2. Ойген (1/1)

– То есть, вы нашли его вот таким, – Ойген прошелся по палубе взад вперед. – В луже крови, с выражением страха на лице, и всюду была эта странная зеленая субстанция?– Эктоплазма, – поправил его Хиппер. – Это называется эктоплазма.– Это называется антинаучным бредом, – Ойген подцепил и поскрёб так называемую эктоплазму ногтем. – Это патина, которая образуется на меди и латуни. Вам двойка по неорганической химии, гардемарин Хиппер.– Иди ты в задницу, умник херов, – Хиппер демонстративно отвернулся. – Меервольф, скажи ему.– Последняя радиограмма Бисмарка о том, что собирается светящийся туман. Когда мы прибыли, никакого тумана не было и в помине, – Ульрих имел бледный мрачный вид. – Зато был папашин труп, который так и не окоченел. А еще на палубе валялся шарф, испачканный кровью. Может, стоит связаться с японцами и попросить сделать анализ, чья кровь на шарфе?– А раз труп не окоченел и раз из его ран продолжает сочиться кровь, то это вовсе не труп, – ядовито отметил Ойген. – Ваш отец в коме, молодой человек. Но по поводу экспертизы – мысль умная, спасибо.– Кома всё равно что смерть, – Ульрих сгорбился и спрятал руки в рукавах шинели. – Его альт-форма хоть и держится на плаву, но она мертва, я это чувствую. И ему недолго осталось. Не понимаю, зачем вы сюда притащились, ваше место в Гамбурге.– Затем, что это уже пятый случай за последние три месяца, – Ойген повысил голос. – Англичан в этом квадрате не было! Более того, англичане тоже страдают от набегов этого так называемого рейдера!– Как ты его назвал, братец? – Хиппер резко развернулся к нему. – Рейдер?– Английская субмарина четыре дня назад сообщила, что вышла на контакт с кем-то, кто назвал себя рейдером, который мстит всем живым кораблям, – отчеканил Ойген. – Теперь вы понимаете?Эти двое помотали головами. Ойген тяжело вздохнул. Вальтер бы понял. Но Вальтер сейчас болтался на пороге жизни и смерти с развороченной грудной клеткой. Возле него неотлучно находился Оскар, но этого было мало. Хуже всего было то, что полумертвый линкор был разделен между двумя формами. Он держал на плаву свою альт-форму и, возможно, не сохраняй он ее плавучесть, он мог бы выкарабкаться. Но никто не знал, как сделать их одним целым хотя бы на время, против воли не приходящего в сознание Бисмарка.И от этого всего у Ойгена опускались руки. А еще – от пессимизма окружающих. Хиппер вон вообще предлагал добить Бисмарка, чтобы не мучился.До этого Ойген целую ночь просидел у больничной койки в отдельной палате, мутным взглядом следя за капающим по капельнице физраствором. Грудь Вальтера едва вздымалась, от самого Вальтера воняло кровью и едва заметным запахом каких-то сладких, приторно-сладких цветов, навевающих ассоциации про похороны, кладбища и душные летние вечера перед грозой. Ойген не выдержал и распахнул окно, чтобы проветрить палату, но запах только стал слабее.Ойген цеплялся в эти пальцы, как утопающий цепляется за любую щепку, сжал их и прижался лбом к едва теплой ладони лбом.– Есть одна идея, – он говорил тихо-тихо, надеясь, что Вальтер слышит его. – Я хоть и не верю в бога, но зато верю в духов и призраков. Это точно кто-то из неупокоенных кораблей, что не спят себе на дне и не стали альбатросами или чайками. Может, эту душу что-то держит в этих водах. Я обязательно выясню, что. Или кто. Ты в такое не веришь, ну…. – он запнулся, подыскивая слова, но так и не нашел нужных. – Но всё равно я попытаюсь.Часы тикали, по резиновой трубке стекал физраствор, под левой рукой Вальтера тихо вздыхал сонный грустный Оскар.Пока Вальтер не мог говорить и держал руки при себе, можно было звать его на ?ты? и страстно желать, чтобы он вернулся, потому что… Потому что его здесь любят и ждут. Но вслух этого говорить не стоило, а то кто-то мог и зазнаться.– Чаще всего этот так называемый рейдер атаковал своих жертв в вечернее время, – Ойген расхаживал по кабинету Хиппера, принципиально не замечая, что это Хиппера бесит. – Итак, закат, начинают сгущаться сумерки, и над морем поднимается плотный белый туман.– Молочно-белый, – педантично поправил Ульрих. – Если верить бортовому журналу отца. И еще он светится – розовым и зеленым.– У меня нет причин ему не верить. Вместе с тем, вы говорите, юноша, что в первый вечер рейдер вас не атаковал.– Он был далеко, примерно в шестнадцати морских милях от нас, – Ульрих помедлил. – Хотя, может быть, что он не хотел нападать на нас двоих сразу. В списке его жертв больше надводных кораблей, чем субмарин, не так ли? И, возможно, ему был нужен именно отец, может быть и такое, разве нет? Отца многие не любят.Ойген кивнул. Он вспомнил покачивающийся на волнах линкор, которого отбуксировали в гавань Бергена, да там и оставили, окружив противолодочными сетями по периметру. Норвежцы из местного порта шептались, что мёртвый линкор опасен и не приближались к нему, поэтому на борт поднимались только немецкие моряки. И троица Меервольф, Хиппер и Ойген.Хиппера местные сплетни наоборот раззадорили, что Ойгена немало удивило.– Разве ты не должен бояться, как поклонник скандинавских сказок?– Не сказок, а легенд, – поправил его Хиппер. – Это раз. Во-вторых, я не боюсь нашего старого придурка Вальди. Чего мне его бояться, вон он в военном госпитале со своим котом. Вот если бы он исчез при странных обстоятельствах или превратился в злобную неведомую тварь – тогда бы боялся. А так…Ну, в его словах была некоторая логика, хотя слова ?Хиппер? и ?логика? для Ойгена всегда казались антонимами.Но факт оставался фактом: норвежцы сторонились Бисмарка в обеих его формах. Внятных объяснений Ойген так и не услышал и счел страхи обычными обывательскими страхами. Вон Блюхера норвежцы тоже поначалу боялись, а после распилили на металл.Спустя два дня Ойген решил остаться на Бисмарке на ночь. Он не до конца понимал, зачем делает это, логики в его поступке не было вовсе, только какое-то странное желание. Но в эту прохладную ночь он расстелил спальный мешок на палубе Бисмарка и поставил фонарь у изголовья. Он сидел, наблюдая за тем, как на небе постепенно разгорается северное сияние. А после чуть не пропустил момент, когда над морем начал сгущаться туман. Он окутал нос Бисмарка, скрыл поникший черно-бело-красный флаг, подобрался к ногам Ойгена и фонарю, и засветился.– Но мы ведь не в открытом море, – негромко сказал Ойген, поднимаясь и обнажая саблю. – Кто ты?Из тумана соткался тёмный силуэт, который шагнул на доски палубы.– Рейдер, – ответил незнакомец. – Я тот, кто уничтожает тех, кто бороздит моря. Что ты здесь делаешь? Это моя добыча. Тебе здесь не место.– Это мой друг, – Ойген отбросил ногой спальник, чтобы не путался под ногами.– А, так это ты держишь его. Не узнал, – рейдер обнажил своё оружие. Ойгену показалось, что туман стал ещё гуще, когда сияющая зелёным светом сабля покинула ножны. – Ты и смешной мальчишка с волчьим именем, вы не отдаёте мне его!– Нет, это ты присвоил того, кто нам дорог, – Ойген пытался приглядеться к нему, рассмотреть лицо и одежду, но проклятый туман лез в глаза. – Что ж... Поговорим по-другому.Сабли зазвенели, сталкиваясь. Ойген рвано выдохнул, запястья заныли от боли и напряжения. Его противник был силен. Возможно, равным ему по силе, но туман сковывал движения, туман отвлекал. Проклятый туман.– Я могу забрать и твою душу, бросить ее на растерзание твоим страхам и кошмарам. Ты будешь метаться целую вечность между берегами, и даже после того, как этот мир погибнет, ты все равно будешь сходить с ума. Я сделаю так, если ты не уйдешь.– Так ты сделал это с Вальтером? – Ойген вздрогнул. – Тогда я обязан тебя уничтожить, ты опасен для нашего флота, безумец!– Твои оскорбления не имеют смысла, – равнодушно ответило ему существо без внятного лица и флага.Враг не выказывал никаких признаков утомления, тогда как Ойген устал. Туман выпивал силы, колени подгибались, глаза закрывались от странной сонливости.– Ты хочешь уснуть? – ласково спросил рейдер, толкая его к леерам. – Я подарю тебе долгий сон, крейсер.Ойген вместо ответа прыгнул за борт. Ему следовало принять свою альт-форму и снести прицельным огнём рейдера с палубы Бисмарка. Конечно, это было рискованно, но Вальтеру хуже не будет, уже не будет, а это существо… Оно вселяло в рационального и хладнокровного Ойгена ужас. И теперь он понимал норвежцев, которые инстинктивно видели в Бисмарке приманку для этой твари.Вода приняла крейсер в свои объятия, рявкнули пулеметы, разрывая туман в клочья. Ойген очень старался не зацепить надстройки Бисмарка. Контроль за своей формой и рейдером выматывали, и он почувствовал, как сначала ослабевает его концентрация, а следом и плотность огня. И в конце концов Ойген пропустил момент, когда на его палубу спрыгнул рейдер. Туман начал рассеиваться, походка рейдера, и его выпады казались Ойгену знакомыми, чуть ли не родными...– Всё кончено, – сабля рейдера зелёным росчерком перерубила одно из его орудий ГК так легко, словно это была не крупповская сталь, а картон. – Иди ко мне, крейсер, тебя ждёт покой и долгие сны.– Нет, – Ойген, стиснув зубы, шагнул вперёд. Из раненого плеча толчками выплескивалась кровь, всю правую сторону тела сводило от боли. Он вынес саблю на линию удара. Кусочки мозаики встали на свои места. Гавань Бергена, рост, манера боя… Ошибки быть не могло. – Покой ждёт тебя, Рихард Блюхер! Уже заждался! Что мешает тебе покоиться с миром?!Рейдер замер.– Ты не имеешь власти надо мной, – проговорил он, но как-то неуверенно. Сияние сабли рейдера стало меркнуть. Ойген облизнул губы, видя это, и сделал ещё один шаг.– Рихард, – Ойген говорил мягко, – зачем ты убил все эти корабли? Зачем ты забрал Вальтера? Почему ты напал на меня?– Не называй меня так! – прорычал рейдер, бросаясь на него. – У меня нет имени, лица и флага, я рейдер, а вы – мои враги!И в этот момент произошло множество событий. Вверх взмыли якорные цепи, опутывая саблю и тело рейдера. Сабля Ойгена, посланная точным броском пригвоздила уже падающего противника к палубе. Ойген уже был рядом, его трясло от усталости и напряжения, все-таки сражаться в обеих формах сразу было сложно.– Рихард, – Ойген провёл дрожащей рукой по его лицу. – Ты умер, брат. Тебе нечего здесь делать. Оставь море живым, уходи на другой берег и никогда не возвращайся. Здесь нет твоего корпуса, тебя ничего здесь не держит.– Тут ты ошибаешься. И ты уйдешь со мной, – рейдер улыбнулся счастливой улыбкой. – Ты останешься со мной.– А это как получился, – выдохнул Ойген, выдергивая саблю из настила и вонзая в грудь брата.– О да... – рейдер подался вперед, его сабля прыгнула ему в руку, следом жалобно звякнула якорная цепь. – Прощай и здравствуй!И Ойген умер, испытывая огромное сожаление.Он стоял на пустынном берегу, всё тело ныло от боли, больше всего – раненое плечо, но сабля была при нем. Ойген шагнул и поморщился: его что-то держало за ногу. Что-то не давало сдвинуться с места. И он не видел эту невидимую цепь. А когда попытался перерубить, то чуть не умер от боли.Он чувствовал рядом чужое присутствие, поэтому спросил:– Значит, вот это – ад, как у Вальтера?– Не совсем, – Блюхер обошел его. – Он хотя бы свободен в передвижениях.– Я рад за него, – Ойген сел и положил саблю на колени. – Рано или поздно он найдет меня.Блюхер только покачал головой. А Ойген прикрыл глаза, размышляя, что будет, если убить Блюхера здесь.– Это будет не самая лучшая идея, – Блюхер как будто читал его мысли. – Тогда вы останетесь здесь навечно уже не по моей воле, а потому что умрет создатель вашего кошмара.– В сказках колдовство злой ведьмы рассеивается, если ведьму убить.– Ты не в сказке, Ойген Рейнике, хоть ты и принц.– Пока не исследую до конца – не узнаю, – Ойген, не раскрывая глаз, пытался ощутить новый мир прочими органами чувств. Он не чувствовал ветра, солнце этого мира не грело, из всех запахов ощущался только один – запах моря. Это наталкивало на определенные размышления, но особой ценности они не имели, только философскую – и то исключительно для кораблей.Он не заметил, когда Блюхер оставил его. Впрочем, это было к лучшему. Если Блюхер имел власть над душами кораблей, то кто мог знать, насколько далеко эта власть простиралась, где были пределы могущества Блюхера и были ли они вообще? Если он мог управлять кошмарами, то почему он не мог управлять чувствами или разумом? Ойген поежился, представив, как рейдер безжалостно вторгается в его память и вырезает своей жуткой саблей пласты его воспоминаний.В итоге Ойген всё-таки нашел невидимую цепь. Она охватывала его левую лодыжку и была как-то связана с его телом напрямую, возможно с сердцем и нервной системой, потому что многочисленные попытки как-то узнать её протяженность и твердость оказались весьма болезненными для тела. Это казалось весьма странной идеей, потому как Ойген не представлял, что нужно сделать с его телом или альт-формой. И кто мог это сделать. Списывать всё на магию или на проявление божественных сил (как это обычно любили делать Бисмарк и Ришелье, не будь он помянут!) Ойген не хотел, это было нерационально и неправильно. И в итоге Ойген пока что сдался, он разлегся на песке (который не был ни тёплым, ни холодным), держа саблю под рукой. В белесом небе не было ни единого облака, ни одной птицы. Впрочем, после получаса разглядывания Ойгену начало казаться, что небо состоит из нескольких слоев, и вот в самом верхнем из них точно есть какие-то тени. Они перемещаются, и небо на доли секунд меняет свой цвет.Хотя, это могло быть обманом зрения или игрой Блюхера, кто знает, кто знает. Полагаться на слабое человеческое зрение в этой форме было несколько глупо, вдобавок, после драки с Блюхером Ойген обнаружил царапину на очках. Мелочь, а неприятно, даже с учетом того, что он вроде как умер.Так он, незаметно для себя, заснул. А когда пришел в себя, то не обнаружил рядом саблю. Зато в шагах пяти от него сидел злобный Бисмарк в изрядно потрепанной форме, если не сказать – в лохмотьях, и с его оружием в руках.Ойген сел, поправил очки, зачем-то отвел волосы с глаз назад и осторожно поинтересовался:– Вальтер?– Я не давал тебе разрешения говорить со мной, тварь, – Бисмарк даже не посмотрел на него, но сжал пальцы на рукояти сабли. – Твой хозяин решил снова повторить старый трюк? Ничему он не учится, ни-че-му.– А, это кошмар, – сказал Ойген сам себе. – Забавно. Я думал, что это будет несколько по-другому. Например, Датский пролив или что-нибудь более личное. Да, это забавно.– Нихрена забавного, – Бисмарк демонстративно плюнул. – Надеюсь, соблазнять меня ты передумал?– А должен был? – Ойгену стало очень и очень обидно. – Мы с тобой решили всё раз и навсегда в январе сорокового. Расставили границы, договорились о ненападении и уважении. Два разумных существа всегда могут договориться, но давай не будем начинать разговоры о правильности нашего договора.– А я и не начинаю! – рявкнул Бисмарк. – Ты слишком похож на настоящего, но убить тебя это не помешает, поверь! Один раз смог, смогу и во второй!– А надо? – у Ойгена задрожали губы. – А ты – настоящий?Это было верхом несправедливости – вести такие разговоры в такой момент. И это после того, как Ойген пытался как-то помочь этой заднице!Бисмарк грязно выругался. Настоящий Вальтер при всей своей несдержанности не позволял себе таких выражений. У настоящего Вальтера не было этой многодневной щетины и затравленного взгляда. Но… Но настоящий Вальтер мог бы быть таким, если бы провел в этом месте много-много дней в одиночестве. Кто знает, как текло здесь время и как оно коррелировало со временем в реальном мире. Ойген задумался об этом, и его гнев начал стихать, хотя обида всё ещё оставалась, но не на Вальтера, а на себя – за то, что поддался эмоциям и страху.Они оба молчали, глядя друг на друга. Ойген неосознанно коснулся цепи и поморщился. Если Бисмарк решит напасть или перерубит цепь, то последствия предсказать невозможно. А Бисмарк сверлил его мрачным взглядом, не выпуская саблю из рук.– Я не хочу с тобой драться, – Ойген вздохнул. – Настоящий ты или нет, я всё равно не хочу. Я знаю, что проиграю без оружия и на привязи.– Давишь на жалость? Топорно сработано, оригинал бы никогда так не сказал.– А ты так хорошо его знал?! – всё-таки взорвался Ойген. – Ну-ка, расскажи мне, как я должен себя вести, ты, чертова подделка под моего командира!Ну, можно было ожидать, что они всё-таки сцепятся после такого. Ойген поймал себя на мысли, что давно хотел вмазать Вальтеру как следует за всё, что тот творил с марта тридцать девятого. И вот этот миг настал, пусть и в кошмарном сне, в который его поймал Блюхер. Плевать, Вальтер был почти как настоящий, а значит, это считалось. Они набросились друг на друга, в ход пошли кулаки, пинки, укусы – каждый желал как минимум перегрызть друг другу глотку, а максимум – разобрать на запчасти.И почти получилось.Кровь была настоящей, настоящим был выбитый Бисмарку зуб, да и ссадины на кулаках саднили как должны саднить на самом деле. Как и боль в пояснице, по которой пришелся хороший такой пинок коленом. Вдобавок ныла нога, которую каждый раз дергала цепь. Проклятая цепь мешала и ограничивала его маневренность, а то так бы он врезал этому зазнайке как следует. Пусть Бисмарк был сильнее, Ойген был быстрее и опытней.Но отчего-то чем дольше длилась драка, тем быстрее у Ойгена пропадал запал. С каждым ударом из Ойгена уходила злость, зато появлялось какое-то новее чувство, кажется, это была уверенность. Бисмарк тоже казался удивленным и вскоре просто замер с занесенным для удара кулаком.– Почему ты не убегаешь?– Я же говорил – меня здесь кое-что держит, – Ойген спихнул его с себя и потер ноющую скулу. – Ладно, я готов признать, что ты настоящий. Э-э, давай договоримся: ты не слышал то, что я наговорил в запале. Особенно про ?хорошо знал?.– Слышал, – Бисмарк широко ухмыльнулся. – Слышал и запомнил.– Я сейчас тебя ударю.– Да ну, давай, если тебе станет легче, – Бисмарк, нет, уже Вальтер, его Вальтер, осторожно подсел ближе, взял его за подбородок и пристально посмотрел в глаза. – А теперь ты мне всё расскажешь, Ойгенхен.– Совсем всё? – Ойген отодвинулся. – Убери руки.Вальтер руки убрал, сел рядом и принял невинный вид. Как будто он мог этим ослабить его бдительность, как же. Такие штучки могли сработать у гардемарина Бисмарка, а у корветтенкапитена фон Бисмарка они смотрелись глупо, о чем Ойген ему немедленно сообщил. А тот только ухмыльнулся:– Начни с того, как ты оказался в моём персональном аду.Ойген начал, продолжил и закончил, поднеся его руку к своей лодыжке, там, где начиналась незримая цепь.– Зажми в зубах, – велел Вальтер, подавая ему некогда чистый носовой платок. – Не бойся, я вчера его постирал.Ойген послушался, лег так, чтобы им обоим было удобно, а дальше дёрнулся и взвыл. Бисмарк, конечно, был сильным в этой своей форме, но даже ему было не под силу разогнуть хотя бы одно звено проклятой цепи! Он битых полчаса, а то и дольше пыхтел над цепью, а после мокрый и измученный Ойген не выдержал:– Господи боже мой, убери руки от неё! Я не хочу умереть в этом кошмаре! – а потом подумал и поправился. – Не хочу проверять, что будет, если я умру здесь.– Тебе на самом деле больно? – с любопытством спросил Вальтер. – Что ты чувствуешь?За это любопытство хотелось его ударить. Впрочем, Ойген предполагал, что этот вопрос был проверкой. Он бы поступил точно так же.– Боль, – ответил Ойген, постепенно приходя в себя. – Как будто мне без наркоза вынимают позвоночник. Или пара торпед проходит ниже ватерлинии, круша всё на своем пути. Приблизительно так я себя чувствую.Вальтер кивнул, отобрал грязный пожеванный платок и отправился к морю – стирать. Это был еще один кирпичик-доказательство того, что Вальтер был настоящим. Только Вальтер мог придавать такое значение мелочам.Вальтер не был бы Вальтером, если бы не притащил мокрый платок и не начал вытирать ему лицо. Ссадины на скуле защипало от морской воды, Ойген тихо зашипел, и его придержали за плечи.– Тише, я понимаю, что тебе хочется привести себя в порядок. А до воды ты не достанешь.– Просто чудо, что очки не пострадали, – невпопад ответил Ойген. – Почему ты не смог убить рейдера? Кстати, я тебя поздравляю: это мстительный неупокоенный дух моего среднего брата.– Неужели? Не зря он показался Хипперу знакомым, – Вальтер закончил елозить своим платком по его лицу и сел напротив, так, чтобы их колени соприкасались. – Я испугался, Ойген. Туман, светящаяся сабля, его разговоры о том, что я слишком живой, хотя ему показалось, что я похож на него – наполовину мёртвый. Я струсил. Я не знал, как убивать таких. И я проиграл.Ойген поймал самое главное:– Наполовину мёртвый?– Именно, – Вальтер поморщился. – Мне тяжело далось наше расставание. Я знаю, прошло много времени, но мы же оба были в Датском проливе, и то, как ты вытащил меня с того света… Я знал, что небезразличен тебе, но ты гнал меня от себя, как я выгоняю Оскара от кастрюли с варящейся курицей. Это было больно, Ойген, даже больнее, чем умирать. Может, поэтому я и проиграл рейдеру.Ойген упрямо вскинул подбородок:– Тому было множество причин. И безопасность Ульриха была самой важной. Ты должен был сосредоточиться на ребенке, а не протирать своей кормой мой письменный стол.Вальтер болезненно поморщился и отодвинулся, и Ойгену даже стало его немного жаль. Всё-таки он бил по незажившей ране прямой наводкой.– Если любовь делает тебя наполовину мёртвым, то Блюхера не зря к тебе потянуло. Средний всегда страдал от одиночества: с Хиппером ему было скучно, со мной неинтересно, я предпочитал книги всем живым существам, а Хиппер практически жил в спортзале и ближайшей пивнушке. Тогда Рихард попытался сблизиться с Шарни и Гнейзи, но те были замкнуты друг на друге, как японские Журавли или англичане Рипалс и Ринаун. Вы с Тирпицем тоже не годились ему в товарищи в силу молодости. А Зейдлиц и Лютцов… – Ойген вздохнул. – Даже ты не смог выбить финансирование на достройку Зейди, а Лютцов… Можно считать, что его никогда не существовало.Теперь вздохнул Вальтер.– Иными словами, ты хочешь сказать, что после смерти твой брат превратился в мстительного духа только потому, что ему было не с кем играть?– Да. Не знаю, как с тобой, а со мной в том поединке он играл, как кот с мышью.Вальтер покраснел.– Еще как играл, и наслаждался процессом! А потом вытер свою чертову саблю твоим подарком!Губы Ойгена непроизвольно разъехались в улыбке.– Тяжкое оскорбление для умирающего, а?Вальтер промолчал и снова придвинулся.– Это был твой подарок. Ладно, шарф всё равно выбросили, а что с моим корпусом, он отправил его на дно?– Нет, не тронул, – Ойген вдруг понял, что ему самому безумно интересно, что с его корпусом. Он не чувствовал себя, что было логично. И Вальтер, по его словам, тоже не чувствовал свою альт-форму, но, тем не менее, она существовала автономно. – Стоишь себе в Бергене, а на тебя гадят чайки.– Какой ужас.Они помолчали, а после как-то неловко получилось, что они одновременно двинулись друг другу навстречу, столкнулись лбами, рассмеялись… И поцеловали друг друга. Ойген от волнения забыл, как это делается и просто открыл рот, впуская чужой язык. А дальше был неловкий же стыд оттого, что сам нарушил своё обещание, но Вальтер не оставил ему времени на рассуждения. Очень скоро Ойген лежал на его кителе, а Вальтер дрожащими пальцами касался его лица и что-то совсем неразборчиво бормотал. А после замер и отодвинулся.– Что-то не так?– Я боюсь, что сошел с ума. И что ты ненастоящий, – он развел руками. – Один раз я нарвался на твою копию, он предлагал мне любовь до гроба и замечательный секс, но я его задушил. Потому что он вёл себя не как ты. А ты вроде бы похож на оригинал, но сейчас ты ставишь меня в тупик тем, что не орешь на меня с ледяной яростью и не читаешь нотации на тему: ?У тебя же сын!?. Ты просто… Ты ведешь себя так, как будто мы живем осенью тридцать девятого года, и фюрер еще не подписал распоряжение об усыновлении Ульриха!– Мы оба относительно мертвы, – с безграничным терпением объяснил Ойген. – Ну, почти мертвы. Твоё тело в коме в бергенском госпитале, моё… Надеюсь, оно там же, а не на дне бухты. Поэтому я разрешил себе немного… вольности. Понимаешь, о чем я?– Нет, – проворчал Вальтер и снова полез к нему. – Но звучит убедительно!– Тебе просто хочется, чтобы я не гнал тебя, как ты гоняешь кота от кастрюли с курицей, – Ойген рассмеялся и стянул очки. – Поосторожней, у меня плечо болит.Вальтер кивнул и потянулся к немногочисленным оставшимся в живых после драки пуговицам его рубашки, осторожно коснулся губами больного плеча и сделал с Ойгеном то, что Ойгену всё-таки иногда снилось. Практически без слов, быстро, но бережно. После он схватился за руку Ойгена и долго её не отпускал, как будто боялся, что Ойген исчезнет. А Ойген гладил его спутанные волосы другой рукой и вяло размышлял о том, что проснуться сейчас было бы очень некстати.Но их кошмар, их ад, был слишком хорошо срежиссирован.После оба, кажется, испытывали обоюдную неловкость и стыд, хотя, казалось бы – взрослые люди, офицеры. Но было неловко и трудно, несмотря на то, что Ойген сам говорил о том, что они вроде как мертвы. Теоретически да, а вот неловкость и стыд остались, как будто не было двух лет отчуждения, как будто всё только начиналось. Но Вальтер уже не был тем юным гардемарином, который доверчиво тянулся к своему наставнику. Между ними теперь был Датский пролив и Ульрих.Ойген решил перебросить мостик первым.– Ну, мы технически на том свете, поэтому предлагаю считать всё сном.– Не хочу, – обиженно отозвался Вальтер. – Воспоминания о тебе не давали мне свихнуться. И вот это тоже не даст мне свихнуться потом, если ты вдруг исчезнешь.– Куда я отсюда денусь, – Ойген коснулся цепи. – Стоп. Ну-ка, повтори, что сказал тебе Блюхер по поводу связи, которая не дает тебе остаться здесь навечно?– Он сказал, что мне не даете окончательно исчезнуть вы с Ульрихом, – Вальтер пожал плечами. – Но теперь ты здесь, а Ульрих… – Он резко дернулся. – Господи, он начнет охоту за Ульрихом!– Начну, – рейдер появился внезапно, он словно соткался из воздуха. – Уже начал, если быть точным. Сиди спокойно, дорогой брат, иначе у тебя появится еще и ошейник помимо цепи. И ты стой спокойно, лживый линкор.– Рихард Блюхер! – рявкнул было Вальтер, но тотчас упал на песок, хватаясь за горло. А рейдер смотрел на врага странным немигающим взглядом.– Здесь не действует твой голос, потому что на самом деле у тебя нет тела. Успокойся.– Я не… – Вальтер начал подниматься и снова рухнул, скребя горло скрюченными пальцами. Ойген нашел в себе силы встать между Вальтером и этой тварью, в которую превратился Блюхер.– Рихард, – он говорил мягко и даже нежно, как мог бы обратиться к старшему брату младший брат. – Рихард, отпусти Вальтера. Он не сделал тебе ничего плохого.– Мне лично нет, а тебе – да, и не только тебе, – Блюхер рассмеялся ему в лицо. – Но дело даже не в том, что он лжец и гомосексуалист, братец. Он – линкор, тот, кто создан тревожить морской покой. А значит, он должен умереть. И когда я разорву последнюю связь Бисмарка с миром живых, он наконец упокоится.– Рихард! Ты сейчас врешь! – Ойген яростно замотал головой. – Я знаю, что ты чувствуешь на самом деле. Тебе вовсе не нужно убивать всех! И твоё счастье, что здесь нет герра Эмдена или Хиппера, они бы тебе объяснили, в чём ты не прав!– Что ты говоришь, мой самый умный младший брат, – Блюхер шагнул к нему вплотную, губы изгибались в змеиной улыбке, которую Ойген никогда у него не видел, пока тот был жив. – Всё дело в том, что ты его любишь, мой глупый младший брат? И ты будешь лгать и изворачиваться, лишь бы его ржавеющий корпус не оказался на дне, там, где когда-то лежал я.– Он наш командир! – выкрикнул Ойген. – Он нам нужен! И ты был нам нужен! У нас каждый корабль на счету! А ты предаешь Германию, убивая нас одного за другим! Вместе с Бисмарком ты лишил нас пятерых, я шестой. Ты обезглавил немецкий флот, мстительный ублюдок!– Срать я хотел на Германию, – проговорил Блюхер, скучнея. – Где была Германия, когда я поверил в неверные данные разведки и попал под огонь береговых батарей? Я сделал тебя счастливым, избавив от цепей долга, но ты сам снова приковал себя к этому, – он кивнул на Бисмарка, пытающегося подняться. – Вот твоя Германия – беспомощное тупое существо, которое нуждается в тебе, а без тебя не умеющее вообще ничего. Как это существо называется? Колосс на глиняных ногах? Подскажи мне, мой начитанный младший брат!– То есть, ты наш Спаситель? – Ойген покачал головой. – Господи, что за богохульство. Что бы сказал наш Гросс-адмирал, услышь он тебя?– Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч, – с издевкой процитировал Блюхер. Ойген по взгляду Вальтера понял, что тот готов убивать. Когда Блюхер щелкнул пальцами, чтобы Вальтер смог говорить, его последующие слова только подтвердили мнение Ойгена.– Послушай, ты! – прорычал Вальтер, которому было позволено говорить, но не подняться. – Меч в том исконном библейском смысле – это истина или слово божье. А ты, нелюдь, которая не принадлежит этому миру, не можешь быть истиной, ты не можешь отделять правильное от неправильного!Блюхер похлопал и поклонился.– Блестяще, можешь идти на богословскую кафедру, я знал, что ты именно так ответишь, образцовый прихожанин и любящий отец!Вальтер бессильно зарычал.– Чего ты хочешь?!– Я хочу, чтобы вас не было, – ответил Блюхер. – Всех вас. Особенно вас двоих. Я знаю, что вы делали за минуту до моего прихода.Вальтер сухо рассмеялся, а Ойген начал краснеть. Первой мыслью было придушить и Блюхера и Вальтера, второй – сделать вид, что ничего не случилось. А третью он озвучил вслух:– Это не твое дело, Рихард. Мы взрослые корабли, и людские условности на нас не распространяются. И после смерти мы можем делать, что нам угодно.Теперь смеялся Блюхер. А когда он отсмеялся, небо над их головами начало стремительно темнеть. Так могли бы выглядеть километры воды над ними, но никак не воздух.Так оно и было. Над ними проплывали огромные рыбы, похожие на дирижабли, за ними следовали стайки маленьких, похожие на скатов, вокруг колыхались водоросли, больше смахивающие на лохматые веревки. Ойген чуть не задохнулся от мысли, что только странная власть Блюхера не дает им задохнуться или умереть, превратившись в лепешку под действием громадного давления. Неужели он обладает ещё и такой силой? Создание кошмаров, светящегося туман, власть над водой… Да есть ли границы могущества у этого крейсера?Кажется, Вальтер думал о том же самом, потому что он побледнел и начал задыхаться. Самое страшное для корабля – оказаться под водой. Корабли ходят по воде, но когда вода превращается из подруги в повелительницу, когда рули отказывают, а сама вода врывается в твой корпус, убивая жизнь… Тогда вода превращается в кошмар. Ойген нервно хмыкнул, потому что реальность снова и снова подбрасывала ему новые определения для слова ?кошмар?.– Вот он – ад для кораблей, – холодно сказал Блюхер. – То ли чудо, то ли природный катаклизм сотворили это место именно таким. Воздушная прослойка позволяет существовать здесь сколь угодно долгое время. На самом деле вам даже воздух не нужен. Ваши альт-формы позволяют вашим телам существовать даже без воздуха и пищи. Иначе почему вы не ощущаете настоящий голод, а не то, что я вам внушаю? Голод, жажда, похоть… Тупые железки, следовало покончить с ними, а уже потом браться за вашу сущность. Но больше я не совершу эту ошибку.– А цепь? – Ойген сжал кулаки. – Что такое цепь?– То, что держит твою альт-форму. У этого кретина-линкора не цепь, а ошейник, а у тебя вот так. То не моих рук дело, – Блюхер поморщился. – Вам никуда не деться из своего ада. Вы будете здесь вечно, вместе со мной. Но если я утяну на дно ваши альт-формы, то ваш ад станет поистине нескончаемым.Ойген сам не понял, как оказался рядом с Вальтером, благо длины цепи хватило на эти три шага, нашел его руку и крепко её сжал. Они смотрели в небо, которое больше не было небом, смотрели на китов и скатов, и понимали, что оба сходят с ума. Или уже сошли. Потому что такого не бывает, не существует сил, способных разделить корабельные формы, не может быть мест под водой, где можно неделями существовать, как существовал Вальтер.– Это место сотворил не ты, а значит, оно не исчезнет, если ты погибнешь, – выдал Вальтер, его рука вспотела, и Ойген чуть сильнее сжал ее, прося помолчать.– Я могу обрушить воду на ваши головы. Мегатонны воды, – мечтательно сказал Блюхер.– Это вряд ли. Ты можешь внушить мне, что я захлебываюсь этой водой, как внушил мне тех детей и Ойгена, – Вальтер ладонь высвободил и двинулся на Блюхера. Ойген предостерегающе шикнул, а дальше всё смешалось. Вальтер толкнул его на Блюхера, они оба упали, а там уже Вальтер немыслимым образом нащупал цепь и принялся душить ею Блюхера.– Что ты де… – хрипел Ойген, дурея от боли.– Потерпи немного, пожалуйста! – взмолился Вальтер, напрягая руки, Блюхер бился под ним, но умирать не собирался. А вот Ойген был близок к смерти от болевого шока. И хоть часть его орала, что его смерть будет достойной ценой за смерть Блюхера, но другая его часть отчаянно желала жить и вернуться в их родной мир. Впрочем, за него выбрал Вальтер, как и тогда после Датского пролива. И Ойген просто позволил себе потерять сознание, надеясь, что Вальтер найдет способ спасти хотя бы его альт-форму. Даже когда у корабля умирает душа, тело способно жить благодаря команде. Пока команда борется за живучесть, пока работают насосы – еще ничего не кончено.В конце концов, худший кошмар с ним уже случился.