В один конец (1/2)
Первые несколько мгновений боль была настолько сильной, что Килет не чувствовала вообще ничего, кроме неё . Потом боль стала сильнее.
Как долго это длилось? Год, два? Тысячелетие? Пару секунд, скорее всего.Когда Килет наконец заставляет себя открыть глаза, мир вокруг какой-то слишком тёмный, слишком блёклый, расплывается от слёз. Она видит свою руку, красную от крови, с торчащей из плоти белой костью, сломанной пополам; она видит свои пальцы, неестественно вывернутые, с содранными ногтями; она видит серое небо, в котором кружатся крохотные чёрные точки, будто стервятники в пустыне. Килет хотела бы закричать, но по горлу вниз течёт кровь, и рёбра болят даже от самого крохотного вдоха. Килет может только негромко всхлипнуть.
Чёрные точки в небе встрепенулись, перестроились и резко начали пикировать в её сторону. Они двигались быстро, и очень скоро Килет могла разглядеть уродливые морды тварей, которым она не могла даже найти имя — с острыми зубами и голодными глазами. У Килет не было сил, чтобы перевернуться на бок, и ей было слишком страшно зажмуриться и остаться по ту сторону темноты — ей оставалось только лежать и смотреть в небо, и ждать,когда острые голодные зубы сомкнутся на её горле. Просто лежать и расслабиться, и встретить смерть, и тогда тебе больше не будет больно — пронеслось в её голове сквозь страх и боль. Донеслось незнакомым, чужим голосом, как будто пришедшим откуда-то извне.
Нет.?Нет?, — подумала Килет. Не сегодня.
Тяжёлые туши монстров ударяются о землю, там, где полсекунды назад лежало сломанное тело Килет, поймав только разлетевшиеся снопом перья. Крохотная птичка, которой обратилась Килет полсекунды назад, уже была совсем в другом месте, скрылась за высохшими ветками мёртвого леса.Сердце стучит как бешеное в её крохотной грудной клетке, тук-тук, тук-тук. Килет опускается на ветку и коротко осматривается. Боль ушла, отступила под натиском магии, но только на время — потом эта форма исчезнет, и перемолотые будто в гигантской мясорубке кости вернутся на своё место. Только сейчас Килет смогла вспомнить, как и почему сюда попала — казалось, только сейчас она смогла вспомнить собственное имя.
Она коснулась сферы, и сфера её проглотила, вот так просто. Дальше была вспышка света, потом темнота, потом боль, боль, боль. Теперь она здесь, и совершенно точно больше не в Уайтстоуне. Где бы это место ни было, Килет чувствовала тяжёлую мёртвую энергию во всём, что её окружало: деревья были мертвы, земля была мертва, даже воздух был мёртв.Где-то вдалеке возвышалась огромная чёрная башня. От башни несло запахом смерти.Килет не решилась исследовать местность дальше. Эта форма не продержится слишком долго, и вообще идти в страшные чёрные башни в одиночку — плохая идея, а Килет определённо могла теперь считаться за эксперта по плохими идеям. Она сунула руку в чёрную сферу смерти.
Остаток времени Килет тратит на то, чтобы найти укромное место. Она прячется в ущелье среди высоких камней посреди голого леса. Отсюда кружащие в небе чёрные точки едва можно разглядеть, но башня очень отчётливо возвышается над верхушками деревьев. Килет казалось, что эту башню она могла бы увидеть из любой точки, куда бы она ни пошла.
Тук-тук, тук-тук. Килет знает, что боль вернётся в любую секунду. Боль вернётся, её тело выкрутит под неестественным углом. Вот сейчас. Вот сейчас. Боль вернётся, и ей главное не закричать. Не закричать и не потерять сознание, потому что тогда её услышат и найдут, и сожрут. Килет думала: к этому времени её друзья уже должны были заметить её отсутствие. Им просто нужно ещё немного, чтобы понять, что произошло. Тогда они придут за ней.Интересно, сломает ли их сфера точно так же, как сломала её — думает Килет, и в этот момент всё её тело выворачивает наизнанку. Рот наполняется кровью, когда Килет прокусывает щёку, пытаясь сжать зубы посильнее и не закричать. Боль превращается в агонию, агония становится бесконечной. Каждый вдох. Каждый выдох. Каждое движение вызывало новую вспышку боли, словно миллионы и миллионы иголок вонзались в её тело каждое мгновение. Килет едва хватило сил на то, чтобы положить ладонь на грудь. Ей казалось, у неё ушло несколько часов на то, чтобы просто поднять руку. Мягкий белый свет вырвался из-под её скрюченных, выгнутых назад пальцев. Свет вошёл в её тело, поставил на место рёбра и с отвратительным хрустом выпрямил пальцы.
Потом боли стало слишком много, и всё вокруг вновь утонуло во тьме.Снов Килет не снилось. Несколько раз её сознание словно выныривало на поверхность реальности, и тогда Килет могла различить, как что-то нашёптывает ей на ухо слова, а что за слова, она не понимала. Ей казалось, будто чья-то уродливая рука с тонкими-тонкими пальцами гладит её по голове. Потом сознание тонуло обратно.
Когда Килет очнулась в второй раз, боль казалась ей почти привычной. Серое небо никак не изменилось с того момента, когда Килет смотрела на него в последний раз: с тех пор могли пройти минуты, а могли пройти дни. В голове было тяжело. Как будто пока она спала, из леса приползли муравьи и отложили ей в мозг яйца. Скоро они вылупятся и сделают из её черепа муравейник.Килет тихо застонала и приложила ладонь ко лбу. Рука, которую ей вчера удалось вылечить, двигалась нормально и даже почти не болела — ныли только те два пальца, где так и не осталось ногтей. Но по сравнению с остальным это были пустяки. Килет почувствовала под пальцами засохшую кровь и жар. Плохо. Это плохо. Если у неё начнётся лихорадка, если она ослабнет от потери крови, она запросто может умереть до того, как остальные до неё доберутся. О чём она только думала, когда залезала в это ущелье? Никому не придёт в голову её здесь искать, кроме, может быть, волков, чтобы обглодать её кости — если тут вообще есть волки.
Килет не поклонялась богам. Килет не верила в богов — не в том смысле, что она не верила в их существование, это было бы глупо и странно. Она не верила, что боги правда помогают смертным так сильно, как смертные того хотели бы. Килет верила в силы природы. В баланс натуральных сил. В естественный отбор. Выживает сильнейший.
Если Килет умрёт здесь, значит, она слишком слабая, и её смерть — естественный итог этой слабости. Но Килет слишком упрямая, чтобы умирать.Целой рукой Килет кое-как раскрывает сумку и, достав оттуда склянку с зельем, заливает его себе в рот, едва не подавившись. Килет ожидала, если честно, что стекло треснуло, как треснули её кости, и содержимое склянки она найдёт уже разлившимся по сумке. Но почему-то её вещи остались почти нетронутыми, как если бы сфера ломала только живое.