Эпилог (1/1)

Вернувшись из Берлина, Вальтер с Ойгеном бросились в госпиталь, где Валентин действительно пришёл в себя и всё повторял, что не знает, как это всё вышло.– Вы – будущий флагман, Валентин, – сказал Ойген. – Теперь вашим обучением займёмся мы с герром Гнейзенау.С Гнейзенау не сложилось, беднягу сделали козлом отпущения, а именно – временно исполняющим обязанности федерального канцлера. Тирпиц заняла место во вновь сформированном правительстве как военный министр, а Вальтер пытался тянуть на себе флот и Гамбург. Как раз к этому времени в порт Гамбурга с дипломатическим визитом явился авианосец Йорктаун.Нельзя было сказать, что власть Хагена и его правительства была свергнута во мгновение ока. Несколько танковых командиров подняли восстание в Мюнхене и Нюрнберге, пришлось подавлять их, довольно жестоко подавлять и буквально разжевывать населению, что происходило с ними всеми с тридцать третьего года. Кто-то сразу верил, кто-то нет, даже когда им показывали фотографии из лагерей для военнопленной и гражданской иностранной техники. Мало кто верил сразу, доктор Йозеф не зря ел свой хлеб при Хагене.Дольше всех своё отношение к новой немецкой власти выбирал японский флот. Насколько Вальтеру было известно, партия мира, возглавляемая Муцу и Мусаши, всё-таки принудила Нагато отослать в Гамбург и Берлин полное признание легитимности нового правительства. Впрочем, с американцами и англичанами Нагато мир пока не подписал и никаких санкций против Германии не утвердил. Вальтер был искренне благодарен всем причастным, потому что Ульрих всё-таки числился офицером IJN, и боялся репрессий в его сторону. Да и за Ито было страшно, что там говорить.Госпожа Муцу отбыла в Берлин, где стала японским представителем при военном министре Тирпиц, и эти две кобры практически сразу нашли общий язык. Сам Вальтер месяц на кофе и первитине приводил город в порядок, пока не свалился в обморок. Взбешенные Ойген и Зееадлер (который сменил Гнейзенау на посту его заместителя) явились в госпиталь высказать своему флагману всё, что о нём думают, Валентин добавил. Валентин после выписки переехал к Ульриху, мотивируя тем, что всё ещё обижается на отца и что не хочет доставлять ему хлопот. Вальтер не смог протестовать, глядя в эти холодные, как у Ойгена, глаза, только попросил иногда писать на Энигму. Валентин писал, но встретились они впервые со дня выписки. Сын стал ещё больше похож на своего второго отца и точно таким же ледяным тоном выговаривал за неподобающе халатное отношение к своему здоровью. Там же в госпитале Вальтер, раз его не допускали пока к обязанностям, попросил провести стерилизацию. Бундестаг как раз принял закон о легализации абортов и стерилизации половозрелых омег по желанию и медицинским показаниям. Ойген, что было странно и приятно, присутствовал при операции. Он, к слову, предложил расторгнуть брак, раз война закончилась и надобность в нём отпала, но Вальтер, поразмыслив, предложил всё оставить как есть, потому что ему было лень переделывать завещание. Да и тёплые дружеские чувства к Ойгену никуда не делись, Вальтер отчаянно надеялся, что, когда ситуация устаканится, они смогут стать друг другу по-настоящему хорошими друзьями.Через месяц Вальтера отправили в длительный отпуск по состоянию здоровья. Вальтер протестовал, но когда не смог принять альт-форму и удержать её в течение пяти минут, смирился. Он устал, выдохся, ему требовался отдых. И тогда гамбуржцы попросили его стать бургомистром. Так и было: люди из бюргершафта явились к нему домой с цветами и оркестром и попросили войти в совет.– Вы многое сделали для города, – сказали они. – Или вы предпочтёте материальную награду?– Да не надо мне никаких наград, – Вальтер к тому времени ещё не до конца оправился, поэтому передвигался с трудом и долго подбирал слова. – Я всё жду, когда бундестаг примет закон о равной оплате труда омег в армии и на цивильной работе, мне это будет главной наградой.– А вы сможете повлиять на них, придя в политику, герр Бисмарк! Вальтер подумал. Он-то собирался привести в порядок сад и прокатиться в Сенегал, где Ришелье упорно наводил свои французские порядки, но…– Что я должен делать и что я могу реально делать?Так он, всё ещё номинально оставаясь флагманом, стал бургомистром. Иногда это было только на руку, как со строительством нефтеперерабатывающего комплекса за портом, иногда нет. В глубине души Вальтер понимал, что как флагман и боевая машина он становится ненужным: на море наступал век авианосцев и крейсеров, линкоры теряли лидирующее положение и смысл. Следовало освободить дорогу Валентину, мальчишка быстро учился, как говорил Ойген. Вальтер изредка приезжал в штаб, тайком посмотреть, как успехи у сына, и очень своим мальчиком гордился. И когда Валентин успешно прошёл ходовые испытания, Вальтер отправился в Берлин, где положил на стол военного министра рапорт об увольнении из рядов Кригсмарине.– Ты ж не выдержишь на пенсии, – сказала Тирпиц и порвала рапорт. – Брат, ты башнями ударился?– Я забыл, когда их в воде видел, – ответил Вальтер, и это было правдой. Он до сих пор пытался принимать линкорий облик, но не получалось, наверное, что-то с ним случилось в Берлине, что-то необратимое во время боя с Хагеном, когда он утратил практически все способности. Только голос остался с ним.– Разве Валентин готов?– Ойген считает, что готов.– Будешь в запасе, – Тирпиц грохнула кулаком по столу. – В запасе, я сказала!– Значит, в запасе, – Вальтер поджал губы. – Никаких пышных проводов.– Ха-ха.Ему снова попытались всучить Железный крест за Худа и убийство канцлера, но Вальтер отказался. Тирпиц орала благим матом, Ойген и Валентин смотрели с укором, Гнейзенау утирал слёзы от смеха и всё повторял, что он знал, что так и будет.– У нас есть подарок лучше, – отсмеявшись, заявил герр федеральный канцлер. – Отныне всей технике, независимо от вторичного пола, будет платиться одинаковое жалование и устанавливается одинаковый размер социальных пособий, выплат, пенсий.– Господи, – пробормотал Вальтер. – Господи, наконец-то! Вот это точно победа!– А себе-то вы что хотите, Бисмарк? – Гнейзенау ухмылялся и крутил ус.– Я и так счастлив, мне больше ничего не надо, – он говорил чистую правду, почти все его желания сбылись, так или иначе.– Совсем ничего?– Ничего, – Вальтер отдал честь. – Ну, я обратно в Гамбург, у меня кот один дома.И сбежал, а то его опять бы обозвали плаксой, если не сыновья, то Тирпиц или тот же Гнейзенау.Впрочем, далеко ему уйти не дали, машину перехватили на шоссе, Мессершмитт выследил, а остальные явились при параде: с полицейским сопровождением и мигалками, как будто не на что было больше тратить деньги честных немецких граждан.– От звания героя Германии тоже откажешься? – Гнейзенау пихнул ему алую папку с золотым тиснением.– Откажусь, – проворчал Вальтер. – Я гражданскую войну развязал и канцлера убил!– А от звания почётного горожанина Гамбурга? – предложил Зееадлер.– Категорически.– Инспектор Кригсмарине? – у Ойгена была чёрная папка.– Нет. Не надо мне ничего, у меня всё есть! – Вальтер готов был взорваться. – Вам деньги не на что тратить? Так я уже три недели жду ответ на проектную документацию по очистке Альстерзее! Рейнике на ваших бюрократов в бундестаге нет!– Это бесполезно! – скорбно сказал Ойген. – Ему действительно ничего не нужно.– Ну-ну, – зловеще протянула Тирпиц, а Гнейзенау кивнул.– Да поймите вы, я просто хочу делать свою работу, и на этом всё! Мне платят нормальное жалование, аренду не подняли, молоко не подорожало, у меня есть всё, что нужно для счастья!– Тронутый, – Тирпиц махнула рукой. – Да, Рейнике, вы правы, тут всё бесполезно, герр Бисмарк поехал всеми башнями, не будем ему мешать. Счастливого пути!Вальтер пожал плечами и вернулся в автомобиль. Дома действительно ждал любимый кот и куча работы.Так прошёл сентябрь, начался октябрь, работа спасала от тоскливых мыслей. В глубине души Вальтер признавался сам себе, что в итоге всё потерял: перестал быть самим собой в двух формах, видел сыновей изредка и мельком, от прежней жизни у него остался только кот и чёрная флотская форма.* * *Вальтер открыл дверь, вошёл и зажёг в прихожей свет. На вешалке одиноко болталась его шинель, алый шарф и фуражка. На скамейке для обуви стояли три пары его же ботинок. Говорить: ?Я дома!? было глупо, орать в пустоту всегда бессмысленно, но некоторые привычки изжить в себе почти невозможно. Поэтому он сказал ?Я дома!? и принялся стаскивать ботинки.Бывшего командующего Кригсмарине, экс-военного коменданта, а ныне бургомистра Вольного ганзейского города Гамбурга ждал ужин в виде яичницы с беконом и стакан пива. Вальтер думал о них, предвкушая горьковатый вкус тёмного ?Будвайзера?.Разделавшись с кителем, он стянул галстук через голову и пошлёпал в спальню. Ношение военной формы было еще одной привычкой, которую он не мог в себе изжить который месяц. Да и не было у него цивильных костюмов, не заработал ещё.Вдруг его внимание привлёк странный звук, как будто кто-то вздохнул или пошевелился. Пистолет сам прыгнул в руку.– Кто здесь?!Валентин выглянул из кухни.– Привет.Вальтер хмуро смотрел на него несколько секунд, после опустил пистолет.– Не ждал. Ты хоть бы предупредил, а то дома не убрано и…Валентин улыбнулся быстрой улыбкой, так похожей на его собственную.– Я соскучился, если можно так сказать. Всё нормально, ты не видел бардак у Ито с Ульрихом.– Всё я там видел, Ульрих мой сын, в конце концов. Ужинать будешь? – Вальтер боялся дать волю чувствам. Он как-то привык за эти месяцы, что сын отдалился, стал взрослым, имеет свою отдельную жизнь, а он, старый дурак, должен свою как-то налаживать. Но на себя времени не было, город стал его жизнью. А теперь Валентин вдруг пришёл в гости: красивый, повзрослевший, в форме с оберлёйтнантскими нашивками.– Я уже приготовил, рыбу сделал в кляре, меня Ито научил, и кухню проветрил, чтобы сюрприз не испортить, – Валентин потёр нос. – Ты мой руки, переодевайся, я на стол накрою... Пап.Вальтер совсем растерялся. Он растерялся настолько, что без вопросов и ругани отправился переодеваться и приводить себя в порядок. А когда вышел из спальни, помимо Валентина на кухне обнаружился Ульрих.– Так у нас семейный ужин? – спросил он, пожимая Ульриху руку. – Я очень рад, но вы могли бы предупредить, мальчики.– Наш старый недобрый папа никогда не меняется, – пророкотал Ульрих ему на ухо и стиснул в объятиях. Принюхался, шумно втянул воздух у горла Вальтера. – Совсем себя запустил, старикан.– Работы много, – Вальтер отпихнул его от себя и сел за стол, на своё обычное место.Валентин суетился, раскладывая рыбу и гарнир по тарелкам, Ульрих разливал пиво в глиняные кружки. Это был их первый совместный ужин с начала той бучи, которую историки уже обозвали Бунтом Кригсмарине.– Ты как вообще тут один? С ума не сошёл? – Ульрих вглядывался в его лицо, словно что-то выискивал.– Работаю, – Вальтер ковырял гарнир. – Ну да, одиноко, конечно, но у меня есть книги, Оскар, радио… Вечером выползаю погулять к озеру или в парк, я в порядке, не стоит беспокоиться.– Угу, – скептически сказал Валентин. – А ты не пытался себе кого-нибудь най…Ульрих резко накрыл его губы ладонью.– Дурак, что ли? А ещё флагман, твою мать! – выругался старший сын. – Ты думай, кому такое говоришь!– Не надо, – Вальтер отодвинул тарелку. Праздничное настроение стремительно пошло коту под хвост. – Нет, Валентин, это не рассматривается. Спасибо за ужин, мальчики, я рад вас видеть, но день сегодня был долгий и тяжелый, поэтому я…– Пап, не уходи, – Валентин подскочил. – Прости, глупость сморозил, пап, прости!– Папа всё потерял, чтобы ему больше никто такой херни не говорил! – звенящим от злости голосом выговорил Ульрих. – Вальхен, ты идиот!В дверь позвонили. Вальтер поспешил к ней, он не хотел слушать ссору сыновей, а прервать её не решался, это было больно и колко, всё равно что оказаться в прошлом.– Здравствуйте, – Ойген протянул ему букет синих осенних альпийских астр. – Я за Валентином.– Здравствуйте, – Вальтер астры взял и посторонился. – Он на кухне. Как у вас дела?Ойген пожал плечами, протискиваясь мимо него.– В Кригсмарине ничего не меняется, только вас очень не хватает.Вальтер понял, что настроение безнадёжно испорчено.– Вот как. Что ж, я поищу вазу для цветов.Ойген осторожно взял его за руку. Пальцы у него были прохладные, куда прохладнее, чем по погоде.– На самом деле я к вам. Но Валентину уже пора вернуться в казарму, завтра у него стрельбы, и…Вальтер сглотнул.– Это вы флиртуете?– Нет, просто соскучился, – Ойген привстал на цыпочки для поцелуя и коснулся губами щеки. – Вы совсем плохо выглядите.– Пойду за вазой, – Вальтер попятился в кухню.В кухне его поймал Ульрих, Валентин сидел в углу, надувшийся и нахохлившийся.– Опаньки, цветы.– Угу. Валентин, за тобой наставник пришёл, – Вальтер впихнул астры в кувшин, более подходящей посуды не нашлось.– Не наставник, а второй папаша, – буркнул младший сын. – Всё, иду, иду.– Подростковые бунты! – закатил глаза Ульрих.– Ты был точно такой же, – Вальтер открыл воду и взялся за тряпку. – Спасибо за ужин, мальчики.Когда они вдвоём обняли его с разных сторон, Вальтер от неожиданности упустил намыленную тарелку. А когда к объятиям прибавились тяжелые прохладные ладони Ойгена на плечах, он начал оседать.– Эй…– Мы больше не оставим тебя одного, – шепнул Ульрих, целуя в щёку.– Никогда. Прости, что сбежали, – жалобно попросил Валентин и повис на нём.– Мы должны были быть рядом, – шепнул Ойген. – Прости, мы испугались.– Да, испугались, что обидим жалостью и… – Валентин шмыгнул носом. – А я ещё обижался за твой дурацкий мятеж!– Так, – Вальтер помотал головой. – Так, ну-ка отпустили меня, дышать нечем.Ойген открыл окно, Ульрих сунул стакан с водой, а Валентин пододвинул стул. В маленькой кухне стало ещё теснее, а Вальтер тянул воду мелкими глотками и переваривал сказанное ними.– Можно, я останусь у папы на ночь? – Валентин покосился на Ойгена.– Боюсь, я первый собирался об этом спросить.– Я старший сын, – изрёк Ульрих. – Я ночую с папой.– Оставайтесь все, – выдавил Вальтер и почувствовал, как к глазам подступают слёзы. Эти три сукиных сына рвали его наспех залеченное сердце на части.– Мы в кабинете, а взрослые сами разберутся, – Ульрих поддал младшему ускоряющий шлепок. – Так, я в ванну первый.Сыновья с гиканьем ускакали, а ведь одному балбесу не так давно исполнилось 22, другому 18. Они с Ойгеном остались наедине, и неловкое молчание начало затягиваться. Вальтер отчаянно огляделся, наткнулся взглядом на две непочатых бутылки пива и предложил:– По пиву?– Нет, откажусь, – Ойген вздохнул. – Не знаю, с чего начать. Может, с того, что нам стоило бы жить вместе и вместе воспитывать Валентина?– Да уже поздно воспитывать, здоровый лоб – 18 лет по человеческому счёту!– Хорошо, зайду с другого бока. Я хочу заботиться о вас, пока могу. Нет, кольцо на пальце никак не влияет на моё решение, считайте, что наставник – всегда наставник, а мне больно видеть ваш замученный взгляд.Вальтер не нашёлся с ответом.– Я столько лет был рядом, но вы были одиноки, может, попробуем быть рядом на самом деле? Муж вам не нужен, вам нужен друг, я помню наш давний разговор, – Ойген подался вперёд. – Не хочу, чтобы такой замечательный корабль тонул в своём одиночестве!Вальтер прикрыл глаза и вздохнул.– Несколько месяцев назад я плыл на пароме и был совсем один, хотя надеялся, что вы меня примете и поможете. Тогда я ошибся. Потом я понял, что мы друг друга по-настоящему не знали, но мне вдруг стало приятно ошибаться в вас. Поэтому я до сих пор ношу ваше кольцо, Ойген. Чтобы плыть, надо броситься в реку, не так ли?Ойген прижал палец к его губам, а после поцеловал, тягуче и неторопливо.В коридоре зашумели сыновья, две пары любопытных глаз уставились на них.– Нельзя одних оставить, уже целуются! – возмутился младший.– Да что б ты там понимал! – ругнулся старший.– Ну да, ты-то эксперт, вы с Ито постоянно сосётесь, уроды моральные! Слюнявые кретины!Вальтер хотел было прикрикнуть, но Ойген демонстративно поцеловал его снова, глубоко и долго.– Ну, я в ванную, – сказал он. – У вас ведь найдётся запасное одеяло?– Ойген, – Вальтер поднялся. – Вы же понимаете, я в сексуальном плане полный ноль, я больной на все башни, и…– А я вас не за это люблю, – Ойген подмигнул. – Двум старпёрам вроде нас здорово просто в обнимку полежать, если позволите.Где-то в коридоре подло заржали сыновья.Вальтер перестилал постель и в ужасе думал, что у него начинается новая жизнь. Не с понедельника, не с Рождества, а именно здесь и сейчас. Что ж, чтобы плыть, надо броситься в реку, а там дальше вода поможет, сам так говорил.