Хрустальная туфелька, мыши и инструмент для колки льда (2/2)

Золушка начала бредить о бале в королевском дворце и умолять миссис Тремейн взять её с собой на приём. — Я что-то пропустила и демократии в нашей стране больше нет? — сказала Анастасия, едва только за Золушкой закрылась дверь. — В каком веке она живёт? — Не знаю, — миссис Тремейн села в кресло и закрыла глаза. — Ещё утром нашим президентом был Франклин Рузвельт. Надеюсь, в скором времени мы не будем верить в обратное. — И ты всё равно сказала, что она может пойти вместе с нами, — Дризелла сморщила нос. — Как ты себе это представляешь, мама?

Даже ластившийся под ладонью Люцифер, казалось, укоризненно мяукнул. Миссис Тремейн вздохнула. — Никак. Хочется верить, что она забудет об этом.*** — Но она не забыла? — Нет. Иначе меня бы здесь не было, — миссис Тремейн отложила потрёпанный платок в сторону. — Видите ли, я и согласилась только потому, что девочка была взбудоражена. У неё такое случается, и тогда она становится совершенно неконтролируемой. Если в такие моменты не поддерживать её бредни...

Доктор сделал пометку в блокноте. — Разумеется. Я и сам не раз сталкивался с подобным. И что же случилось потом? Миссис Тремейн улыбнулась.

— А потом случилось худшее.*** За два часа до званого ужина горничная сообщила миссис Тремейн, что Золушка опрокинула банку с чечевицей на землю в заднем дворе.

— Уже вторую, — поправилась женщина и смутилась. — Она поёт что-то о птицах, которые должны помочь ей собрать чечевицу обратно в банку.

Когда Дризелла и Анастасия были помладше, они не упускали случая подглядеть за действиями Золушки, покатываясь со смеху, но теперь такое поведение никому не казалось забавным. Миссис Тремейн позволила себе понадеяться, что приёмная дочь забыла о балах и принцах и продолжила перебирать украшения в шкатулке. — Не трогай её, — сказала она горничной. — И не забудь отправить кого-нибудь за чечевицей. Эту гадость в доме ела только Золушка. К блюдам повкуснее она не притрагивалась, а миссис Тремейн очень быстро надоело её уговаривать, безуспешно развенчивая собственный образ злобной мачехи, которая держит падчерицу на воде и хлебе. Когда-то давно, ещё при жизни мужа, она попыталась заставить Золушку поговорить с ней, но добилась только очередного приступа агрессии с её стороны. — Вы ужасная женщина! — крикнула Золушка ей вслед. Миссис Тремейн не любила вспоминать о том случае до сих пор. Муж тогда сказал ей, что всё пройдёт со временем. Не прошло. Совсем не прошло. Золушка вышла к миссис Тремейн и её дочерям в рваном платье покойной матери: на плечах и волосах — следы от птичьего помёта, колени — в грязи и чечевице. Её глаза сияли от восторга. Единственным чистым островком среди всего безобразия было нефритовое ожерелье Дризеллы, печально болтающееся на худой шее Золушки. — Теперь я могу поехать? — спросила она. — Вам нравится моё платье? У миссис Тремейн в голове не осталось ни единого приличного выражения, способного охарактеризовать происходящее.*** — Примерно в тот момент я приняла решение серьёзнее заняться душевным здоровьем девочки, — миссис Тремейн с благодарностью приняла из рук доктора стакан с водой. От волнения у неё раскраснелось лицо. — Думаю, я стала слишком стара для подобного рода переживаний. Простите, я безумно устала. — Но это не конец истории, ведь так? Доктор снова подвинул к себе блокнот, пока миссис Тремейн собиралась с мыслями.

— Знаете, говорят, у каждой порядочной семьи есть свой скелет в шкафу, но... Вы верите мне, ведь так? Вы не думаете, что это я довела девочку до такого состояния?

У неё затряслись руки. Не имело значения, что ей ответит доктор: миссис Тремейн всё равно считала себя виновной в происходящем. Она могла попытаться побороть фантазии Золушки, могла стать святой — именно такой, какой её именовали в обществе, — и могла посвятить остаток жизни уходу за больной девочкой. Сплошное ?могла?, но никогда не ?сделала?. Возможно, она поступила бы так, будь она на порядок моложе и не будь у неё дочерей, чьи жизни и благополучие она ставила под угрозу.

Доктор перехватил её дрожащую руку и покачал головой. Что-то в его глазах подсказало миссис Тремейн, что отныне её проблема решена.

— Вы ни в чём не виноваты, — сказал он. Его голос утешал, но одновременно вновь пробуждал зудящую совесть. — Важно одно: ваше решение прийти ко мне — самый правильный поступок в данной ситуации. Я помогу вам, а вы — бедной больной девушке. Лучшего исхода и быть не может. Миссис Тремейн осушила стакан и улыбнулась — в этот раз это далось ей с огромным трудом. Что бы сказал на это её муж? Он считал, что психиатры не лечат, а мучают людей, и что их наука — сплошное шарлатанство. Какое-то время миссис Тремейн разделяла его мнение до такой степени, что даже приглашала священника в дом. Тот рассказал ей о демонах, одолевающих разум Золушки, и провёл мудрёный религиозный ритуал, не принёсший результата. Миссис Тремейн, всегда считавшая себя глубоко религиозным человеком, утешалась тем, что попытаться стоило.

И она не без облегчения отказалась от дальнейших религиозных плясок, когда священник попытался заставить её избавиться от кота с демоническим именем. Люцифер был самым ласковым котом на свете.

— Спасибо, — сказала миссис Тремейн. В голове стучало только одно: ?Хоть бы помогло?. — Я так больше не могу. О конфузе нашей семьи писали в газетах... — Но большинство посочувствовало вам, — добавил доктор. Она кивнула. Тоже верно. — Я так и не смогла заставить себя сказать хоть что-то в ответ. Девочка начала кричать и убежала в слезах... И, к сожалению, я не подумала о последствиях. Не подумала, что она придёт к дому этого человека в том же самом платье с мышами в кармане и тыквой под мышкой. Кажется, весь город видел её... А она бредила о фее-крёстной, магии, полуночи и принце. Когда она появилась во дворе, я мечтала только об одном: провалиться под землю от стыда. Я вовсе не ожидала, что хозяин дома проявит такую чуткость и предложит мне помощь, но Золушка убежала до того, как её удалось поймать. И тогда... — И тогда вам предложили связаться со мной. — Именно. И я молюсь, что вы не очередной мошенник, пользующийся горем старой женщины. Доктор добродушно засмеялся. — Скоро вы сами в этом убедитесь. После операции даже самые буйные пациенты уходили от меня покорными и спокойными. Я могу солгать, но статистика в этом вопросе предельно честна. Вы избавите от мучений и себя, и девочку.

Миссис Тремейн достала из сумочки кошелёк, но замерла в сомнении. — Мне всё кажется, что этим поступком я лишь оправдаю ожидания девочки. Злая мачеха, — она невесело рассмеялась и отсчитала нужную сумму. — Вот кто я, доктор?

Доктор обогнул стол и положил руку на плечо миссис Тремейн. Он выглядел предельно спокойным и уверенным. — Нет, миссис Тремейн. Сейчас вы принимаете единственно верное решение; в операции нет ничего страшного. Выглядит она пугающе, однако всё произойдёт очень быстро. Девочка не успеет ничего понять, а когда придёт в себя — она уже будет излечена.

После секундного замешательства миссис Тремейн протянула доктору деньги. Она молилась о том, чтобы её решение не оказалось ошибочным. — Судьба нашей семьи в ваших руках, доктор. Прошу вас: облегчите нам всем жизнь.