Навсегда, и этого не изменить (1/1)

В первое время он долго не мог сообразить, как это возможно. Запускал руки в волосы и ерошил жёсткие, как тонкая леска, пряди. Чувствовал, как стекает по щеке капля пота и замирает над верхней губой, и морщился, потому что становилось щекотно. Словно слеза… Слеза и есть – он накрывал ладонью глаза и с удивлением отмечал, что ресницы опять увлажнились.Хосок редко плакал, даже в детстве. Спроси у любого, и он не соврёт: если мир вокруг катится в тартарары, только Чон Хосок сможет тебя развеселить. За глаза про него говорили, что беды обходят его стороной, и вот на тебе, наплакал уже целое море. И снова задавался главным вопросом: как он может столько всего чувствовать, если на самом деле тело его уже давным-давно в морге? Обескровленное, одеревеневшее, безжизненное.Чьи это волосы? Чьи нос, губы, руки? Чей голос звучит раз за разом в голове: ?Я умер, умер, умер…? Если он и в самом деле мёртв, почему так остро чувствует жизнь каждой своей клеточкой? Разве не должно быть совсем наоборот?Если подумать, сколько он тогда заморачивался, просто страшно становится. Осознать, что ты теперь призрак, существо, сохранившее отзвук прежнего тела, – задача на миллиард, не меньше. На самом деле это проходит каждый, просто у кого-то мозги быстрее встают на место, а кто-то проводит отведённую ему вечность не в силах решить, на каком свете находится. Хосок никогда не был тугодумом, но и ему понадобилось время, чтобы сообразить, что к чему.Тогда, в первую ночь, он быстро нашёл, чем себя успокоить. Наверное, нужно подождать, решил он, но на всякий случай оглянулся в поисках светящейся воронки, в которую его бы засосало, чтобы выплюнуть где-то в другом мире – ничего подобного не отыскалось. Даже в туннеле только, как обычно, гудел ветер, не более. Никаких изменений в привычной картине подземки, куда он спускался большую часть своей недолгой жизни, чтобы отправиться к друзьям, на учёбу или работу.На всякий случай Хосок проверил и пол: ковырнул непроницаемый гранит носком ботинка. Не сказать, чтобы он думал о себе как о пропащем человеке, но в отсутствии райских труб впору было начать сомневаться в правильности собственных поступков. Хотелось уже какой-то определённости: умер – так подавайте что там в таких случаях положено! Но пол, стены, рельсы, скамейки и даже электронные часы по-прежнему были на месте, только время неумолимо сменяло одни цифры на другие.Вот скоро и рассвет. Чтобы скоротать час-другой Хосок набросил на голову капюшон и глубже увяз в нём, как в коконе, а потом растянулся на скамье в полный рост, прикрывая глаза локтем. Когда метро откроется, тогда и станет ясно, что же делать дальше, сказал он себе: призрак он, не призрак, а с приходом дня заканчиваются даже самые беспокойные, тревожные сны.Только этот сон не закончился. Потому что Хосок так и не смог уснуть. Он списал бессонницу на усталость после пережитого – всё-таки не каждый день тебя проверяют на прочность острым ножом, – но в следующие за этой ночи окончательно убедился: больше ему не уснуть никогда.Никогда – это первое слово, с истинным смыслом которого ему пришлось познакомиться.Он больше никогда не проснётся утром в своей постели.Никогда не выпьет кофе по пути на работу, смакуя терпкий, горький вкус.Никогда не зависнет за ноутбуком, играя по сети с друзьями.Никогда не поцелует свою любимую… Пусть никакой девушки у него не было, Хосок был уверен, что обязательно её встретит. Однажды почувствует лёгкий запах духов и даже с закрытыми глазами сможет отыскать её след в толпе.Нет, Хосок, теперь этого никогда не случится, ты теперь лишь имя с двумя датами под ним. Ты уже история.Смириться с никогда оказалось сложнее, чем может представиться со стороны.Та ночь завершилась, но утро не принесло ни облегчения, ни ясности, ни какого-то бы то ни было решения. Незадолго до открытия метро станцию вычистили, и даже пятнышка крови не осталось в знак памяти о том, что Чон Хосок, молодой и перспективный юрист, вывалил свои внутренности вот на этом самом месте, которое топчут теперь обутые в начищенные туфли ноги.- Вы слышали, в новостях передавали, что здесь вечером убили человека, - несётся голос от одной головы к другой. – Да-да, именно тут. Пырнули ножом – и дело с концом.- Говорят, это была одна из бандитских разборок…Хосок по привычке рассмеялся бы в голос, но ему всё ещё казалось, что нарушь он молчание – и ничего хорошего из этого не выйдет. ?Меньше смотрите телевизор?, - хочется бросить в ответ на нелепость, но он упорно стискивает губы, чтобы и звука ненароком не вырвалось.О нём говорят, но не столько, сколько ему бы хотелось. Всё чаще люди болтают о работе и ещё какой-то незначительной ерунде: о котах, неудавшихся свиданиях, о планах на отпуск…Когда приходят родители, всё меняется. Хосок был готов, что они появятся, чтобы увидеть место, где умер их сын, даже был готов к слезам, которые прольёт мама – она вообще любительница поплакать: над сериалами, над выброшенным на улицу щенком или разбитой тарелкой. Но увидеть настоящее горе, спрятанное в складках новых, незнакомых ему морщин, оказалось гораздо труднее. Отец был похож на старика. Он поддерживал мать за плечи и терпеливо ждал, когда утихнут её беззвучные рыдания, но сам едва стоял на ногах.Хосок волчком крутился вокруг них. Что-то внутри него с хрустом ломалось, когда он отчаянно пытался дотянуться до материной руки, но пальцы хватали только воздух.- Я здесь, мама, - впервые за последние дни нарушил он молчание. – Мама, посмотри же на меня!Но голос его так же, как и пальцы, проходил насквозь, не касаясь.Когда они как две чуть двигающие ногами развалины шли к эскалатору, Хосок испугался, впервые действительно испугался остаться на станции один. Вокруг могло быть сколько угодно спешащих к своим уютным жизням прохожих, но без родных, любимых лиц на глаза словно опускалась темнота, ужасающее, непроницаемое ничто, словно оживший кошмар из детства.Он бросился следом, взлетел на пару ступенек и снова оказался повержен: знакомое ощущение стянутости охватило грудь, и его одним махом затянуло назад, на платформу. Он рванул невидимые путы, забился, словно муха, попавшая в паутину, и закричал дико, страшно:- Мама!И всё равно остался на месте, увязнув в полу по щиколотку.Но она услышала. Необъяснимым образом различила его голос в шуме уходящих и приходящих поездов. Как слышала всегда, будь он в соседней комнате или на другом конце города. И обернулась.Она смотрела на него всего пару секунд, как будто действительно видела, а потом эскалатор унес и ее и отца прочь, и Хосок снова остался в неизвестности. Он рухнул на скамью рядом с каким-то парнем в солнцезащитных очках, ничуть не заботясь заденет его или нет, и опустил голову в раскрытые ладони.- Ты был близок, - неожиданно сказал голос над ухом. - Жаль только, это всё равно не поможет. Ты труп, и это, брат, навсегда.Хосок уже какое-то время не слышал биения собственного сердца, но в это мгновение оно словно встрепенулись и замерло.Это он мне?..