24. Отрицание, гнев, торг (1/1)

– Еще век назад принцы и принцессы считались самым дорогим живым товаром, – Гнейзенау смотрел на него с сочувствием. – Принц из вас так себе, комендант, но вы примерно в том же положении.– Я женат, – сквозь зубы ответил Вальтер. – Этот сукин король и его друзья семь месяцев меня насиловали и мучили, а теперь он хочет мира вот с такими требованиями.– То есть, попросить прощения у семьи Худа вам проблемы не составит?– Семья сэра Худа – это Ковентри, его единственный племянник, – всё так же сквозь зубы ответил Вальтер.Ойген получасом ранее влил в него успокоительное, сверху заставил принять бокал красного вина и дал проораться. А после сказал невыразимо сухим тоном, что он, как супруг господина военного коменданта, флагмана и линкора Бисмарка, против первого условия. И что Его Величеству стоило бы пойти убиться об белые скалы Дувра с такими предложениями. За это Вальтер ему был несказанно благодарен, но, скрипнув зубами, выдавил, что вопрос следует обсудить на совете.Тирпиц присутствовала в селекторном режиме, и, слава богу, в глаза смотреть сестре было стыдно. Она пока что торчала на рейде перед Штаде, наводя ужас на горожан, пока танки блокировали дороги из города. Бургомистр вывесил белый флаг и готовил ключи от города, так сказала Тирпиц.– Вижу, вы приняли решение, – Ойген, не теряя времени, разбирал почту. – Полагаю, публично освещать стоимость мира нам не следует. На этом предлагаю сделать перерыв, соберемся в селекторном режиме в шесть часов вечера.Вальтер и хотел бы встать с кресла, но его вдруг придавила жуткая усталость. Фрау адъютант скромно сидела у стены, Ойген задумчиво покусывал карандаш.– За нас с этим Ковентри справится, – Вальтер прочистил горло. – Он никогда не упустит шанс снова унизить немецкий флот через меня.– Обер-фенрих, сделайте чай господину коменданту. Зелёный. Возьмёте в приемной белую коробку с голубыми ирисами. Как заваривать, знаете? – Ойген вдруг оказался за спиной у Вальтера и положил руку ему на плечо, выразительно сжал пальцами. И Вальтер – неслыханное дело! – откинулся назад, на спинку стула, прикрыл глаза и замер, стараясь размеренно дышать. Ойген поглаживал по плечу в каком-то странном ритме, наверное, это был некий успокаивающий массаж.– Был бы здесь Хиппер, он сказал бы: ?Вы ещё потрахайтесь тут!?.– Я оказываю вам мануальную седативную помощь, – сухо сказал Ойген. – Я слишком поздно узнал, что вы принимали первитин, и поэтому мои усилия пропали втуне. Терпеть не могу делать что-либо впустую.– Простите, я не справляюсь, – Вальтер на секунду прижался щекой к его руке. – Мне нужно сказать вам кое-что.– Про военно-морского представителя Японии и её эскорт? Я в курсе, но если командованию IJN нравится играть в шпионские игры – пусть их, – Ойген наклонился к его уху. – Будьте благоразумны, я знаю, что госпожа представитель – ваш идеал, и вы готовы на что угодно, чтобы заслужить её одобрение… Но помните о своём флоте, городе и младшем сыне.– Я помню, – Вальтер прикрыл глаза. – Личные привязанности…– Да, для вас больше не имеют значения, – Ойген убрал руку. – Вы можете вздремнуть полчаса, я возьму людей из МКК на себя.Вальтер только собрался кивнуть, как в кабинет влетела Кальтенмеер.– В Барсбюттеле бой!В кармане Вальтера пиликнула служебная Энигма.* * * Барсбюттель был самым ближним пригородом Гамбурга. Из доклада Фауста следовало, что берлинская танковая группа разделилась, тридцать машин навязали бой гамбургским танковым силам, а двенадцать пошли на прорыв. В Барсбюттеле это соединение напало на блокпост, в ходе перестрелки пострадало двое гамбургских танков и связной самолет, берлинцы потеряли три машины и были взяты в плен. Но местные вдруг подошли на подмогу берлинцам, требуя для себя помилования у канцлера, блокпост смели в считанные минуты, ситуация становилась угрожающей. Туда уже выдвинулся сам Фауст, для поддержки взяв несколько самолетов и Хиппера для устрашения, пусть тот и не мог принять альт-форму по причине удаленности района от Эльбы.– В принципе, я мог бы с рейда их достать, – мечтательно сказал Хиппер, забираясь на башню танка.– Никакой стрельбы по своим жилым кварталам! – громыхнул Вальтер. – Нас за это мировое сообщество сожрёт, а горожане вынесут с пирса в море!– Иногда мне жаль, что фантазии горожан про вашу злобность, дорогой зять, преувеличены, – Хиппер двинул бровями. – Нет бы взять пленных, показательно расстрелять…Вальтер мрачно посмотрел на него.– У вас специфическое чувство юмора. Не опозорьте флот.Танки двинулись по улице, грохоча по брусчатке. Вальтер сделал мысленную пометку: поднять вопрос о ремонте дорог и возможном переносе танковых казарм за черту Гамбурга. А то так можно к концу года без мостовых остаться.– Теперь вы, – он развернулся к Кальтенмеер. – Соберите на совещание командный состав подводного флота и найдите Монику Мессершмитт.Пиликнула личная Энигма.?Корабли Бремерхафена подняли восстание. Выдвигаюсь туда. В Штаде отправь своего муженька, пусть улаживает дела со сдачей. Про Бремерхафен пока никому. В Вильгельмсхафене тоже волнения. Хедвиг?.Вальтер протёр экран, чтобы удостовериться, что ему не показалось. Сообщение никуда не исчезло.Вальтер вернулся в штаб, оглядел собравшиеся субмарины, Ойгена, Монику Мессершмитт.– Господа, готовим второй корпус в Штаде. Трёх субмарин будет достаточно, полагаю. У кого есть родственники в городе?Двое подняли руки.Раздав указания, Вальтер сбежал в туалет, где долго умывался, пытаясь отогнать сонную одурь.– В шесть совещание, – Ойген запер за собой дверь.– Едешь с утра в Штаде, принимать ключи от города, – Вальтер прижал полотенце к лицу. – Бремерхафен восстал.Ойген и бровью не повёл.– Я ждал их через день-другой. Кажется, их подстегнул приход Ришелье.– Но как?Ойген приподнял уголки губ.– Вам лучше не знать ради вашей же безопасности. Во сколько мне отбыть в Штаде?* * *Фрау военно-морской атташе от Японии пребывала в хорошем настроении. Муцу приготовила чай и вообще изменила его кухню к лучшему одним только своим присутствием.– Всегда хотела выпить чаю по-европейски, – она улыбнулась лукаво, как лисица. – Это не по-европейски, тюса Кайджо-доно, – Вальтер рассмеялся. – Это скорее деревенская привычка, подхваченная у некоторых офицеров. В приличных домах такое осуждают.– Я люблю делать вещи, осуждаемые обществом, – она подала ему чашку. – Ваше лицо напряжено, а морщины на лбу стали глубже, чем были до этого. Что-то случилось? Я могу вам помочь?Вальтер покачал головой.– Боюсь, случился со мной вооруженный рейд берлинских танков, восстание и Ковентри, английский флагман и монарх. Бог знает, чем я его зацепил, одной смерти сэра Худа недостаточно. В обмен на свой нейтралитет, он хочет, чтобы я… – Вальтер запнулся. Не говорить же прямо при леди такие слова.– Хочет поиметь вас на глазах у вашего города, – не моргнув, закончила Муцу. – Я предполагала, что так и будет.Вальтер застонал и спрятал лицо за ладонями.– Только я опять в дураках? Не тому флагманство досталось! Не тому! Будь на моем месте Хедвиг…– На вашем месте можете быть только вы, – Муцу взяла его за руку и принялась массировать ладонь. – И реакция Ковентри-сана легко вычислялась, именно потому, что он эмоционально вовлечён. Знаете, мой племянник, Амаширо-кун, тоже порой тяготится своим положением. Он устал от несбыточных надежд и от того, что ему не дают стать флагманом на деле. Он часто повторяет, что хотел бы быть обычным линкором, альфой, который может радоваться жизни. Но время вспять не повернешь, и он продолжает быть рядом с Императором. Так заведено, и из этого круга ему пока не вырваться, потому что надо менять мир. А вы можете его встряхнуть, Бисмарк-сан. Потому я здесь. И потому ваши люди идут за вами. Когда вам становится невмоготу, не опускайте руки, просто позвольте нам всем поддержать их. Усталый боец опаснее, потому что он хочет закончить бой. Понимаете?– Не совсем.– Ещё поймёте, когда отдохнёте. Пейте чай, Бисмарк-сан. Меня рано отдали замуж. Уважаемый брат счёл, что Акаги-сама сможет повлиять на меня. Я хотела быть собой и быть линкором, что одно и то же, а Нагато-сама хотел покорности и новых кораблей. Мне было четырнадцать не по корабельному счёту, ведь меня поздно достроили и долго не выпускали в море. Потому Акаги-сама, построенный и введенный в состав флота много позже, оказался старше. Четырнадцать и двадцать, огромная разница для кораблей.Вальтер молча слушал, отчего-то он боялся смотреть ей в глаза и прочитать слишком многое. У него было богатое воображение, а про Акаги ходили не самые хорошие слухи – и садист, и раздвоение личности у него, и жену поколачивает, даром, что она может его одним залпом пустить на дно.– У вас лицо, Бисмарк-сан, словно вы подумываете украсть меня у мужа и оставить здесь в Германии, – она засмеялась, чуть хрипло и чарующе. И, наверное, чтобы скрыть неловкость, взяла со стола свою тонкую трубку-кисэру.– Мелькнула мысль, не буду отпираться, – признался Вальтер. – Понимаю, разница менталитетов, но я никогда не понимал мужчин, которые бьют супруг или супругов, если таковые у них есть.– В вашей стране омегам тоже живется не так уж и радужно, иначе стали бы вы устраивать бунты?– В нашей стране последние семь лет новая уродливая политика, когда омеги стали существами второго сорта, нужными лишь для производства новой военной техники. Этот дурной танк прикрывается ?Корабельной Библией? и войной, только бы эта самая война продолжалась, а омеги ходили беременные от кирхи до роддома! И плевать этому ретрограду, что омега может оказаться гением в сельском хозяйстве, скоростным авиалайнером или…– Или самым большим немецким линкором, – продолжила за него Муцу. – И как далеко вы сможете зайти, чтобы донести свою правду до мира?– Как глубоко, вы хотели спросить?– И это тоже. Как, Бисмарк-сан?– Я готов умереть за свою правду, как бы наивно это ни звучало.– А своих детей готовы увидеть мёртвыми? Основы мироздания спокойно не сотрясаются. Когда что-то рушится и что-то создается, гибнут невинные, не десятками, а тысячами, миллионами, как в той первой войне. Вы готовы увидеть своих детей мёртвыми? Ответьте честно, Бисмарк-сан, потому что от вашего ответа зависит всё.Вальтер моргнул. Он представил Ульриха – бледного, без единой кровинки в лице, всплывшего после взрыва глубинных бомб. Представил Валентина, повзрослевшего и так похожего на Ойгена, зажимающего распоротый живот ладонями. От самой мысли стало дурно, потому что ни один отец, ни один родитель не желает пережить своё дитя и похоронить его. Ни один родитель на свете.– Я не готов, но это случится, безо всякого на то желания, моего или вашего. Войну не остановить, пока власти и командиры подчиняются животным инстинктам. Людей не существует, так, может, пора нам стать людьми?– Вы – корабль, вы отстаиваете право быть кораблем, – жестко припечатала Кайджо. – Не видите пробела в логике?– Кораблём, которому ничто человеческое не чуждо. Может, хватит быть животными, спариваться по щелчку пальцев, ставить себя в зависимость от запахов и укусов? Может, пора стать по-настоящему цивилизованными? И если кому-то мало места на Земле, то почему б не отправиться к звёздам?Она хлопнула в ладоши несколько раз.– Браво, Бисмарк-сан. Вы меня убедили. И хоть я хотела поговорить совсем о другом, я довольна. Вы оказались именно таким, каким я рассчитывала.– И что это значит? – Вальтер напрягся.– Что вы прошли проверку, – Муцу солнечно улыбнулась. – Вы печенье ешьте, пожалуйста. Вальтер выпил, заедая свежим печеньем. Вряд ли Муцу сама пекла, не учат их такому. Наверное, купила в кондитерской…. В этот момент Вальтеру стало стыдно, что он, нищеброд, даже не может принять гостей, как подобает. Господин военный комендант не просто идиот, он ещё и ничтожество.От этих мыслей есть перехотелось. Вальтер проглотил печенье, допил чай и поднялся из-за стола.– Спасибо за чаепитие, фрау атташе.– Вам спасибо за возможность, – она не отставала. – Пройдите в ванную, пожалуйста.У Вальтера не осталось сил на удивление, но, впрочем, он удивился, когда увидел зажженные свечи и почувствовал запах благовоний. Муцу кивнула на исходящую паром воду.– Горячая ванна с ароматическими маслами. Прочищает разум, восстанавливает силы.– Пожалуй, то, что мне сейчас необходимо, – пробормотал Вальтер, развязывая галстук.Муцу отстранила его пальцы и сама развязала, расстегнула, стянула.– Позвольте и дальше ухаживать за вами сегодня.– Вы замужем, – робко заикнулся Вальтер.– Вы тоже, – она уже расстегивала свой мундир. – Я женщина, Бисмарк. А вы мужчина. И оба мы – линкоры. Я знаю, что должна сделать. А вы?Вальтер перестал понимать происходящее. Вряд ли его собирались соблазнять, в Японии супружеская верность была так же сильна, как и вассальная. А тут ни много ни мало сестра флагмана! И жена главы авианосного соединения! И сам он – женатый, хоть и фиктивно, но весь остальной мир и не знает, что брак с Ойгеном Рейнике фикция, все считают, что Бисмарк остепенился, вернул сыну отца…. Черта с два, конечно…У кораблей сложное отношение к своей и чужой наготе. Они привыкают раздеваться перед десятками глаз в порту, вставая для осмотра или ремонта в сухом доке. Вальтер связывал наготу ещё и с беспомощностью, но раздеться перед женщиной было проще, чем перед мужчиной. Он по-прежнему ненавидел и не принимал своё слабое и опозоренное человеческое тело, но перед ней было стыдно бояться.Его мягко утянули в воду, Вальтер сел, откинулся на бортик, прикрыл глаза. Муцу села напротив. Небольшие, но красивые тяжелые груди мягко колыхнулись. Она была прекрасна от кончиков маленьких пальцев до идеальной прически, хрупкая, сильная женщина с несгибаемой волей, как ее орудия главного калибра. Вальтер любовался, смотрел во все глаза и любовался.– Ваше тело в шрамах. Это последствия плена? – она ласково коснулась кончиками пальцев его груди справа, где под ключицей темнели буквы корабельного имени, перечеркнутые шрамами.– Да, госпожа, – Вальтер старался дышать глубоко. Прикосновения к обнаженной коже поднимали в нём ощущение яростной беспомощности и отвращения.– Шрамы на вашем животе, хотя кесарево сечение вам не было сделано. Это….– Оттуда же, Ковентри… Бывал взбешен, когда я сопротивлялся, – слова давались с трудом, он даже с Ойгеном на эту тему не говорил, вообще ни с кем. – Ему и его брату нравилось угрожать жизни Валентина. Потом они решили, что ребенок от кого-то из них и что он может быть полезен, игры кончились, а шрамы остались… – горло перехватило, Вальтер неосознанно прижал ладони к животу, а в воду закапали слёзы, крупные и горячие.– Акаги часто бывает не в себе, – отстранённо сказала Муцу. – Мой первый ребенок был зачат в двадцать седьмом году, но Акаги после Шанхайской операции перестал спать… И от бессонницы потерял над собой контроль. Когда я попыталась его урезонить, он сильно ударил меня по животу. Синано стал моим первым и единственным ребенком, и он меня едва не убил. Вы смогли выносить Валентина, пусть даже и думали сначала, что это ребенок от вражеского флагмана. Бисмарк, вы потрясающий линкор со стальной волей. Не смейте сдаваться. Не после того, что вы пережили.Мягкими движениями она умыла его лицо, а после поцеловала. Губы Муцу имели вкус того печенья, и это было приятно, если не думать о том, что он, женатый линкор, сейчас целуется с замужним линкором в своей ванне, и что его разрывает от отвращения и странного восторга. Муцу была женщиной, это гасило часть неприятных эмоций. Муцу была деликатной, она легонько вела его, желая успокоить и расслабить, но Вальтер не хотел подчиняться, он вообще ничего не хотел, кроме, может быть, любования ею.– Не надо этого, – попросил он, задыхаясь. – Я не смогу, даже с вами не смогу. Особенно с вами. Вы же мой идеал, Кайджо-сама, госпожа капитан второго ранга…– Вот, вы уже звание начинаете приплетать, Бисмарк, что вы за линкор такой, – она печально улыбнулась. – Половина нашего и вашего флота отдала бы годовое жалование и якоря за такую честь, а вы отмахиваетесь от второго по значимости корабля Императорского флота.– А мне не нужен секс, мне нужна ваша сила и ваше влияние, – честно признался Вальтер. – Но это ведь не я приехал в Японию и соблазняю вас в вашем доме в Куре. Это вы в Гамбурге, Кайджо-са…Этот поцелуй оказался глубоким и что-то в Вальтере всколыхнул, что-то давно забытое, смытое месяцами плена и волнами Датского пролива. Муцу сжала его плечи, подалась вперед, толкнулась языком в приоткрытый рот. И очень скоро отпустила. Вальтер прикоснулся пальцами к губам, словно стараясь стереть сладость печенья с губ.– Вы…– Вот теперь вы на линкор похожи, – она рассмеялась и грациозно поднялась из ванны. – Я должна была вас встряхнуть. Я – ваш идеал и персональное знамя борьбы за права и свободы линкоров-омег. Я должна была.Улыбка Вальтера вышла кривой и фальшивой.– Нет, не были должны, но ваша попытка определенно удалась. Я разозлился и хочу навертеть Ковентри форштевень на корму.– И навертите. Сначала выполните то, что должны, а потом навертите.* * * Вальтер сквозь сон почувствовал, что уже не один. Он нащупал пистолет под подушкой, но его пальцы накрыла чужая ладонь.– Всё хорошо, это я.– Теперь я перестал вас понимать.– Я сама не совсем понимаю, – Муцу опустилась на постель и юркнула к нему под одеяло. – Спокойной ночи.– Оясуминасай, – Вальтер убрал руку от пистолета.Его обняли, спине стало тепло. А больше ничего не случилось, они уснули под одним одеялом.Утром Вальтер встал до будильника. Муцу спала крепко, её лицо было безмятежным. Он неловко потянулся кончиками пальцев к ее щеке, кажущейся нежной и бархатистой. Он смог заснуть в одной постели с кем-то, помимо детей. Небывалое достижение. Может, так он постепенно излечивается от старых страхов?А потом Вальтер вспомнил о предложении Ковентри, и его замутило, причем не в фигуральном смысле.Муцу появилась в ванной позже него, закутанная в домашнюю юкату.– Хочу поздравить вас с маленькой победой, – доброжелательно сказала она.Вальтер, не вынимая зубную щетку изо рта, угукнул.– Забыл спросить, где ваш одноглазый товарищ?– Он присоединился к вашим танкам. Танковые дела, нам не понять.– Пожалуй.Вальтер плеснул в лицо тёплой водой и прижал к коже полотенце.– Скажите, вы взялись за меня из линкорьей солидарности или из политических побуждений?– Одно другому не мешает. Японии выгоднее сотрудничать с вами, а не с Хагеном-сама. Но дела Муцу не пересекаются с делами тюса Кайджо-доно, и это всё, что нужно вам знать. Могу сказать одно: мне было сложно ложиться в постель с тем, кто меня избивает. Приходилось выпивать немного алкоголя, дурманить разум иными способами. Нагато-сама требовал, чтобы я не позорила род и была хорошей женой. У нас… – в её тоне появилось явное отвращение. – У нас в корабельной среде принято, чтобы в семье был хотя бы один ребенок. Моему брату повезло, нашлась женщина, которая родила ему Ямато и Мусаши. Они взяли лучшие фамильные черты клана Нагато.Вальтер молча слушал.– Я видела, как Нагато, захмелев, шёл в спальню и называл её моим именем. Сёдзи он никогда не закрывал, считал, что корабли должны видеть силу своего флагмана. И это было завораживающе ужасно. Акаги иногда следовал его примеру, а мне приходилось замазывать поутру синяки и выходить на рейд, словно ничего не произошло. Меня осуждали в глаза и за глаза, Бисмарк. И вас точно так же осуждают, хоть вы и мужчина. В нашей и вашей культуре отчего-то принято принижать тех, кто считается слабыми, но показывают силу… – она запнулась. – Я всего лишь хочу сказать, что сам Ковентри хочет насилия над вами, чтобы доказать свою силу себе. А не вам, не вашему флоту, только себе. Он больной и несчастный линкор, испорченный и запутавшийся.– Не могу сочувствовать тому, кто меня насиловал, – сквозь зубы выдавил Вальтер. – Больной или не больной, он делал мне больно и угрожал моим детям, живому и пока еще не рожденному. Я мужчина, мне сложнее…– Пережить последствия насилия?– Господи, да. То есть, нет, насилие по отношению к любому существу – это грязно, жестоко и больно, не важно, линкор ты или катер, мужчина или женщина. Нет для меня врага страшнее, чем ублюдок, опьянённый властью, готовый сломать любого, кого захочет. Ковентри из таких. И Хаген тоже. Но Ковентри ломал врага. А Хаген готов уничтожить своих!– Мальчик мой, – она оказалась рядом, мягкие руки коснулись его лица. – Мальчик мой, вы знаете, что сильнее их обоих. И эта мерзость сделала вас сильнее. Помните об этом, когда взойдёте на его палубу. Ни один, ни второй не смогут вас победить, потому что они сломали старого Бисмарка, но из остова получился новый корабль. Всегда помните об этом.Вальтер плакал при ней второй раз в жизни. Это было беспомощно и глупо – рыдать, стоя на коленях и уткнувшись лицом ей в грудь. – Да какой же я сильный, меня даже собственные дети плаксой зовут, – он шмыгал носом и тёр глаза.– Сильный-сильный, – шептала Муцу, ероша его волосы. – Ну, ну, господин комендант, в вашей спальне будильник прозвенел, вам пора на службу.– Еще пять минут, пожалуйста, – попросил он, чувствуя себя ребенком. – Пожалуйста, госпожа.Его целомудренно поцеловали в лоб.