теперь ты наша сестра. Теперь мы твоя семья. И ты принадлежишь каждой из нас. Пальцы Саро прикасались к вышитым узорам на ее дорогом платье, Мелантос расплетала ее волосы, а Эмери продолжала раскладывать сладости на столе, а затем принесла домашнее красное вино и золотые чарки. Они не упрекали ее, они просто оставались рядом, в их глазах не было раздражения, отвращения, и они позволили ее признаниям потонуть в теплой и ласковой тишине.