I could hear your heartbeat. Part 3. (1/1)

Она вслушивалась в шум ночного города, всматривалась в далекие яркие огни высоких зданий из белоснежного лунного камня, отражающиеся в темной воде полноводной реки. Музыка форте и скрипки играли вдалеке, возносились высоко в ночное небо. Музыка. Музыка ночи пробудила ее в тот вечер, когда она впервые посмотрела в свое отражение в зеркале. Она помнила сладострастную музыку, что вонзалась в вены и кровь, заставляя сделать вздох и открыть глаза. Она помнила холодящий ужас, когда она медленно ступала по холодным деревянным половицам, всматриваясь в собственное отражение в высоком напольном зеркале из белого опала. Она не узнавала себя. Ее волосы обратились в чистое темное золото и янтарь, глаза стали отражением яростной морской бури, серебристо-лазурным инеем. Но когда ее пальцы потянулись к заостренным ушам, ее одолело безмолвное отчаяние и крик. Она не позволяла себе кричать, не могла позволить чудовищам, обитающим в этих стенах услышать и увидеть ее страх. Она обнимала себя за плечи, терзая ногтями плоть, раздирая кожу в кровь. Чудовище. Ее обратили в страшное чудовище. Она резко втянула в себя холодный ночной воздух, и медленно выдохнула, наблюдая как колышутся полупрозрачные светлые шторы, взметаясь над массивным письменным столом из дорогого эбенового дерева; наблюдала, как тени и свет переливались в кристальных бокалах с чистой, ледяной водой. Роскошь, о которой она не могла прежде даже помыслить. Драгоценные люстры, свисающие с потолка, были сотканы из мельчайших осколков алмаза и бриллианта. Белоснежные стены были украшены изысканными растительными орнаментами - удивительные и чарующие кружевные сплетения лепнины на потолке, изображающей лозы роз, цикламена и аконита. Ее огромная широкая кровать застелена белоснежными шелковыми простынями, что были белее снега и светлее пористых облаков, воздушнее морской пены, и когда она прикасалась к материи, ей чудилось, что между пальцами проскальзывает флер. Но она смотрела на свое отражение, и не видела в нем себя. Она чувствовала внутри себя присутствие иной сущности, желала вырвать из себя, поглотившую ее темноту, обратившую ее в зверя. Она смотрела на свои волосы, ставшие амброй и янтарем, всматривалась в глаза, что обрели оттенок дымчатого кварца и жестокой бури. Ее полные губы окрасились в богатый рябиновый оттенок, ее кожа стала светлой как дорогой фарфор. Черты лица ее стали острее, прекраснее. Она всматривалась в отражение лица прекрасной женщины. Но красота была холодной, мертвенной. Такая красота могла принадлежать только злому созданию. Такая красота искушала и сводила к краю безумия. Ее взгляд осторожно изучал черты собственного лица, по которым сходил молочный лунный свет – острые скулы, прямой нос, полные губы, длинные и пушистые ресницы темного золота, обрамляющие темно-лазурные глаза, а затем женщина перевела потрясенный взор на заостренные уши. Неста застыла, не узнавая в отражении своего лица, что рассекали полночные кружевные тени, вырисовывающие на белоснежной коже причудливые арабески, и вглядываясь в черноту и холодность собственных глаз, она увидела в глубине черноту, в которой тонула, в которой задыхалась, которая утягивала ее на самое дно бездны. К самому краю бездны. К самому началу сущего. Тьма, что упивалась ею, что жаждала и вожделела ее, что принимала ее. В начале всего сущего, и на самом краю сущего, была лишь раскаленная тьма. Ее рука медленно поднялась к зеркальной холодной поверхности, что мгновенно обожгла кончики пальцев, когда она притронулась к заостренным кончикам ушей своего отражения. - Нет…, - едва слышно вымолвила она, всматриваясь в отражение глаз, в которых теперь обитала первозданная тьма. Ее сердце болело, мышцы прожигало кипящем железом, когда она побежала в сторону тяжелых дубовых дверей, и когда пальцы сомкнулись надлинных золотых ручках, она с нечеловеческой силой раскрыла двери. В ее сознании была пустота, и страх наполнял ее силою. Двустворчатые двери с тяжелым грохотом распахнулись под силой ее рук, и громкое эхо разнеслось по темным и опустошенным коридорам, освещаемым тусклым светом горящих ламп. Бежать. Она должна бежать прочь. Прочь отсюда. Прочь от чудовищ, что всматриваются в ее черты из темных низин, из чернильных теней, что тянулись к ней когтистыми лапами как к самой желаемой добыче. Тени смеялись и улыбались, пугающие и бесформенные создания, скалящиеся в черноте. Чудовища, что пожирали ее во мгле, в которую она пала, которая ее поглотила без остатка. Ее ноги были такими слабыми. Неста чувствовала себя так, словно оказалась в чужом теле, и наблюдала за всем происходящем со стороны. Она не смогла удержать равновесие, когда босые стопы ступили на холодные мраморные плиты длинной лестницы с широкими ступенями. Ее ноги подкосились, и она рухнула ниц, разбивая колени в кровь, разрывая легкую материю полупрозрачной ночной сорочки. Ткань мгновенно пропиталась кровью, и в ноздри ударил тяжелый металлический запах. Неста замерла, прислушиваясь к звукам. Она слышала ветер, что скользил по золотым рамам окон и грохот дребезжащего стекла под тяжестью бушующего ночного ветра; слышала плеск волн неспокойной темной реки, охватывающих древний каменный мост; слышала музыку, расходящуюся по городу, залитому мерцающим светом. Слышала детский смех и шепот влюбленных, слышала звон золотых монет и прикосновение холодного рубинового колье к шее молодой женщины, слышала жаркий поцелуй в темноте и холодное лезвие кинжала, обожжённого горячей кровью.Она подняла свои глаза на широко распахнутые настежь балконные двери. Прохладный ночной ветер подхватил ее длинные золотые локоны, и серебряный свет полной луны осветил ее изумленное и усталое лицо. Небо было усыпано мириадами созвездий, словно россыпь бриллиантов и рассветной росы, устилали ночной покров. Северное сияние изумрудным пламенем окрашивало небосвод. Ее губы раскрылись, когда она неотрывно всматривалась в темное ночное небо, в далекие пейзажи высоких черных гор. Перед ее взором расстилался белоснежный древний город.Красиво. Она моргнула, словно она услышала в своем сознании чужой голос. И тогда она опустила свой взгляд на тень, стоящую внизу. Лицо мужчины было скрыто в тени, а его широкие черные крылья были темнее ночи, окружающей их фигуры. Он стоял неподвижно, словно боялся спугнуть ее лишним движением, словно мог причинить ей словом боль. Неста знала его. Знала этот запах мяты, травы и солнца, запах дождя и мокрого камня, хвойного леса. Аромат лепестков жасмина. - Неста…, - сказал мужчина, медленно и осторожно выходя из тени, протягивая к ней руку, словно он был утопленником, мучимым жаждой в поисках глотка ледяной воды. И тогда она увидела его лицо, озаряемое стекающимся светом лавандового полнолуния. Она знала это лицо. Знала этого мужчину. Знала. Она знала его, и от этого ее кровь пела и вскипала. Он. Это он. Только руку протяни. И ее пальцы охватила агония. Невыносимая и нестерпимая боль. Она хотела его. Хотела быть ближе к нему. Чувствовать его тепло, слышать его голос, слышать его ровное сердцебиение, знать, что он дышит только ради нее. Мой. Он только мой. Она могла представить себе его руки на своем нагом теле, его дыхание на своей коже, его взгляд, прожигающий ее собственные глаза. - Похоже, что она проснулась, - сказал соблазнительный женский голос за ее спиной. И она вздрогнула, а мужчина, стоящий перед ней, мгновенно остановился, переводя свой горячий темный ореховый взгляд в сторону другой женщины. В голове гудело, виски горели, раскалывались, в кожу впивались заостренные раскаленные иглы. Она с трудом могла дышать, с трудом могла осознавать происходящее, смотря на его лицо, вглядываясь в его красивые черты лица, тогда как его взгляд был обращен к другой женщине. Кончики пальцев охватила дрожь, тело пронзило болезненной судорогой, и она инстинктивно обняла себя руками, впиваясь пальцами в предплечья. Он все не спускал своих глаз с женщины, стоящей позади, и Неста опустила свой собственный взгляд, чувствуя, что начинает задыхаться от внутреннего страха и поглощающего отчаяния. Отчаяния настолько глубокого и смертельного, что сердце готово было разорваться от боли. Она не слышала чужих слов, иные звуки жизни растворились для нее в этой кромешной черноте, когда она смотрела на капли крови на белоснежном мраморе плит; когда подняла трясущиеся ладони к горлу, ощущая, как железные прутья сжимают в тисках горло; когда подняла ладони к ушам, в надежде скрыться от шума, гудящего в висках. Мой. Он только мой. Его глаза были обращены к другой женщины. И осознание истины разрушало ее. Она знала его. Он был началом ее сущего, и концом ее сущего. Его образ был клеймен в ее сердце с начала бытия. И она знала, что являлась новорожденной в этом новом, неизвестном и пугающем мире, полном звуков и чувств, ароматов. Она слышала все – быстрые и уверенные шаги горожан по брусчатой мостовой; янтарный мед, струящийся в хрустальные чаши; звук переливающихся в свете луны кристаллов, украшающих богатые люстры; звук сердца мужчины, бьющегося в его груди. Она чувствовала все – запах лаванды и имбиря, свежей выпечки; запах мокрого камня, розы и влажной земли; запах дождя и ветра; запах травы и солнца. Ее ресницы дрогнули, когда она обратила на него свой взор, вслушиваясь в равномерное биение его сердца. Спокойное биение его сердца вторило ее учащенному пульсу и рваному, хриплому дыханию. Страх сковал ее, и она не могла сдвинуться с места, когда мужчина и женщина начали вести беседу.Она не слышала слов, не понимала их значения. Она пыталась обуздать гнев, клокочущий внутри нее, желающий сжечь дотла все мироздание. - Неста…, - сказал он, и она задрожала, сильнее обхватывая себя руками, пытаясь успокоить дрожь в своем теле. Его голос, теплый, будто солнечный свет; нежный будто весенний ветер, проскальзывающий между ее пальцами; ласковый, будто поцелую лепестков ириса на ее лице. И потом она вспомнила. Вспомнила, леденящий ужас холодного одиночества, когда первородная тьма влилась в ее вены раскаленным и жидким огнем; когда тьма, что темнее темноты и самой безлунной ночи, впилась в нее стальными когтями, сливаясь с ее кровью, сливаясь с ее душой и плотью. Она видела чудовищные образы созданий тьмы, и их когти вонзались в ее белую плоть – с блаженством черные призраки тьмы пожирали ее, поглощали ее, смакую кости и упиваюсь багряностью горячей крови, а после оплакивали и восхваляли. В той первозданной тьме, она потеряла себя, и она обрела себя, словно смогла пробудиться от долгого и бесконечного сна. Тогда, борясь с тьмой, что жаждала ее поглотить, она была не одна. Она была не одна. Что-то удерживало ее на грани жизни и смерти. Что-то взывало к ней, а она тянулась к силе, что поддерживала ее. Когда ее босые ноги коснулись кристальной глади черных вод котла, жгучая боль пронзила ее тело. Крик застрял в ее горле. Ей чудилось, что острые резцы черных змей вонзаются в ее стопы, и смертоносный яд отравляет кровь. Она боролась, яростно желая отомстить, и кто-то в той всепоглощающей черноте протянул ей руку. Эта рука была сильной, теплой, полной жизни и желания, преисполненной такой же яростью и гневом, такой же бушующей ненависти, какой была полна ее душа. И она схватилась за протянутую руку. И в той черноте она была не одна. Словно кто-то нежно убаюкивал ее, словно черные крылья спасительным коконом тьмы укрыли ее от древнего и холодного мрака, жаждущего поглотить ее без остатка. Она была не одна. Она подняла на мужчину свои темные глаза, и боль вонзилась в ее грудь, что-то незримое тянуло ее к нему. От невыносимого желания прикоснуться к нему, пальцы пронзала острая боль, словно она обнимала кончиками пальцев высокое рубиновое пламя одинокой горящей свечи. Она раскрыла губы, всматриваясь в незнакомое и родное лицо. Она всматривалась в его жесткие, но красивые черты лица – волевой подбородок и острые скулы, прямой нос, темные чернильные брови и искривленные бледный шрам, рассекающий одну из шелковистых бровей. Затем ее глаза посмотрели в темный янтарь его собственных глаз. Могучие черные крылья за его спиной раскрылись, скрывая за абсолютной мглой свет полной луны. Мужчина сделал шаг, и она вскинулась, резко втянув в себя ледяной воздух. Глаза ее блестели от ярости и гнева, когда она с ядом прошипела как гадюка: - Не смей ко мне приближаться. Осторожно, словно дикий зверь, загнанный в ловушку, она приподнялась с разбитых окровавленных колен. Соленый привкус собственной крови обжег кончик ее языка, но она не сводила своих глаз с его окаменевшего лица. Все его тело застыло, а губы побледнели, словно он боялся пошевелиться, слишком ошеломленный той невероятной жестокостью и злобой, направленной на него. - Не смей подходить ближе, - предостерегающим тоном прошептала она, и золотая прядь волос пала на ее лицо.- Успокойся, дитя, - мягким голосом произнесла женщина позади нее. - Мы не причиним тебе вреда. Ты в безопасности в этом доме. Ты под нашей защитой, ничто не угрожает тебе. Ложь. Ее слова были пропитаны ложью. Неста обратила свой полный гнева взгляд в сторону женщины, что пыталась протянуть к ней свои руки. Она опасно сузила свои глаза. - Вы уже причинили мне боль. Вы уже причинили достаточно боли и страданий. Она помнила ту ночь, когда солдаты ворвались в ее дом. Помнила, как на ее глазах были заколоты словно свиньи на убой прислужницы. Помнила, как она предложила им не возвращаться домой, когда деревню накрыла метель и лютая зимняя буря. Она своим решением оборвала их жизни. Она оборвала счастье Элейн в то мгновение, когда позволила этим созданиям прийти в ее дом. Она помнила свой ужас, когда ковер белоснежного снега укрыли багровые полосы человеческой крови. Помнила склонившееся над разодранным на части телом маленького мальчика существо, поедающего с жадностью его останки. Глаза оторванной головы потемнели и остекленели, и на застывшем в ужасе лице, она видела грязные пята крови. Неста помнила боль от разбитых в кровь ладоней, и как холод пронзал конечности, когда мужские руки больно схватили ее за волосы, волоча по окровавленному снегу. Но она не кричала, она не плакала. Она с ужасом смотрела, как ее ночная белая сорочка пропитывается кровью ребенка. Вина. Ее вина.Неста опустила глаза, сжимая руки в кулак. - Беда пришла в мой дом, как только я позволила своей сестре ступить на порог вместе с чужеземцами.Она видела, как солдаты поджигали соседние дома, с каким опьянением и жаждой черные волки вонзались клыкастыми пастями в гортани мужчин и женщин, как пировали, раздирая на части детские тела. Она хотела бы закричать, но не могла. Она смотрела на свои окровавленные руки. Смотрела, как пропитывается ночная сорочка горячей кровью, и как чужая кровь обволакивает ее кожу, как чужая кровь проникает под ее кожу. - Не смей приближаться, - грозно и всевластно произнесла она, обращаясь к женщине, закрывая своим телом образ мужчины, стоящего ни нижних ступенях широкой лестницы.- Посмеешь приблизиться, и я оторву твою голову, - зловеще прошептала Неста, делая шаг навстречу застывшей женщине, словно та смогла что-то разглядеть в темном омуте ее холодных серебристых глаз. Ее глаза расширились, и губы раскрылись, черты лица исказило легкое смятение и безмолвный страх, когда Неста поднялась на еще одну ступень выше. И кровь. Ее кровь стекалась по белоснежным мраморным ступеням, и тонкая струя темного багрянца, алого боярышника и аметистового сока волчьих ягод опадала крупными каплями на белый опал. Неста видела, как с полных губ женщины сошел едва уловимый вздох, наполненный страхом. Страхом перед ней и сущностью, таящейся в глубине ее стальных глаз. Когда она была в глубинах черноты, она не чувствовала ничего кроме власти и желания – сокрушать, созидать, властвовать. Она была окружена могучими волнами силы, словно находясь посреди океана в час бушующего шторма. И эта сила вливалась в нее, Неста утонула в первозданной черноте силы. Черные эфемерные призраки показали свои уродливые и чудовищные образы. Когтистые звериные лапы впивались в белоснежный мрамор лестницы, овевали золотые кружевные перила, тени стекались черной кровью с кристаллов, украшающих люстру просторного зала. Обсидиановые апсиды толстыми и зловонными кольцами овевали ее предплечья, локти и кисти белоснежных рук. Рогатые змеи поднимали свои шипящие головы, раскрывая пасти и сверкая рубиновыми глазами – они жаждали показать миру свою безмерную жестокость и гнев; жаждали утопить в яде ненависти. Женщина, стоящая перед ней побледнела, словно могла видеть чудовищные тени, сгущающиеся над ней, как и могла видеть чудовищные образы, восстающие за ее спиной. - Посмеешь приблизиться к моей сестре, и я не оставлю даже праха от того, что ты зовешь своим домом. Ее глаза потемнели, волосы золотым водопадом пали на худощавые плечи. Неста смотрела на женщину, как на своего самого ненавистного врага. Она смотрела на нее так же, как смотрела в образ черноты, который пытался вырваться из ее рук, и затем она едва слышно прошептала, склонив голову на плечо, словно хищник: - Где моя сестра? Дни тянулись долго. День сменялся ночью, лавандовые сумерки сменялись шафрановым рассветом. И каждый ее день был наполнен плачем Элейн. Ее стон, ее крик – каждый горький и жалобный стон, сошедший с ее губ, отдавался резкой болью в ее сердце, словно кто-то глубоко вонзал горящее лезвие между лопаток. Она не ела, она не разговаривала. Надежда умерла в ее голосе, и Неста могла слышать отчаяние и скорбь. Вина. Ее вина. То была ее вина. Порой, Неста думала, что ее сестра жаждет смерти. И призраки, скрывающиеся в отдаленных уголках просторных и богатых апартаментов, протягивали ей свои склизкие костлявые руки, словно предлагая забрать жизнь. Порой, Элейн смотрела на нее тем умоляющим взглядом, словно прося отобрать у нее новую жизнь, которой она не хотела, и когда ее младшая сестра протягивала к ней руки, Неста с отвращением и безмерным страхом отступала назад. Она боялась, что тени, оплетающие ее конечности, отберут у нее последнее, чем она дорожила. Им приносили еду. Им приносили одежду – дорогие шелка, безупречный бархат, тончайший атлас. - Убирайтесь, - говорила она женщинам, что приносили серебряные подносы со спелыми фруктами. - Я сказала живо выметайтесь! – в гневе орала она, вскидывая руки, и высокие фарфоровые вазы с дребезгом раскалывались на части. Одна из женщин встала, чтобы молчаливо подобрать остроконечные осколки, дрожащими руками она потянулась к неровным и искривленным частям разбитого фарфора. Неста глубоко втянула в себя воздух, делая один шаг вперед, и в то же мгновение молодая женщина подняла на нее испуганный и затравленный взор. Неста долгое время молчала, наблюдая, как румянец покидает ее щеки, и как смертельная бледнота окрашивает красивые черты лица. - Я сказала тебе убираться отсюда прочь, - тихо произнесла она. Страх, отвращение и ужас осветили черты женского лица, и прислужница быстро поспешила покинуть их апартаменты. Сколько раз она видела эти эмоции в чертах других людей? Острота и горячность взгляда, наполненного ненавистью и злобой. Ее руки дрожали. Ей все равно. Пусть боятся, пусть презирают. Ей было все равно. Затем ее сестра вернулась. Она возвратилась в место, которое она считала своим домом, тогда как ее дом погряз в пепле и крови. Мужчина, которого она считала своим мужем, горделиво и властно стоял подле нее, окидывая ее холодным презрение. Неста знала это чувство, могла чувствовать в воздухе его гнев, его омерзение. Он ненавидел ее, жаждал ее исчезновения. Этот Верховный Правитель был бы несказанно счастлив, если бы она могла исчезнуть в пламени вместе с той деревянной лачугой. Для него она была тяжким бременем, и ему приходилось терпеть ее только из-за бесконечной любви по отношению к ее младшей сестре. Все равно. Ей было все равно. Сестра предложила рассказать свою историю о том, как древний Король, жаждущий поработить людской род, надругался над ней и Элейн. Неста смотрела в пустоту, разинувшую черную пасть перед ней. Все они хотели узнать, что же произошло там, в безднах самой глубокой темноты – там была смерть, пустота, бесчувствие. Внутри котла она увидела могущество, она почувствовала агонию, когда ее тело пронзило тысячи клинков. Перерождение и бессмертие были наполнены болью. Иногда она вспоминала о той боли, думала о том, что когда ломают молотом кости, то это не больно. Истинную боль она познала, когда чернота влилась в ее тело. Она поглотила саму жизнь. Она боялась дышать, ибо дыханием могла отнять жизнь другого существа. Что ее сестра хотела услышать? - Ты ничего не знаешь, о том, что случилось со мной. Никто из вас, - шептала она, смотря на шелковую белоснежную скатерть и столовые приборы из чистого золота и платины, рубиновые бокалы и серебряные тарелки. Что могут знать эти бездушные существа о том, что произошло с ней в черной глубине, когда ее крик утопал в темных водах безмолвия и забвения? Она кричала, но никто не слышал ее. Она молила, боясь остаться в той холодной темноте в полном одиночестве. Однако, вместо одиночества пришел жидкий огонь, что опалил ее кожу и раздробил ее кости. Бессмертие – это могущество и пламя. Почему никто из них не понимал ее безмерного и безграничного страха перед воспоминаниями о той ночи. Образы тьмы приходили к ней, когда ночь накрывала белоснежный город. Призраки тянулись к ней, шептались и пели песни смерти. В своих ночных кошмарах она видела белоснежный покров снега, запятнанный кровью и человеческими внутренностями. Она видела спаленные дома, слышала детский плач, от которого останавливалось сердце. Она видела когтистые лапы чудовищ, протягивающих к ней свои клыкастые пасти, когда ее опускали в черные и холодные воды. Она остановила свой взгляд на мужчине, что не сводил с нее своих темных карих глаз. Оттенок темного липового меда и пламенного заката, когда опаляющий диск солнца растворяется в сгущающихся лиловых сумерках. Кассиан. Она смотрела ему в глаза. И тоска заполнила ее сердце. Почему он не понимал? Почему никто из них не понимал? Почему? Агатовые когти чудовищных образов укрыли ее плечи, когда она ощутила на себе взгляды, собравшихся в обеденном зале. Короткие темные пряди волос пали на бледные скулы певца теней, он опустил свои глаза, всматриваясь в растительные орнаменты, украшающие его чайную чашку. Однако Неста могла чувствовать на себе злые, звериные глаза невидимых теней, что овевали его прямую спину и плечи, что шептали ему на ухо и поднимали свои головы в ее сторону. Тени смотрели на нее глазами истинных хищников. Она чувствовала их вражду и трепет, страх. Женщина с волосами светлого янтаря смотрела на нее, сощурив глаза. Ее красные губы были плотно сжаты, но она стойко вытерпела ее взгляд. Тонкие губы Амрен изогнулись в игривой улыбке, когда она поднесла хрустальный бокал красного вина к своим губам, наслаждаясь витающим в воздухе запахами недоверия и предательства. Для нее это было не более чем детская забава. Фейра горделиво приподняла подбородок, ее глаза сияли внутренним огнем, когда сильная мужская ладонь коснулась руки ее мужа. Глаза Верховного Правителя обещали ей страшные мучения, если она позволит себе еще одно слово. Красивые глаза темной фиалки, что в самой глубине обретали оттенок сапфира и небесной лазури. Кассиан был последний, на кого она посмотрела, и в его глазах она не смогла отыскать своего спасения. Он поддерживал тех, кто был против нее, а если и имел свои мысли, то не желал высказывать их вслух. Неста сжала свои руки в кулак. Это было странное ощущение. Она едва его знала, но в этот момент ощутила острую боль предательства.Она чувствовала, что он предал ее. Он был незнакомцем, и, тем не менее, она чувствовала на себе его взгляд, когда она тяжело закрыла за собой стеклянные двери. Могла ощутить, как он мятежно склонил голову к плечу, когда Мор предложила выпить. Почему она хотела, чтобы он защитил ее в тот момент? Почему так жаждала, чтобы он заступился за нее? Почему хотела его поддержки в то мгновение? Ненависть рождается из привязанности и любви. Полагаться на кого-то значит безгранично кому-то доверять. Она доверяла своему отцу, верила в него, верила даже тогда, когда влажная и разгоряченная ладонь ее матери остывала в ее протянутых руках. Она верила в него даже тогда, когда деревянный гроб ее матери опускали в холодную и замерзшую землю. Она не слышала горький плач своей сестры, она думала лишь о том, что плоть ее матери будут поедать трупные черви, и ее красота увянет под тяжелыми грязными валунами влажной земли. Она верила своему отцу даже тогда, когда он доставал из погреба очередную бутылку холодного виски, а она складывала шелковые платья матери, увитые дорогим речным жемчугом в тяжелые чемоданы. Она продала все украшения своей матери, чтобы они смогли расплатиться со слугами, работающими в их доме. Она отдавала сапфировое колье, которое так любила ее мать, чтобы они смогли добраться до той грязной деревни, в старый и полуразрушенный дом. Ее отец, которого она так люто ненавидела. Она мечтала, чтобы он умер. Хотела умереть сама, желая насладиться его отчаяние и болью. Она хотела, чтобы он смог ощутить ту же боль, которую ощутила она после его предательства. Он ничего не сделал, чтобы спасти ее мать. С холодностью и равнодушием наблюдал за ее медленной и мучительной смертью. Его сердцем овладел страх и трусость.От ее отца не осталось ничего. Она ощущала тепло уходящей жизни из его тела, когда закрывала кончиками пальцев его тяжелые веки. Он больше никогда не посмотрит на нее, и больше никогда не произнесет слов любви. Это было нечестно. Он не имел права говорить о том, что любит ее, а затем покидать ее навсегда. Он ушел и оставил ее с болью и презрением к самой себе. Оставил ее с чувством ненависти к самой себе. Неста хотела исчезнуть. Она мечтала о разрушении и пустоте, и призраки, что обнимали ее в ночи, шептали ей о своих мечтах – они рассказывали о том, с какой легкостью могли уничтожить этот прекрасный белоснежный город; они рассказывали, какой красной будет алая кровь на золотых волосах женщины, которой Кассиан дарил свою улыбку и смех и какой сладкой на ее губах будет вкус ее уходящей жизни. Она слышала их смех, порой слышала неспешность и безмятежность их легких разговоров. И она хотела протянуть руку, чтобы открыть дверь. Она хотела быть частью той доверчивой теплоты, которая витала в воздухе. Но только ее пальцы касались холодного золота дверной ручки, как она отстранялась, словно пальцы обжигал огонь.Она была чужой здесь. И это был не ее мир. Это был мир ее сестры. Ее принимали в этом доме, ее любили в этом доме. Их беседы прекращались каждый раз, когда она спускалась в обеденную залу. В комнатах воцарялась неприятная и зловещая тишина. Она молчала, потому что не знала, о чем могла с ними говорить. Чувствовала, как они переглядываются между собой, а потом начинали вести лживую беседу, разговаривая о самых незначительных вещах, словно боясь ее присутствия. И она уходила, потому что не могла терпеть того дискомфорта, который причиняла им. Ее руки дрожали, когда она прикасалась к столовым приборам. Она не могла находиться среди них. Не могла чувствовать радость и счастье, потому что ее мир раскололся. Не могла чувствовать на себе их взгляды, полные сожаления. Ей казалось, что она смотрит в ту же черную бездну, когда когда-то поглотила ее. Она должна была уйти. Она не хотела быть частью их мира, потому что хотела, чтобы весь мир пылал в огне вместе с ней. Она кричала и рыдала внутри себя, за стенами, что выстроила для себя – она рыдала до тех пор, пока не почувствовала кровь в собственном горле. Однажды, она услышала музыку ночного города, и не почувствовала ничего кроме пустоты. Темные и склизкие когти созданий, что посещали ее по ночам, приползали к ее кровати, поднимали свои уродливые морды к ее лицу, и шептали о разрушении и смерти, и Неста не почувствовала ничего. И ее собственное равнодушие к их желанию разрушения испугало ее. Глоток алкоголя помогал избавиться от видений, что они показывали ей по ночам, а удовольствие окунало в забвение, и она не видела черные образы, что шествовали за ней, прячась в ее тени. Но она знала, что они всегда преследовали ее, никогда не покидали. Ее безмолвное одиночество, стало ее крепостью. Она не ела, пища потеряла вкус. Страницы книг обратились прахом, и истории, которые когда-то увлекали в новый мир, потеряли смысл. Она думала, что поступает правильно, когда смотрела, как черный пес с глубокими красными глазами, наблюдал за ней из теней.Такая как она не должна существовать в этом мире.