Кто всех краше, кто всех милей — та непременно станет моей (2/2)

Гримхильда фыркнула. — Что, в первый раз переворачиваешь события в нашу пользу?

Помощник не стал возражать. Он встал и, прежде чем уйти, спросил: — Девчонку заочно записывать в ваш список? В мамочку не пошла, но я бы сказал... — Нет, — Гримхильда вздохнула. — Второй раз я на этом не погорю. К тому же, она блондинка.

С тех пор, как в её доме поселилась Белоснежка, почти все любовницы Гримхильды поголовно оказывались брюнетками. Очевидное она списывала на совпадение три года, но не смогла спрятаться от навязчивых мыслей только в то самое злосчастное утро. Готель и Белоснежка, сидящие друг напротив друга, по-настоящему ужаснули её. Приёмной дочери тогда только исполнилось пятнадцать лет. И если Белоснежка до сих пор ни о чём не догадывалась, Готель поняла что к чему слишком быстро. Не то чтобы она опустилась до шантажа, но у неё всегда была отвратительная особенность просачиваться в любую дырку и подминать всё под себя. Неудивительно, что правда вскрылась только со смертью Готель — да ещё какой... Гримхильда не нашла в себе сил посмотреть на снимки с места преступления, которые кто-то ухитрился слить в сеть. Её вездесущий помощник после красочно рассказал увиденное на словах, и ей даже стало жаль Готель.

А ещё эта ужасная новость наводила на вполне конкретные мысли. Гримхильда отчего-то слишком хорошо представляла себе, как Белоснежка перерезает ей глотку посреди ночи. Вот что случается, когда дети вырастают и начинают ненавидеть матерей, желая свободы? А видела ли она Белоснежку дочерью, не кем-то другим?

Со всей этой кучей проблем надлежало разбираться вместе с психиатром, но Гримхильда рассказывала всё своему помощнику. Его полусдержанная-полушутливая манера говорить спасала лучше любого сеанса наедине с мозгоправом, который, ко всему прочему, мог поступиться врачебной тайной и рассказать обо всём прессе.

— Девчонка перекрасилась в чёрный, — будто невзначай сказал помощник и вышел, напевая себе под нос какую-то странную песенку. Гримхильда услышала в его бормотании что-то о ?самой красивой на свете? и выругалась.

К вечеру кое-что разрешилось: тюрьма разрешила свидание с Рапунцель, на головы названных докторов полились помои, а Белоснежка пригласила Гримхильду на короткий разговор в чей-то дом, находящийся на самой окраине города. Дверь ей открыл грузный мужчина в очках. — Я к Белоснежке, — сказала Гримхильда, уговаривая себя не оглядываться по сторонам и не думать, что за ней следят все журналисты страны. Мужчина хмыкнул. — Это ты её приёмная мамаша?

— А вы? — Гримхильда прищурилась и уже приготовилась скандалить, но за его спиной замаячила знакомая копна чёрных волос. Белоснежка обняла мужчину и чмокнула в щёку, что-то шепнув на ухо, а потом вышла из дома и закрыла за собой дверь. — Тебе что надо? Мне казалось, ты уже всё сказала, — неприветливо заявила Белоснежка и достала из кармана потрёпанную пачку сигарет. — Опять натравила на меня своего миньона... — Не называй его так. — Ты вообще знаешь его имя? — Белоснежка закатила глаза. Что ж, справедливо — Гримхильда припоминала, но вряд ли смогла бы ответить без запинки. За долгие годы необходимости называть своего помощника по имени у неё не появилось. — Короче. Мне от тебя ничего особо не нужно: сама знаешь, и без тебя одиннадцать лет справлялась и ещё не сдохла. Мамочку из себя строить не надо.

Идиотский контраст хрупкой внешности с лицом-сердечком и отвратительной речью уже давно ввергал Гримхильду в полное замешательство. Она пыталась вытравить этот недостаток лучшими учителями, но ничего не добилась. Белоснежка упиралась и прогуливала занятия, проводя их в компании дружков из приюта. В одиннадцать она уже курила, а к тринадцати редкими вечерами оставалась в трезвом уме. Гримхильде говорили, что девочка до семи лет жила с матерью, а потом та выставила Белоснежку на улицу. С год ей удавалось не попадаться в руки социальных работников. Ни к чему хорошему это не привело.

Но какая же девчонка была очаровательная (по крайней мере, пока не открывала рот) — всякому хотелось взять её под крыло. Взрослые мужчины покупались на это на раз-два, и Гримхильде оставалось только искать брюнеток помоложе и стараться не скрипеть зубами от досады. — С кем ты здесь живёшь? — С мальчиками, — сказала Белоснежка и стряхнула пепел с кончика сигареты. — Тебе-то что? Если боишься, что я подпорчу твою драгоценную репутацию, то поздновато спохватилась.

— И сколько этих мальчиков? — Семь! У них своя рок-группа. Отвалишь ты от меня или нет? Если твою любовницу превратили в отбивную, это ещё не повод вспоминать о моём существовании и докапываться, идёт? Уж не переживай, я об этом никому не скажу. И не ради тебя — дамочка мне нравилась, вот почему. За полчаса она мне уделила больше внимания, чем ты за всё это время, — Белоснежка смолкла. — А если за своими денежками припёрлась, то уж прости, я их давно спустила на вещи поважнее залюбленных детишек с раком или с ещё какой ужасной болезнью. Круто ты облажалась с той девчонкой, да? Да что ты творишь? Гримхильда вцепилась в запястье Белоснежки и попыталась её оттащить от крыльца, но девчонка упёрлась и вырвалась.

— Дождись, пока тебе исполнится восемнадцать, и делай что твоей душе угодно, — Гримхильда раздражённо встряхнула рукой. — Сложно потерпеть несколько месяцев? — Чего ради? Чтобы ты себя мамашей года могла на радость журналюгам называть? Нет уж, велика честь! — Белоснежка сплюнула, комично-аккуратно сложив пухлые губы. Гримхильда закрыла глаза и заставила себя посчитать до трёх. Когда она снова посмотрела на Белоснежку, ничего не изменилось. Девчонка в потёртых джинсах и безразмерной рубашке продолжала притягивать к себе взгляд. ?Я нуждаюсь в опеке?, — вот что читали в каждом её движении взрослые мужчины. Гримхильда мужчиной не была и порой очень об этом жалела. Белоснежка бы сама с удовольствием кинулась ей на шею, если бы только не одно ?но?: женщины ей были не нужны. Даже ради юношеского любопытства.

Все эти мысли пронеслись в голове за долю секунды, и Гримхильда очнулась с небольшим запозданием, когда её пальцы уже впивались в горло Белоснежки, прижимая её к двери. Привычно затуманенные глаза приёмной дочери внезапно прояснились. Только Гримхильда этого не заметила, поскольку всё её внимание было сосредоточенно на ярко-алых губах — таких обманчиво миловидных и тянущих к себе взгляд. Чаще с них срывалась одна только грязь, но какое ей было до того дело? — Вау, — сказала Белоснежка, и всё напряжение момента исчезло в мгновение ока. Гримхильда пришла в себя и разжала пальцы. До губ Белоснежки оставалось всего несколько сантиметров, но она заставила себя отпрянуть и подавить жар, хлынувший в голову. — Грёбанная ты извращенка. Совсем уже рехнулась? Гримхильда отшатнулась на два шага и ступила на пожухлую траву лужайки перед домом. Белоснежка нащупала дверную ручку. — Больше не приходи сюда. И деньги твои мне не нужны. Той ночью Гримхильда напилась в одиночестве и проснулась наутро среди разгромленной гостиной: на полу оказались совместные фотографии с Белоснежкой, дурацкие награды за вклад в лучшее будущее и сувениры из других стран. Голова раскалывалась надвое, но на кухне её уже ждал спасительный кофе. Помощник читал газету за столом.

— Я облажалась, — сказала Гримхильда и вытряхнула из аптечки таблетку от головной боли. — Давно ты здесь? — Нет. Заглянул сказать, что сегодня вам нельзя пропускать свидание с Рапунцель, — он отложил газету в сторону. В его взгляде не было укора. — Насколько облажались? — Неважно. Она ничего и никому не скажет. Но для верности… Помощник даже привстал от неожиданности. Гримхильда опрокинула в себя кофе и поморщилась. С похмелья, в дерьмовом настроении эта идея не казалась такой уж отвратительной. Почему нет? Пусть даже в ней говорил обиженный ребёнок, она привыкла получать желаемое любым путём.

— Вы в самом деле просите меня об этом? — Хочешь сказать, я прошу слишком много? — Хочу сказать, что покоя вам отныне не видать, — помощник вытащил телефон из кармана брюк и даже не повёл бровью. — А устроить это легко. Дать вам время на размышления или вы уже не передумаете?

— Я всё обдумала. Отвези меня в тюрьму, после обсудим.

Ей пришлось проторчать у зеркала с час, чтобы скрыть последствия ночи и притвориться человеком, не выпившим за ночь три бутылки вина. О Белоснежке и её судьбе в тот момент она не думала, заполняя пустоту в груди попытками стереть себе лицо и нарисовать его заново. Всё это время помощник терпеливо ждал на кухне и объедал её запасы конфет.

По пути в тюрьму Гримхильда могла думать лишь о Готель и том, что, верно, у них могло что-то получиться. Отношения были далеки от здоровых, но разве могло быть иначе? Уже тогда Гримхильда замечала странности, несвойственные нормальным людям. Готель любила лгать обо всём: о мелочах вроде любимого соуса к картошке из Макдональдса и о вещах глобальных — о чувствах, о прошлом и настоящем. Гримхильда ни сейчас, ни тогда не могла точно сказать, в какие редкие мгновения она была полностью откровенна. Это раздражало и забавляло одновременно, но вопросы оставались до сих пор. И теперь, глядя на её дочь с такой же — быть может, не такой наглой, — улыбкой, Гримхильда кусала губы и вспоминала чужое тело в собственных объятиях, податливо прогибающееся под её желания. Готель никогда не возражала против любых фантазий и взамен выкачивала деньги, внимание и восхищение в неимоверном количестве. — Что вам нужно? — спросила Рапунцель. Губы у неё были такие же, а вот волосы струились до плеч совсем как у Белоснежки. Глаза смотрели настороженно: не серые и не голубые, но что с того, если выглядела она столь беспомощной и нуждающейся в заботе? Ассоциации протягивались легко, отдаваясь тянущейся болью в животе. — Я хочу помочь, — Гримхильда протянула руку к её лицу и заправила за ухо выбившийся тёмный локон. Представлять на этой юной мордашке нужные черты оказалось легче, но её мать лучше умела притворяться тем, кем нужно. И всегда позволяла приковывать себя к кровати наручниками, подставляя тело под плётку всякий раз, когда Гримхильда была зла на Белоснежку и не знала, на ком выместить злобу. — И если ты будешь делать так, как я скажу… Гримхильда усмехнулась. Один-один, Готель. И плевать, что Белоснежка ей уже не достанется — взамен она уже никому не достанется. Не в этой жизни. Гримхильда не любила делиться, а сказочного богатства она достигла далеко не добротой душевной и уж точно не благотворительностью.

Убирать людей с дороги она умела и любила. Чего бы это не стоило. — Ты ни в чём не будешь знать нужды, девочка.