22. Не без сожалений (1/1)

Ссадину на лбу защипало от перекиси, и Вальтер поморщился. Первую атаку они отбили ценой потери одного гидросамолета и двух истребителей. Хаген пока мог давить их техникой, забрасывать бронированным пушечным мясом, как когда-то в Дюнкерке французов. Только французам и англичанам тогда было куда бежать. А им некуда. Ойген по телефону сухо сообщил, что в город рвутся представители Международного Красного креста для оценки ситуации.– Впускайте, нам нужно внимание мировой общественности, черти б их морские драли об колено, больше внимания, – Вальтер бросил трубку, отстранил руку медсестры и махнул в сторону других пострадавших. – Фройляйн, я бронированней любого из вас, это всего лишь ссадина, там полно других раненых, а мне пора идти! – и сбежал, не слушая гневных окриков.Ссадину он получил, когда одна из бомб стукнулась об его палубу и, прокатившись несколько метров, застряла в цепях. Вальтер с ужасом ждал, что здоровенная тварь взорвется в любой момент, однако, она не собиралась. Так и пробултыхалась до конца налёта. А после ее осторожно забрали сапёры и уволокли к себе – то ли обезвреживать, то ли ещё что с ней делать, Вальтеру это не было интересно.Если верить отчетам Ойгена, город мало пострадал: две бомбы упали на мост, на котором никого, к счастью, не было. Еще одна испортила пейзаж в парке. Остальные падали на территории порта и в реку. Кажется, бомбардировщики хотели больше напугать, чем навредить инфраструктуре. Но их стараниями в городе воцарилась паника: по улицам потянулись вереницы автомобилей к блокпостам на выезде. И пока Вальтер тащился в штаб, его не раз и не два оскорбляли, а однажды чуть не забросали камнями. ?Грёбаный мятежник? – это было самое мягкое ругательство в его адрес.– К такому жизнь меня не готовила, – признался он, запирая за собой дверь.– Надо было дать вам по голове и запереть в Адмиралтействе. Пусть тогда все шишки валились на нас с Тирпиц и Гнейзенау, – Ойген встретил его нервной улыбкой. – Что случилось в порту?– Бомбёжка, только и всего, – Вальтер придирчиво отсмотрел фотографии разрушенного моста. – Кто там из Красного креста и что именно им нужно?– Два автомобиля и спортивный самолет, хотели увидеть вас за ужином, заехали пока в госпиталь.– Что с заявлениями в прессу?– Уже сделано, от вашего листа написал проникновенное обращение к мировой общественности, дабы обратили внимание на то, что официальный Берлин угрожает жизни мирного города и так далее.– Мирным Гамбург едва ли назовешь, здесь почти весь флот.– Назовём это красочным преувеличением, – отмахнулся Ойген. – Вашу руку.Вальтер поднял бровь.– Зачем?– Кольцо, – Ойген вынул из кармана тонкий желтый ободок. – Не буду клясться в обязательных глупостях, просто пообещаю быть рядом с вами и Валентином.Вальтер кивнул, протянул руку и стерпел прикосновение чужих пальцев. Кольцо смотрелось чужеродно, но ему придется привыкнуть к нему. Ничего не поделаешь.– Нам повезло, что никто из гражданских не пострадал.– Кораблисты уже заявили, что это Промысел Божий, и Господь покарал только мятежников.– Лизоблюды чёртовы!– Всецело с вами согласен, – Ойген прижал пальцы к виску, словно у него болела голова. – Вальтер, что вы там думали по поводу наступательных действий?– Расскажу вечером на совете, – Вальтер обвёл взглядом комнату и бросился к чайнику. – Раз вы больше не мой адъютант, найдите какого-нибудь фенриха, чтобы было кого гонять за чаем и чистой бумагой!– Так вам пора завести постоянного Арадо, – Ойген поднял бровь. – Они для того и нужны большим надводным кораблям. Но ваше пренебрежение авиацией…– Я понял. Пусть на мой борт перейдет та барышня, Кальтен-как-её-там…– Кальтенмеер. Отличный выбор: она замужем и обожает вас. Никаких посягательств на вашу постель и так далее. Вдобавок, этим вы плюнете в лицо самым оголтелым кораблистам, они любят покричать, что женщина на корабле – к несчастью, а бабам в авиации не место.– Тирпиц берет на борт только женщин-Арадо. Как и ваш старший брат.– Тирпиц тоже любит издеваться над общественным вкусом, а Эрих… – Ойген хмыкнул. – Это Эрих. Так вот, женщина-омега в адъютантах у мятежного флагмана – это будет интересно. По лицу вижу, вы уже согласны. Я же буду спокоен.– Иногда меня от вас оторопь берет, – признался Вальтер.Ойген усмехнулся.– А теперь идите на радио, расскажите горожанам, что они молодцы, а Хаген – сволочь.Вальтер кивнул, отпил остывшую воду из носика чайника (за что был награждён выразительным взглядом) и тяжело зашагал сначала вниз по лестнице, затем на местную радиостанцию. Видит бог, он не хотел быть знаменем мятежа, ему бы палить в чистое небо, подчиняясь приказам умных адмиралов... Но, кажется, он вышел из того возраста, когда сам верил в сказки об умных командирах и правильных приказах. Машину Вальтер не взял из принципа: он хотел показать, что не боится ни бомбардировок, ни горожан. Он в своём городе. Точка.На сей раз обошлось без камней, но говорили ему очень неприятные вещи и, самое страшное, желали гадостей его сыновьям. Вальтер улыбался отстранённой улыбкой человека, которого всё достало, и продолжал путь. Они все должны видеть, что он не боится.Обычно слова находились легко, он мог часами пафосно трепаться о всякой ерунде, но сегодня микрофон казался ему враждебным.– Горожане, – Вальтер помолчал. – Боюсь, возникло недопонимание. Мы… – красивые слова вдруг закончились, звукооператор посмотрел на него страшным взглядом, галстук сдавил шею, словно петля. Вальтер чертыхнулся, оттянул узел галстука и заговорил тише, стараясь думать не о чётких формулировках, а о человечности, которой вдруг перестало хватать в этом городе.– Когда это началось? Наверное, зимой сорок второго, когда нам урезали финансирование. Корабли стояли в доках и ждали ремонта, вы и ваши родственники оказались без работы. Нет работы – нет денег, всё верно. Я как раз тогда вернулся из Англии. Наверное, это я виноват, что канцлер решил списать флот со счетов. Только войну он не закончил. Германия не Англия, да, наша береговая линия – две с лишним тысячи километров, а Гамбург – один из главных портов на этой границе наравне с Килем и Бремерхафеном. Я уже говорил сегодня в порту, что, уничтожив флот, Хаген уничтожит Гамбург. Он не создаст новый флот с нуля, он не сможет защитить Германию с моря. Мы не хотим отделяться от Германии, мы, черт возьми, немцы! И мы хотим иметь гарантии безопасности флота и города. Каждый второй из нас было заложен на гамбургской верфи и спущен здесь на воду! Вы думаете, он закончит на Гамбурге? Киль и Бремерхафен станут следующими, потому что флот и там расквартирован.Вальтер перевёл дыхание. Микрофон ждал его, ждали и радиослушатели. Вальтер знал, что трансляция сейчас идет по всему городу – от порта до школ.– Всё начиналось давно и исподволь. Вряд ли вы задавались вопросом, куда исчезали ваши соседи, которые не были изготовлены на немецких заводах или не считали зазорной дружбу с иностранной техникой. Сегодня в порту мне рассказали об одном тракторе, его звали Джон Дир. Привезённый из Америки в детстве, он не знал английского языка и считал себя немцем, гамбуржцем. Вряд ли это волновало соседей и танки из военной полиции. Вы жили с Диром на одной улице, и вы поспешили забыть его, едва его увезли на металлобазу. Теперь представьте, что сначала из порта исчезают все корабли. А за ними – ваши соседи. Потом приходят за вами. Представьте это в красках: ночь, своё бессилие, ужас неизвестности. Вы можете сколько угодно говорить: ?О, меня это не коснется, я честный бюргер! Я плачу налоги, слушаю все речи канцлера и машу проходящим войскам шляпой! Арестовывают только тех, кто совершил преступление!?. Убеждайте себя, лгите себе. Но сможете ли вы солгать своим детям? Сможете ли вы уберечь их? Когда в следующий раз вы решите, что вас ничего не касается, вспомните о Джоне Дире, тракторе с Бергштрассе 117.Вальтер замолчал. Он чувствовал себя вымотанным, а перед глазами стоял тот рабочий из порта. ?Джонни был хорошим парнем и крепким трактором! А его обвинили Бог знает в чём и разобрали!?.– У меня двое сыновей, младшему по корабельному счету полугода нет, по человеческому скоро пятнадцать. Он хороший мальчишка, линейный крейсер. По приказу Хагена его взяли в заложники и истязали, Валентин сейчас в больнице. И всё потому, что я посмел не согласиться с канцлером. Отступить сейчас – значит признать, что его напрасно мучили. Значит признать, что наши победы на море гроша ломаного не стоят. Я тоже боюсь войны, я её втройне боюсь – за себя и за сыновей. Поэтому хочу её закончить. Сначала с канцлером, а после со всеми остальными. Если вы боитесь – уходите из города. Проход через блокпосты свободный. Вас примут в Германии, расскажите Хагену про нас, он помилует и наградит. Спасайте свои жизни, но не мешайте нам спасать свои. Мне больше нечего добавить. Доброй ночи, Гамбург.Вальтер договорил и опустил голову на руки. Он только сейчас понял, насколько устал от всего. Сначала он планировал только реформы, после – мятеж против альф, а теперь это вылилось в бунт флота против всех. У канцлера Хагена десять лет знаменем борьбы против всего мира, недооценивающего немецкую технику, считался Ханс Вессель, злобный автомобиль, активист движения за чистоту техники. Этого типа разобрали на запчасти еще до избрания Хагена, сам нарвался, бросаясь на другую технику, которую считал неполноценной. Герой, мать его, с дырой. А сейчас сам Вальтер поступал не лучше, трогал грязными руками покойного Дира. Отчего-то живые существа мотивируют куда хуже мёртвых. Стоит появиться хоть одному святому мученику, как толпа загорается. Мерзость, пошлость, гадство полнейшее.Раздался характерный щелчок, после сверкнула вспышка. Вальтер дёрнулся, рука метнулась к наплечной кобуре.– Отличный будет кадр, – сказал фотограф, чем-то похожий на Мессершмитта. – Пробирающий.Вальтер пожал плечами.– Мне кажется, это не нужно публиковать. Им нужен сильный лидер, а не я.– Отчаянные времена требуют отчаянных мер, не так ли? Мировые информационные агентства с радостью купит снимок с человечным мятежником, герр Бисмарк.Вальтер пожал плечами.– Люди хотят сильных лидеров, а я таковым не являюсь.– Кокетство вам не к лицу.Вальтер, не ответив, вышел из студии, постоял под фонарём, мрачно думая, что сейчас он – отличная мишень, и зашагал к Валентину в госпиталь. Домой не хотелось, там была могильная тишина, гора немытой посуды и пустой холодильник, а рядом с Валентином он чувствовал себя пока ещё живым и нужным.?Мне бы чудо, Господи, – отчаявшись, думал он. – Одно маленькое чудо, Господи, ну чего тебе стоит? Мне не для себя, для других!?Теперь прохожие молчали. Военные – те отдавали честь, как и положено, а гражданские молчали. Да и не было их практически на улицах, всё-таки, комендантский час. Отцветала сирень, начинала цвести липа, май закончился, а все планы пошли прахом. Стоило остановиться и прийти в себя, чтобы принять всю горькую правду.Пиликнула личная Энигма. Поначалу Вальтер не поверил своим глазам, но отправителем сообщения был Ойген, а у Ойгена не было чувства юмора и привычки дезинформировать начальство.?Такамацу ждет у вас дома. Господа из Красного креста перенесли встречу на утро в ратушу?.?Если вы у Валентина, поцелуйте его от меня на ночь?, – написал он в ответ, подавив вспышку ревности. Отправив сообщение, Вальтер развернулся и направился в сторону Фридрих-штрассе. Кажется, чудо всё-таки случилось.