31. Майское поле (1/1)

Берлин встретил их тёплым летним дождём. Ойген дёрнул его за рукав и взглядом показал на радугу, один конец которой пронзал чёрную башню сгоревшего Рейхстага, а второй исчезал в облаках.– Хорошая примета.– Для кораблей-то? – откликнулся Юнкерс. – Конечно, Ноев ковчег ведь ваш прародитель, и ему первому было явлено знамение радуги.Не успел он договорить, как на посадочную полосу выехали два мотоциклиста в чёрной танковой форме, за ними трусцой примчалась рота автоматчиков.– Гамбургские мятежники, вам сохранены жизни только по велению нашего милостивого канцлера Хагена! – пролаял один из мотоциклистов, с петлицами гауптманна.– Мы ценим милосердие канцлера и напоминаем, что он вызвал нас для справедливого Божьего суда, именуемого статусным боем, – сказал Вальтер. – И встреча была условлена на Александерплац.– Вас туда привезут! – отчеканил мотоциклист.Машину он ждали недолго, буквально минуты три, Вальтер даже не успел заскучать или испугаться. Их заставили сдать оружие, всё тот же гауптманн упаковал их сабли и пистолеты в два мешка, подписал на них имена.– Вам потом всё вернут, – сказал он, обращаясь к Ойгену. Стало ясно, что берлинцы верят в безоговорочную победу своего правителя.– Надеюсь, за нашим самолётом будет надлежащий уход, – Вальтер помедлил, прежде чем садиться в машину. – Его не посадят в тюрьму, не изобьют, а заправят к отлёту. Мы друг друга понимаем?– Так точно, у нас есть все указания на этот счёт, – гауптманн откозырял.– Пишите Ойгену на Энигму, в случае чего, – велел Вальтер Юнкерсу.Тот кивнул.– Удачи. Надеюсь лететь обратно вместе.– И я, – Вальтер крепко пожал протянутую руку.Его подпихнули, заставляя пошевелиться.Неприметный армейский опель привёз их к месту назначения. Вальтер присвистнул, впервые вживую увидев статую прекрасной Беролины и Беролина-хаус. Ойген когда-то рассказывал о дивном саду на крыше этого здания. На Александерплац сегодня была забита битком, то ли согнали всех жителей, то ли те пришли сами. Вальтер через окно видел целое море техники, кто-то размахивал черно-бело-красными флагами, кто-то держал плакаты с его фотографией и надписью ?Сепаратист и предатель немецкой нации?. Помидорами хотя бы не кидались, но, возможно, по причине того, что был июнь месяц, рановато было для помидор.У статуи Беролины воздвигли временный помост, конечно же, увешанный флагами. Хаген стоял там, нельзя было не заметить эту грузную фигуру с пышными усами, которые сделали бы честь любому пехотному генералу или прародителю самого Бисмарка, Железному Канцлеру, огромной пушке, которая в свое время смогла объединить всю Германию… Несколько кусков корпуса Железного Отто было использовано при его постройке.Дверцу машины открыли, Вальтер поднялся, подал руку Ойгену. Тот вылез и поправил очки, и тут-то на них обрушилась волна народного гнева. Их обвиняли, проклинали, желали смерти, толпа ревела от ярости, и когда Вальтеру, полуоглохшему от шума, показалось, что вот-вот толпа снесёт автоматчиков, державших периметр, как наступила оглушительная тишина. Хаген поднял руку, призывая к молчанию.– Братья и сёстры! Танки, самолеты, корабли, автомобили и другая славная техника Великой Германии! Вот перед вами виновник дестабилизации обстановки! Когда мы почти победили в этой кровопролитной войне, он принялся раскачивать лодку и бунтовать!Притихший народ внимал Хагену, а Вальтер, которому никто не препятствовал, шёл вперёд, к трибуне. Ойген отставал на полшага.– Пока наши герои из танковых войск проливали кровь в Европе и Африке, этот ренегат без нашего ведома заключил мир с нашими вечными врагами – французами и англичанами!Когда до трибуны остались считанные метры, перед Вальтером выросли солдаты.– Здесь велено стоять! – прошипел один.– Ужель мне не дадут сказать слова на этом судилище? – голос повиновался ему, как и раньше. Хаген пользовался микрофоном, но ему-то микрофон не нужен, рев корабельной сирены перекроет любой человеческий крик.Вальтер поднял руку.– Дай мне право говорить от имени флота, господин канцлер.– Не дам, ибо ты отнял у себя его, вернувшись из плена, – Хаген навалился на трибуну. – Герой немецкой нации должен погибнуть в бою и унести с собой десяток врагов, иначе он и не герой!– Ага, – сказал Вальтер, расстегивая портфель. – У жителей Гамбурга, Бремена, Бремерхафена, Штаде и других городов на Эльбе подарок для вас, канцлер, – он достал венок. – Примите свою корону, канцлер. Каждый мак в ней – чья-то жизнь, отданная в этой войне. Примите и носите с гордостью, вы же немец и образцовый герой, ведь так?Он скорее чувствовал, чем видел, что на него нацелены автоматы и прочее оружие присутствующих солдат. А также фото и видеокамеры. Хаген хотел показательного судилища, а он ему подпортит обвинительную речь.– Канцлер суть представитель всей техники, так примите подарок от народа, – Вальтер вытянул венок в руках. – А потом повернитесь к нам лицом и ответьте, почему вы уничтожаете то, что защищает Германию из века в век?– Взять ублюдка, не дайте ему говорить! – истерично выкрикнул Хаген в микрофон. – Будет тебе Божий суд на Майфельде, но до тех пор ни слова ты не скажешь! А там за тебя пусть говорит твой меч, сепаратист, нечестивый ублюдок!Вальтер позволил заковать себя в наручники. Вопреки его ожиданиям, бить его не били, рот кляпом не заткнули, Ойген и вовсе шёл рядом без наручников, но очень сердитый.– Девять лет затыкаете нам рты, канцлер, – Вальтер особо не старался приглушить тон. – Корабельные сирены и орудия будут громче вашего голоса. Подумайте над этим.Его голос перекрыл рёв Хагена с трибуны:– Завтра свершится суд над главарём гамбургских мятежников. А после мы сотрём их города с лица земли! В Германии нет места богомерзким кораблям и предателям!Техника молчала. В Гамбурге, подумал Вальтер, уже бы поднялся вой негодования, а берлинцы молчали. На их глазах несколько тысяч живых существ собирались уничтожить, а они молчали!– Слава Великой Сильной Германии! – рявкнули по команде танки.– Жги, Господь, здесь спасать некого! – вырвалось у Ойгена.– Ему плевать, – Вальтер опустил голову. – Ему плевать. А до сорок второго мы были ничем не лучше них, Ойгенхен.Его подпихнули прикладом, чтобы шёл быстрее.* * *Камера в тюрьме Моабит должна была стать их пристанищем всего на одну ночь. Вальтер философски отнёсся к самому факту заключения. Он просто никак не мог принять тот факт, что Хаген оказался тупее, глупее и чванливее того образа, что он себе нарисовал. В первый раз Вальтер увидел канцлера перед ходовыми испытаниями. Тот подошёл, ущипнул двенадцатилетнего на тот момент Бисмарка за щёку и принялся с ним сюсюкать. От канцлера пахло табаком и кофе, а еще резким тревожным запахом, нос заложило, и Вальтер тогда впервые в жизни начал ощущать чужие запахи. Ему сказали, что именно так начинается взросление. Сначала обостряется обоняние, а после пройденных ходовых организм становится готов к первой течке. Мир маленького линкора перевернулся, он возмутился, что собирается ходить в рейды и топить врагов, а не делать детишек… Наверное, именно тогда и началась его война против ограничений и традиций. Наверное…Их с Ойгеном заставили вытянуть ремни, шнурки, снять галстуки, подтяжки, у Ойгена отобрали очки, обручальные кольца тоже конфисковали, как и нательные крестики.– Англичане хотя бы крестики не отбирали, – мрачно сказал Вальтер, расстегивая цепочку.– Канцлер хотел лишить вас званий и права носить военную форму, посему будьте благодарны, что вас оставляют в вашей одежде! – прошипела ему в лицо девица, заведовавшая тюремным хозяйством.– Канцлер не может, только трибунал, – буркнул Вальтер.– Может, плохо знаете законы, – Ойген отрицательно качнул головой. – Вспомните присягу.– Молчать! – рявкнула девица. – Увести!Лампочка под потолком (довольно высоким, три с половиной метра), две железные кровати, привинченные к полу, рукомойник и унитаз – вот была обстановка их камеры.– А это лучше, чем в Англии, – проронил Вальтер.– Хочешь об этом поговорить? – Ойген сел на одну из коек.– Вряд ли, не хочу портить настроение, – он быстро перетряхнул постельное белье, проверил рукомойник и сливной бачок, сам не зная, что ищет. Просто привычка требовала проверить. – На Майском поле раньше проводили скачки, да?– Вроде как до избрания Хагена канцлером, но этого я знать точно не могу, меня начали строить только в тридцать шестом, – Ойген последовал его примеру и, хмыкнув, вытянул из одеяла тонкий стержень и витой провод. Вальтер находку сразу же смыл в унитаз и принялся исследовать камеру с удвоенным интересом.– В моем лице он хочет уничтожить флот, поэтому лишать звания он не будет, это элементарно.– Не буду спорить, – Ойген, хмыкнув, залез под койку. – О!– Давайте сюда, – Вальтер сунулся к нему, ему в ладонь вложили миниатюрный микрофон. – Они нас за дураков держат?Договорить он не успел, дверь камеры с грохотом отворилась, в комнатушку вошли двоё, тоже в чёрной танкистской форме.– Встать лицом к стене!Вальтер поднялся, подал руку Ойгену. Как бы между прочим, он уронил микрофон и раздавил его каблуком ботинка. Охрана на это старательно не обратила внимания.Их обыскали, впрочем, безрезультатно, и в камеру величаво вплыл самый одиозный и злобный тип всей Германии, по мнению Вальтера, доктор Йозеф, печатная машинка, летописец Хагена, пропагандист и просто мерзавец.– Мы так разочарованы, – скорбно сказал он. – Господа офицеры, вы можете повернуться! Могут ведь?– Могут, – недовольно рыкнул один из охранников. – Медленно повернулись! Руки за спину! Стоять у стены!– Вы дадите последнее интервью главной газете Германии ?Фёлькишер беобахтер??– Не думаю, что в этом есть смысл, дражайший доктор, вы переврёте все наши слова, – Вальтер отрицательно качнул головой. – Вы обо мне с мая сорок первого ни единого доброго слова не написали, что сейчас должно измениться?– Ваша прямолинейность кажется нам грубостью. Весьма прискорбно, молодой человек, – Йозеф покряхтел. – Стул мне принесите, бестолочи, почему министр пропаганды должен стоять?!– Ну да, я вас разочаровал.– Я надеялся сделать прекрасный материал о свадьбе нашего флагмана и его чистокровных арийских детишках, – Йозеф лицемерно сжал губы в скорбной улыбке. – Вы так нас подвели, Бисмарк, но куда больше вины на вашем незаконном супруге.Ойген приподнял бровь.– Бросьте, о нашей свадьбе, простите, племенной случке, разговоры с сорокового ходили.– Вот именно! А вы потакали его бредовым идеям и позволили участвовать в боевых действиях!Вальтер не выдержал и рассмеялся, слёзы выступили на глазах, он давно так не хохотал. Господи, в каком мире, в каких фантазиях вся эта техника жила?– Уходите, доктор, уходите, этот разговор будет никому не нужным и бессмысленным, – отсмеявшись, сказал он. – Идите с миром, успокойте канцлера, сенсации не получится. Оставьте нас с супругом в покое, у нас Божий суд завтра, вообще-то.– Очень жаль, – проскрипел Йозеф. – Я мог бы обелить ваши имена для Германии.– Нам это не нужно, – сказали они хором и рассмеялись.* * *– И сим линейный корабль Бисмарк приговаривается к испытанию боем на саблях с господином нашим, с Божьей помощью канцлером Хагеном! – дребезжащим голосом зачитал заранее написанное обвинение Кёниг Альберт. Вальтер поморщился: он не думал, что старичков-хранителей Хаген примет с распростёртыми объятиями, а он их аж в состав трибунала позвал.Сам Вальтер стоял на площадке со связанными руками. Ойгена отвели на наспех возведённые трибуны, под охраной, конечно же. Что мешало провести этот фарсовый поединок на стадионе, Вальтер не понимал. С другой стороны, для Хагена и его соратников Майское поле было местом сакральным, вот так-то.Кто-то из конвоиров смеха ради нацепил на него давешний венок, что он хотел Хагену вручить. Сам Хаген переминался с ноги на ногу в нескольких шагах от него, выпячивая то грудь, то живот попеременно. – Ты не годишься даже для статусного боя, Бисмарк, – Хаген смотрел на него, не мигая. Парадоксально, но факт: Вальтеру сейчас было отчего-то жаль это запутавшееся существо, которое давно пребывало в своей придуманной идеальной Германии, которая всех победила. Кажется, Хаген считал, что Бисмарк угрожает персонально ему и построенному им государству. Не так уж он и был неправ, но Вальтер не хотел рушить старое просто из упрямства. Он собирался переделывать, менять, а не сносить одним махом. Что ж, Хаген сам с этим прекрасно справился.– Я хотел запретить кораблизм, думая, что они называют меня вестником гибели нашего технического мира. Но это был ты, паршивая овца в корабельном стаде, – Хаген плюнул ему под ноги. – Жаль, я раньше не распознал тебя, иначе зарезали бы на стапелях.Вальтер не реагировал. Он понимал, что его будут унижать, оплёвывать и поносить. Его, детей, весь флот – старик жаждал отыграться, вот и отыгрывался. Пытался хотя бы так реабилитироваться в собственных глазах. Это ведь не его люди схватили строптивый линкор, он сам явился в Берлин, сам посмел обвинить и вызвать. Одно сплошное зло, а не корабль, как когда-то сказанул Ришелье, задолго до мая сорок первого года.– А теперь дерись как мужчина, корабль-выродок, – Хаген снова плюнул ему под ноги. – Дайте ему оружие!Вальтер взял поданную саблю связанными руками, оценил баланс. Не его любимая боевая сабля из золингенской стали, но тоже неплоха. С Хагена бы сталось дать ему ржавую тупую железку, но народ бы не оценил, потому старику пришлось соблюдать приличия. Оружие дали, а вот руки развязать – это лишнее, действительно, зачем. Могли бы вообще в реку связанным в мешке бросить, правда, как раз Шпрее и Хафель* Вальтеру были не страшны.– Руки! – крикнул Ойген, которого держали под прицелом. – Канцлер, вы нарушаете древние правила поединков правителей!– А он не правитель, он мятежник, он не может биться со мной на равных, – Хаген провернул своим палашом мельницу. – И не вам о традициях говорить, Рейнике.Вальтер косо посмотрел на Ойгена, пытаясь перепилить веревку об лезвие.– Не тратьте слова, а люди всё сами увидят.Веревки он перепилить не успел, грянула барабанная дробь, и Хаген неожиданно легко для своего возраста налетел на него. Вальтер, который давно уже не был мальчишкой, поначалу мог только обороняться, отступая назад. Раздавались отдельные выкрики, подбадривающие Хагена, и всё, больше никаких других звуков не было, как будто весь Берлин прислушивался к тому, что творится на Майском поле. В этот миг Вальтеру вдруг пришла в голову ненужная и нелепая мысль о том, что возможно, город тоже живой, как они сами. И что городу действительно важно знать, кто победит. Ошарашенный, Вальтер чуть не споткнулся, сабля Хагена просвистела, чуть не оттяпав ему ухо. Хаген взревел и попёр на него, как тяжелый танк, коим он, впрочем, и являлся.– Убью суку, – хрипел Хаген, налитые кровью глаза скосились, – убью, чтобы никто не посмел никогда сомневаться! Германия без меня рухнет, вы все… Ограниченные тупые железки, а настоящая власть только у меня!– Да вы сумасшедший, – Вальтер едва ушёл из-под удара, поясницу начало тянуть от напряжения, пот заливал глаза.– Не больше, чем ты! – Хаген ударил саблей, как мясник топором для разделки туши. – Набрался дармовой силы и возомнил себя королем?!Не понимая, о чём речь, Вальтер снова ушёл из-под удара. Выматывать противника казалось ему хорошей тактикой: Хаген был гораздо старше, отъел здоровенное брюхо, фехтовал изредка, напоказ для газет. Вальтер, несмотря на бессонную ночь и отвратительное самочувствие, чувствовал себя неплохо, а если б выдалась возможность доперепилить веревки, он бы мерзавцу показал.– Нет, – Хаген начал теснить его с удвоенной силой. – Я всё знаю, что ты там себе возомнил, жалкое ржавое корыто! Нет!Лезвие его сабли начало разгораться багровым, и Вальтер в ужасе начал понимать, что Хаген тоже имел кое-какие способности. Не супер-альфа, не был он им, он брал свою силу не из себя, как Вальтер, а от Берлина и техники, живущей в нём. Вот почему они молчали, вот почему берлинцы считали гамбуржцев загипнотизированными! Только на самом деле под воздействием были они!Сабли столкнулись, Хаген начал давить, чтобы раскалённый металл коснулся плоти, а Вальтер вспоминал чудесного Ришелье, который взялся за прут с тавро голой рукой.– Notre Père, qui es aux cieux, que ton nom soit sanctifié**...Вальтер мог поклясться, что слышит голос Ришелье, но не могло его быть рядом!Но его саблю окутывало голубоватое свечение, которое он видел в Бремерхафене, когда Ришелье попытался уберечь Ковентри от авианалёта. Вальтер резко отвёл саблю, Хаген оступился и чуть не упал. Этих секунд Вальтеру хватило, чтобы разобраться с веревками.– Que ton règne vienne, que ta volonté soit faite sur la terre comme au ciel***, – продолжал голос. Кажется, только Вальтер слышал его.– В моей власти тысячи таких, как ты, – прохрипел Хаген, когда Вальтер начал его теснить.– А меня просто любят, как могли бы любить тебя, будь ты человеком, а не сволочью! – Вальтер подставил подножку, но Хаген вовремя подался в сторону.– Любви не бывает достаточно, а технику ещё построят!– Так ты… – Вальтер с удвоенной яростью набросился на него. – Ты флот хотел порезать, чтобы стать сильнее?! Ах ты сволочь!– Это глупая идея. Не ты ли говорил, что нельзя болтать во время боя? – сказали ему. Это не был голос Хагена! Вальтер завертел головой, не понимая, за что чуть не поплатился: Хаген достал его левое предплечье, Вальтер заорал от боли, когда раскалённый металл прожёг ткань и коснулся кожи. Он чуть ли не кубарем откатился, а Хаген уже набирал скорость для новой атаки.– Нет, серьёзно, – сказал тот же голос, незнакомый и знакомый одновременно. – Он специально тебя злит. Не поддавайся, будь как герр Рейнике. Пропусти злость через себя, отдай её своему оружию. Без понятия, откуда я это знаю, просто так нужно.Вальтер послушался. Ненависть из обжигающей стала кристаллически-ледяной, как лёд, как Ойген в бою. Этому Ойген учил его с детства, но получилось у Вальтера только сейчас.Они кружили друг за другом, как два волка, бьющиеся за место вожака стаи. – Не имей никаких намерений, не строй никаких замыслов. Когда противник нападает, а ты сам решаешь атаковать, ударь своим телом, ударь своим духом, ударь из Пустоты своими руками, мощно увеличивая скорость…**** – мягкое сопрано шептало дальше о стратегии Воды, и Вальтер ударил, из самого сосредоточения ледяной пустоты.Хаген пропустил удар.Старый танк отшатнулся назад, неверяще прижал палец к рассеченному плечу и тут же вскинул саблю.– Просто сдохни, – выплюнул он.А трибуны молчали, словно не на их глазах ранили их предводителя и властелина.– Если моей любви будет достаточно, возьми её полностью, а потом вернись и возьми ещё, – в потное лицо пахнуло морозной свежестью. Вальтер благодарно застонал, а дальше его вдруг подхватила невидимая волна. Он как будто был марионеткой и кукловодом одновременно. Ему шептали, что делать, куда бить, не перебивая, а хором, но выбирал он сам, то требуя подсказок, то прося не мешать. Голосов было четыре, и троих он узнал, но кто был четвёртым? К сожалению, у него не было времени на догадки. Хагена ранение притормозило, но тот ещё был полон сил и ненависти.Каким-то чудом Вальтер серией обманных финтов лишил его бдительности и смог дотянуться до его бедра. Рычание Хагена ударило по ушам, но его перебил третий, не идентифицированный, голос:– Убей. Без сожалений, пап.Не давая себе времени на раздумья, Вальтер ударил от плеча, отсекая противнику правую руку.– Твоё слово, и я оставлю тебе жизнь, – задыхаясь, выдавил Вальтер.Хаген, рыча от боли, потянулся за саблей левой рукой.Прямой удар в сердце оборвал долгий жизненный путь тяжелого германского танка A7V, позывной Хаген, в миру Алоиза Генриха Хагена.Вальтер стоял, глядя в мертвые стекленеющие глаза, пытаясь понять мотивы, вообще всё, что толкало Хагена на изнасилование собственной столицы и её жителей. Но разум отказывался соображать. Тогда Вальтер опустился на колени, закрыл ему глаза и тяжело осел рядом. – Tu as réussi, mon ami! Anata no tame ni yoidesu! – говорили голоса в его голове на трёх языках, но Вальтер их перестал понимать. Он видел перед собой растоптанный венок, цветы в котором вдруг стали настоящими. Он протёр глаза, пытаясь понять, не мерещится ли ему это всё от перенапряжения и потери крови… Но ветер шевелил лепестки маков, огненно-красные и тонкие.А потом трибуны начали скандировать его фамилию.Сбежавший Ойген упал рядом, обнимая, прижимая к себе, и Вальтер сжал его плечи, задыхаясь от множества чувств и эмоций.– Валентин пришёл в себя, – выдохнул он Ойгену на ухо. – Он говорил со мной!– Наш мальчик – новый флагман, – Ойген, кажется, заплакал, его плечи дрожали, голос тоже. А после он поднял венок, стряхнул с лепестков песок и водрузил его Вальтеру на голову.Техника на трибунах сходила с ума, словно их всех вдруг отпустила чья-то злая воля.– Пошли домой, – Вальтер коснулся щеки мужа губами. – Пошли домой. У нас куча работы и дети.– А Берлин?– Отдадим Тирпиц, я не могу играть в политику, у меня флот и сын.– Тоже вариант, – Ойген поднялся и помог ему встать. – Пошли, пошли, пока они на тебя не набросились.Наверное, сбегать из города, который ты только что освободил, было глупо, но Вальтера звали Гамбург и Валентин.Примечания:*Берлин расположен на реках Шпрее и Хафель.**Пер. с фр. - Отче наш, сущий на Небесах, да святится имя Твоё.***Пер. с фр. - Да придет Царствие Твоё; да будет воля Твоя и на земле, как на небе.****Цитата из ?Книги Пяти Колец? Миямото Мусаси.