Глава 5. Что делают боги (1/2)

Лондон, настоящее время.

Как и на многие другие железнодорожные станции, путешественники приезжают на станцию Св. Панкрата лишь для того, чтобы уехать, и здание вокзала это крайне бесит. Эта станция — неудобно расположенное и глухое место, витрины магазинов сердито отсвечивают неестественным оранжевым светом по углам. Мало где можно присесть, — не дай бог кто-то захочет остаться тут подольше — а поесть можно только стоя, в кофе-барах и забегаловках с бутербродами, так что свежеприбывшим пассажирам приходится одной рукой запихивать в себя круассаны и отхлёбывать кофе из стаканчика в другой руке, заключая международные сделки по смартфонам, зажатым между плечом и ухом.

Когда Дирк считал себя курильщиком, а Айлингтон — своим домом, он часто приходил сюда за сигаретами и сам с лёгкостью становился таким же пассажиром — стягивая обеими руками пластик с пачки “Мальборо Лайтс”, он слушал, как его секретарша орёт в телефонную трубку о том, что он уже третий раз потерял чек с её зарплатой за те четыре месяца, что она у него работает. Больше нет ни той секретарши, ни тех сигарет, ни того телефона, но когда Дирк снова заходит в огромное станционное здание вместе с Фарой, он ощущает во рту горький вкус никотина и слышит вопли рассерженной валлийки в своих ушах.

— Значит, это то самое место? — говорит Фара, хотя и так ясно. Она внимательно осматривает помещение, глядя на каждого проходящего мимо безобидного человека так, будто он вполне может оказаться серийным убийцей. Хотя, может, так и есть, — Дирк никогда не отличался умением разбираться в людях — но, кажется, Фара чересчур подозрительна. Они сейчас не занимаются расследованием, Дирк не считает, что это их новое дело — нет ни пропавших животных, ни обезумевших супругов, ни загадки, которую нужно разгадать — а значит, им ничего не должно угрожать. —А где то самое… как оно называется?

— Переход? Портал? Не знаю точно — у него определённо есть определение, — Дирк взмахивает руками в дугообразном движении, которому не удаётся справиться с полной невыразимостью предмета вопроса. — Какое-то такое. Одно из… — он повторяет это же движение. — Из таких. Как бы они ни назывались, это именно такое.

По-видимому, Фара предпочитает не настаивать на точном определении.

— Так ты сказал, когда ты был тут прошлый раз, ты просто… переместился в Вальгаллу?Дирк размышляет, с чего это вдруг Фара ни с того ни с сего стала такой недоверчивой. У них было полно времени в самолёте, но Фара в основном молчала. После той спешки, в результате которой они смогли попасть на первый же доступный рейс в Лондон, Дирк был нервным и взвинченным, к тому же его переполняло воодушевление при мысли, что скоро они смогут вернуть Тодда, но Фара отключалась и только бормотала ответы на какие-то вопросы Дирка. Прямо из аэропорта Хитроу они отправились на станцию Св. Панкрата, Дирк вприпрыжку, а Фара с некоторым скептицизмом, не переставая крутить и вертеть в руках маленькую игрушку-антистресс на своём брелоке. Эту игрушку Дирк купил ей как-то по случаю — она была зелёная, а это любимый цвет Фары.— Да. Было порядком удивительно, — говорит Дирк, понижая голос, чтобы люди вокруг не расслышали. — Это произошло в связи с куда более крупным расследованием, я полагаю — хотя я никогда не был в этом как следует уверен, потому что мне так и не заплатили. Мне вообще никогда не платили до Сиэтла — ну ты в курсе — и если честно, я должен сказать, что это было совершенно незнакомое ощущение, когда у меня появился такой благодетель, как ты!— Дирк, не отклоняйся от темы.

— Ах! Ну да. Итак, то расследование привело меня на эту станцию ранним утром, и здесь происходило нечто странное. Похоже, что боги используют это место как… “Центр перемещений” — то, с помощью чего они переходят из нашего мира в Вальгаллу.

— Боги? Их что, много?

— Да, Фара. Много. Как-то маловероятно, чтобы был только один бог, разве нет? Тогда им было бы ужасно одиноко.

— Я даже представить себе не могу, что такое возможно, — признаётся Фара.

Дирк улыбается ей одной из своих самых ободряющих улыбок и похлопывает её по плечу.

— Вполне понятно. Как говорится, чтобы поверить в пудинг, нужно увидеть пудинг.Дирк обшаривает взглядом всё вокруг, пока не обнаруживает крупные металлические часы, свисающие с потолка в центре станции. Почти полночь, последние красноглазые пассажиры садятся в последние поезда, чтобы пуститься в ночное путешествие вглубь континента.

Осталось всего несколько часов. Лишь несколько часов, и Дирк вернёт Тодда, чтобы тот был рядом с ним, где и должен быть.

*Кембридж, прошлое.

Неумолимо приближается зима. В воздухе висит запах промокшей травы и влажных булыжников. В долгую ночь просачивается тёплый жёлтый свет со стороны круга Северного дворика. Одностекольные окна в комнатах колледжа — несомненно, отличные в эстетическом смысле — никуда не годятся для удерживания тепла, и Тодд оклеивает стёкла старыми распечатками. Он включает их жалкую крошечную батарею и покупает одеяла потолще, применяя все тактические приёмы, которые он усвоил за годы экономии на отоплении.Теперь он не каждый день навещает Рега. Это происходит раз в неделю, и теперь ему бывает нужно помочь разыскать по семь запропавших вещиц, но зато и разочарование от того, что машина времени всё так же неисправна, настигает его лишь раз в неделю. Тодд не хочет приписывать машине человеческие черты, но у него такое чувство, что когда Рег говорит, будто машина чего-то дожидается, то он имеет в виду некое упрямство, как у лошади, которая кочевряжится и не хочет прыгать через препятствие.

Музыка, которую сочиняет Тодд, становится более сложной и напряжённой, глубокой и слишком замысловатой. Как-то вечером в комнате Ричарда и Джона у него получается придумать и сыграть особенно сложное гитарное соло. Джона нет в комнате, он ушёл на одну из своих невнятных политических дискуссий, которыми он разнообразил свои вечера, оставив Ричарда сидеть за компом, а Тодда валяться на своей кровати с гитарой, не подключённой к комбику — чтобы не мешать Свладу в комнате напротив.

После трёх неудачных репетиций Ричард достаёт из принтера несколько свеженапечатанных листов и по деревянному полу подъезжает к Тодду в своём кресле на колёсиках.

— Держи, — Ричард кладёт стопку у ног Тодда. Даже вверх тормашками аккуратная запись нот на линейках выглядит пугающе знакомой. — Отбрось весь этот кусок с андантино, пока не начнёшь пиццикато, и тогда будет звучать не так хреново.

— Ты записал мою музыку?— Ага. Так что постарайся для меня и сделай звучание получше. По кому это ты так страдаешь? — увидев ошарашенное лицо Тодда, Ричард лишь закатывает глаза. — Какое-то разбитое сердце, мудовые страдания, “все меня бросили, только трактор остался” и прочая фигня. Это же не просто так.

— Я просто скучаю по дому, — Тодд собирался соврать, но едва он произносит эти слова, как горло сжимается, а глазам становится жарко.

Ричард великодушно отворачивается, позволяя Тодду успокоиться без взглядов со стороны.

— Ты собираешься в Сиэтл на Рождество?

— Нет, — отвечает Тодд, голос срывается от горького смеха, который он не может подавить. — Я не могу, э-э-э… купить билеты. А ты? Поедешь в Эдинбург?Ричард тяжело усаживается за свой синтезатор, поправляет сзади длинный подол своей зелёной рубашки на манер фрака, смотрит на комнату и две кровати. Переключает какие-то настройки, сдвигает пару фейдеров, несколько раз играет “до” в средней октаве до тех пор, пока ему не удаётся услышать какое-то почти незаметное различие в звучании, после чего начинает играть медленную мелодию о чём-то, для чего Тодд не смог бы подобрать слов.

— Это прозвучит немного мелодраматично, — начинает Ричард, его рука движется над клавишами, мягко нажимая на них.

— Уверен, что синтезатор этому поспособствует.Ричард улыбается.

— Ага. Ну, я не стремлюсь это упростить для себя. У меня нет никого в Эдингбурге. Вообще-то у меня нигде никого нет, — Ричард умолкает, его руки остаются в середине клавиатуры, а потом переходят на другую октаву. — Мои мама с папой типа как… померли несколько месяцев назад. Как раз перед началом учёбы.— Несколько месяцев? Вот чёрт, Ричард, мои соболезнования. Я понятия не имел.

Ричард качает головой, резче нажимает на клавиши, ускоряя ритм.

— Спасибо. Знаешь, это странно. Мы с ними никогда не были так уж близки — вообще-то я их едва знал. Моя мама занималась компьютерами, а папа скорее был женат на своей церкви. Оба всегда были заняты. Они погибли в аварии — я же знаю, что ты хочешь об этом спросить, — Ричард поднимает взгляд и чуть улыбается, заметив виноватое выражение лица у Тодда, потому что да, именно об этом он и хотел спросить. — Судя по всему, они умерли быстро. Я уже был здесь, так что мне не пришлось из-за этого откладывать начало занятий. У них было не так уж много вещей на продажу. У меня есть сбережения в банке… но нет места, куда я мог бы возвратиться.

— Я очень тебе сочувствую, — снова беспомощно говорит Тодд.Ричард кивает, пожимает плечами.

— Всё нормально, я же говорю. Просто я так хотел бы, чтобы хоть один из них оставил мне письмо или… — палец Ричарда нажимает на клавишу, звучит фальшивая нота, которая разгоняет его мысли. — Нет. Слушай, мы можем… можем просто сыграть что-нибудь?*Тодд возвращается в их со Свладом комнату в час ночи, разум затуманен, в животе горечь потери — и из-за Ричарда, и из-за длительного отсутствия Аманды, Фары и Дирка в его собственной жизни. Он хочет упасть в кровать и уснуть, избавиться от этих чувств, но Свлад ещё не спит. Он сидит за столом, вокруг раскрыты толстые книги, на стол наклеено множество листочков с нацарапанными на них заметками, подсвеченными янтарным светом лампы.

На Свладе большой шерстяной свитер, кремовый. Когда стало заметно, как Свлад ёжится от холода, Тодд отдал ему этот свитер под видом ненужного ему подарка от выдуманной на ходу семьи. Рег выдаёт Тодду деньги так, будто не знает, что они такое, — не исключено, что и правда не знает — но нужно ещё постараться, чтобы Свлад принял от Тодда хоть что-то.

Свлад отказывается брать деньги, хотя они явно ему очень нужны. Вот ещё одна черта, прямо противоположная характеру Дирка. Тот ворует как дышит, особенно в том, что касается одежды. Тодд неоднократно с раздражением перетряхивал шкаф Дирка, чтобы вернуть себе все украденные вещи: свитеры, носки, футболки — а Дирк застенчиво стоял рядом, пытаясь оправдать наличие в его шкафу очередной вещи Тодда.

— Да, ну ладно, это для дела — мне был нужен этот оттенок морской волны, он сочетается с тем фиолетовым галстуком в морковках — эй, ну ты что, это точно моё! Ладно, теперь я припоминаю, что эти джинсы мне коротковаты, так что, может, я и ошибаюсь, но в целом, мне кажется, мы можем заключить, что это было довольно умеренное воровство, может, просто скажешь спасибо и на этом?

Господи, как же ему не хватает Дирка. Тодду уже понятно, что эта ночь будет тяжёлой. Он берёт с полки белый пластиковый электрочайник. Чайник пуст, и Тодд идёт в ванную наполнить его. Вернувшись, он ставит его на базу и включает. Вскоре раздаётся шипение нагревающейся воды, и только теперь, похоже, Свлад замечает присутствие Тодда.

— Спасибо, — бормочет Свлад, не переставая мусолить во рту кончик ручки.

— Да не за что. Ты не против, если я выключу верхний свет?

— М-м-м? — Свлад вяло моргает, смотрит вверх и в сторону Тодда. Его глаза выглядят усталыми, и не сразу фокусируются. — Ой, боже! Уже так поздно?— Почти два ночи.

Свлад морщится и прижимает пальцы ко лбу. Стонет.

— Блин… Я пытался сформулировать это пять часов подряд, а успел только… — Свлад осматривает написанное. — Три абзаца? И я ненавижу каждое слово. Это просто кошмар какой-то. Чёрт, ну что со мной такое?

Тодд уже свыкся с этими вспышками негодования у Свлада, когда тот выполнял домашние задания, и уяснил, что не стоит использовать поддержку в положительном ключе (“Ты вовсе не глупый”, “С ума они сошли столько тебе задавать”, “Я и произнести-то имя того чувака не могу, неужто он такой важный, чтобы так переживать?”), потому что Свлад в ответ обычно орёт на Тодда и уходит в приступ самобичевания, который продолжается до следующего утра, но всё-таки есть некоторый предел тому, сколько Тодд может терпеть ругательства Свлада на себя самого и не вмешиваться.

— Всё с тобой нормально.

Свлад с сарказмом фыркает.

— Я несомненно самый худший студент на этом курсе. У меня тройки за три мои последние эссе, и даже мой руководитель отвёл меня в сторонку и спросил, точно ли мне по силам учёба. А может, мне и не по силам. Может, мне просто надо бросить это уже.

Тодд не знает, что сказать. Как ни затруднялся бы Свлад с написанием эссе, бывают моменты, когда он возвращается с консультаций с выражением восторга на лице после высокоинтеллектуальных абстрактных дискуссий с преподавателями или другими студентами. Как правило, такое случается непосредственно перед приемом очередной порции таблеток.

Взгляд Тодда к открытой упаковке таблеток в углу стола выдаёт его мысли. Свлад замечает, куда Тодд смотрит.

— Думаешь, это из-за лечения, да? — тихо спрашивает Свлад. Тодд ничего не говорит, намёк и так ясен. Свлад берёт упаковку, крутит её в руке, напряжённо разглядывает картон, будто тот может что-то сообщить. — Ты хочешь, чтобы я перестал их пить?— Нет, — поспешно отвечает Тодд. Свлад смотрит на него, прищурившись. — Я ни за что не полезу в вопросы твоего здоровья. Тут не мне решать — только тебе.

Свлад молчит. Тишина продолжается так долго, что Тодд оставляет Свлада и проходится по комнате, — убирает, складывает свои вещи — потом принимает душ.

Он переодевается в одежду для сна: футболку с длинным рукавом, штаны и теплые носки —без них никак не обойтись в эту пронизывающе холодную ночь, и возвращается в комнату. Свлад уже лёг и смотрит в потолок, на тумбочке чашка остывающего чая.

Тодд забирается в свою кровать, выключает свет и почти уже засыпает, когда голос Свлада тихо раздаётся в темноте:

— Ты останешься тут на Рождество?

— Ага. И Ричард тоже.

— А ты мог бы… если я сделаю то, о чём говорю… ничего, если ты…— Да, Свлад?

— Ты бы помог мне? Если бы я решил… перестать принимать таблетки. На Рождество. Ну просто чтобы понять, как буду себя чувствовать без них.

Тодд тщательно контролирует своё дыхание, чтобы не выдать ликование.

— Какая помощь тебе нужна?

— Не знаю. Может, ты просто… побудешь тут со мной?

Господи боже. Тодд хочет выпрыгнуть из кровати, вытащить Свлада из его кровати и трясти его, пока до того не дойдёт, что Тодд ради него способен очень на многое, но он понимает, что вне контекста делать это бессмысленно. Сейчас они знакомы меньше трёх месяцев. Свлад не сможет понять, не зная о Дирке — не зная о том, кемДирк является для Тодда, не зная, что Дирк сделал для него — и скольким Тодд ему обязан.

— Конечно же, — говорит Тодд.

— Спасибо. Я просто не знаю, как тебя благодарить, Стив.

Впервые Тодд сожалеет, что позаимствовал чужую личность. Он хочет, чтобы Свлад сказал “Тодд” таким же очарованным, счастливым тоном, как говорит Дирк. Он хочет услышать своё собственное имя, почувствовать себя собой, а не вымышленным персонажем, чью личину он надел ради раскрытия дела, которое никак не хочет начаться.

*Лондон, настоящее время.

К трём утра все оставшиеся пассажиры утаскивают свой багаж вместе с депрессией в тёмную ночь поблизости от вокзала Кингс Кросс в Лондоне. Дирк засыпает, положив голову на плечо Фары, они сидят на нестерпимо холодной и по-военному жёсткой скамейке из серебристого металла.

Фара неотрывно наблюдает за новоприбывшими скитальцами, которые уже начинают собираться в большом гулком станционном зале. Они входят один за другим, почти без перерыва, все одеты в лохмотья, у некоторых пакеты, набитые каким-то барахлом. По каждому из них понятно, что это один из бездомных, которых в Лондоне наверняка сотни. Вопреки ожиданиям Фары, они не ищут места для ночлега, и не похоже, что они знают друг друга — они не обмениваются сигаретами и даже не смотрят друг на друга — но кажется, что они двигаются каким-то узнаваемым, общим для всех образом. Они все бредут, одинаково склонившись, и двигаются в противоположном от Фары и Дирка направлении — к большому навесу над железнодорожными путями, где расположены платформы. Фара не заметила бы этого, если бы не годы тренировок.

— Дирк, — шепчет Фара, толкая Дирка плечом.— Опоссум, — бормочет Дирк, просыпаясь. Он протирает лицо ладонями и поворачивает голову налево, почти на девяносто градусов, после чего охает — позвоночник напоминает ему, что нет, он не сова.— Думаю, это происходит прямо сейчас, — говорит Фара, хватая и сжимая руку Дирка. — Что-то происходит. Что-то несомненно происходит.Она не понимает, что именно, а всё, что ей говорил Дирк — это лишь смутное описание того, как люди вместе идут в одном направлении, чтобы неведомым образом переместиться в другое измерение. Люди вокруг явно идут вместе с какой-то целью. У Фары захватывает дух, когда она понимает: скоро она сможет увидеть то самое перемещение богов.

— О! — радостно выдыхает Дирк. — Да, наверное, так и есть. Я припоминаю! Пойдём.

Дирк ведёт Фару за руку следом за фигурами в лохмотьях. Вокруг эхом отдаётся звук их шагов — всё, что можно услышать помимо тихого гомона от перешептываний между дамами с пакетами и бездомными мужчинами.

— Куда они идут? — спрашивает Фара, когда они проходят мимо закрытых турникетов, следуя за мужчинами и женщинами впереди, и выходят на длинную платформу.

— К той штуковине! — с восторгом объясняет Дирк. — Она такая, немного хитрая. Хитрая штуковина. Хитровина?Люди двигаются вместе, усталые мужчины и вымотанные женщины всё дальше и дальше заходят на платформу, конец которой теряется в тени. Один за другим они исчезают из вида.

Несмотря на то, что они продолжают идти прямо, эти люди нигде не показываются снова. Осознавать это как-то неуютно. Что-то тут не так. Она отпускает руку Дирка и идёт быстрее, устремляясь к концу платформы.

Ничего. Только голая стена, плоский кирпичный край навеса.— Они исчезли, — шокированно говорит Фара. — Исчезли? Как они могли исчезнуть, люди же не могут просто исчезнуть? Это… невозможно!Дирк широко улыбается, указывает на своё ухо.— Ты слышишь?Тихий шум, такой низкий, что от него вздрагивают волоски на руках Фары. Он напоминает Фаре горловое пение инуитов*, она слышала его однажды — когда они с Патриком ездили в Гренландию, где её главной обязанностью было ограждать пятнадцатилетнюю Лидию от алкоголя и парней. Фара насторожённо поворачивает голову. Этот звук проходит через неё неизвестно откуда, как водопад. Она с опаской переступает возле края платформы, пытаясь определить источник звука. После каждого выверенного шага она останавливается и прислушивается, сориентировавшись, делает следующий шаг.

А потом, вот! И как только она находит то место, воздух вокруг неё кристаллизируется и исчезает с такой неожиданностью, что сознание Фары разлетается на куски в изумлении и панике, захлестнувшей её, и она внезапно оказывается в совершенно другом месте.

— Ох, — выдыхает Фара, обнаруживая, что теперь она стоит в гигантском каменном зале — опилки и солома валяются в углах под невероятно длинными столами, на которых приветливо горят свечи в блестящих бронзовых канделябрах — и тут же бросается на помощь Дирку, на которого со сводчатого потолка слетает орёл, жадно нацеливший клюв на его голову.

*Кембридж, прошлое.

С серого неба валятся мягкие белые хлопья, покрывая дорожки и карнизы Св. Сэдда словно холодной пеной. Это снег. Свлад узнаёт снег, он уже видел его, путешествуя по Европе, но воспринимает его теперь совершенно по-новому. Как он тает там, где потеплее, как он твердеет и грудится в прохладной тени. Как он понемногу украшает ухоженные газоны Северного дворика. Как он сверкает. Как он хрустит под ногами. Как бережно он целует его руки, лицо и шею, а потом жалит.Он ютится поверх красных отметин на запястьях Свлада — раньше там были его часы, но теперь они брошены в кровати, из них вынута батарейка, и они наконец-то молчат. Больше нет напоминаний об очередном приёме. Но и без них Свлад знает, что должен пить таблетки. Он чувствует это по тому, как всё вокруг давит на него. Этот снег. Это небо. Сеть окон вокруг дворика, всё закрыто, занавески задёрнуты, почти везде темно — жильцы разъехались по домам, к своим семьям. Так много людей. Их жизни можно расслышать на самом краю поля слуха Свлада, они куда тише, чем яростное пищание его электронных часов, но тревожат его ничуть не меньше.

Свлад прогуливается вокруг дворика чёткими шагами, с пятки на носок, чувствуя, как его ступня сгибается внутри его кроссовка, и как кроссовок сгибается в соприкосновении с землёй.

Он замечает, как снег превращается в лёд в промежутках чёрных металлических труб, опоясывающих здания колледжа как ползучие лианы. Он обращает внимание на стриженые кусты живой изгороди вокруг дворика, на них точечки сахарно-розовых цветов.Он смотрит на всё вокруг и пытается понять, что они такое, и вдруг они начинают говорить с ним; он вспоминает женщину в теплой меховой шубе. У неё ярко-синие глаза, она протягивает руки и так нежно улыбается.

— Suh fii cuminte. Totul o suh fie bine, Svlad.Она обманула его. Свлад так и не знает, зачем.

Свлад подходит к выходу из Северного дворика, ощущая жёсткость каменной дорожки под ногами, от стен исходит холод. Он добирается до своей комнаты и прикасается к гладкому металлу дверной ручки.

Что-то настигает его, словно пальцы призрака касаются тыльной стороны его ладони. Чувство глубокого заблуждения звенит в нём. Не пытаясь прогнать его, Свлад замедляет дыхание, позволяет напряжению на секунду завладеть собой, и оно вскоре исчезает, уступая место другому чувству.

“Я услышал тебя, — думает Свлад. — Я тебя заметил”.

В их комнате тихо. Стив сейчас с Ричардом, они провожают на поезд Джона, тот возвращается в Лондон к своей семье на рождественские каникулы.

Свлад проходит по комнате. Он наполняет пластмассовый кувшин водой из-под крана, ставит его вместе с чуть надколотой колледжской кружкой на свою тумбочку. Переодевается в светло-голубые боксеры и большую футболку — совершенно новую футболку, отданную Стивом, потому что ему она разонравилась.

Когда ткань футболки касается его кожи, он испытывает от неё то же ощущение, что только что от дверной ручки. Свлад замечает его и не паникует, он вежливо принимает ощущение к сведению, и оно исчезает.

Свлад не чувствует запаха хлорки или лекарств, не ощущает впивающихся в него игл и холодной жидкости, поступающей под кожу. Вместо этого Свлад обращает внимание на то, что происходит в действительности. Упругость его кровати, когда он мягко усаживается на неё. Легкое шевеление волос на его ногах, когда их обдувает струя прохладного воздуха.