Глава 3. Чёрные линии (2/2)

Вместо неё она взяла с собой кастет. Вспоминая аналогичный, который она когда-то дала Тодду, она будто слышит злорадный смех его смерти, звенящий в её ушах.

— Дирк! — кричит Фара, ударяя по двери достаточно громко, чтобы заглушить этот чудовищный звук. — Дирк, я выломаю эту дверь, если ты не…Дверь распахивается внутрь. Глаза Дирка тёмные от усталости, щёки отёкшие и в пятнах. Он в пижамных штанах и белой майке, заляпанной кетчупом и какими-то тёмными полосками неясного происхождения. Запутанные волосы слипшиеся и жирные, на два тона темнее, чем обычно, что лишь подчёркивает его ненормальную бледность.

— Преет, — говорит Дирк. Его взгляд встречается со взглядом Фары, а потом опускается к ковру на полу между ними.

— Эм… — Фара не знает, что сказать. Она забыла всё, что готовилась сказать ему.— Я…Дирк стоит поодаль, всё так же глядя в пол, и ждёт, когда она пройдёт внутрь.

Беспорядок в квартире Дирка — совершенно обычное дело. Разбросанные по полу контейнеры от купленной на вынос еды. Переполненные мусорные корзины. На одной стене множество фотографий и клейких листочков для заметок, на которых написано по одному слову, между ними паутина связей, проложенная красной ниткой, которая крепится к канцелярским гвоздикам. Но сегодня тут наблюдается дополнительный слой разгрома. Контейнеров от еды не просто много, они валяются повсеместно, брошенные как попало. Мусор вываливается из корзин, создавая реальную угрозу для здоровья, а не только выдавая лень кого-то, кто не может побеспокоиться о том, чтобы спуститься вниз к мусорным бакам. Со стены всё сорвано, и висевшие на ней фотографии рассыпаны по полу.

— Где Бернис? — спрашивает Фара, переступая через мусор и высматривая хоть какой-то признак присутствия маленькой чёрной кошки-акулы.

Дирк пожимает плечами и скрючивается на единственном углу дивана, который не завален мусором. Он дотягивается до белого контейнера с едой и скребёт в нём палочками.

— Выпустил её в окно несколько дней назад. Больше не видел. Наверное, она на меня сердится.

— Сердится?

Дирк уклончиво мычит, доставая из контейнера лапшу и отправляя её в рот.

— Я не могу найти её еду под этим… эм… — Дирк взмахивает рукой, указывая на разруху в квартире. — Всем.

— Я уверена, что она вернётся.

— Если она умная, то не вернётся. Ей нужно подыскать себе новый хороший дом. Или хороший океан где-нибудь. Где много рыбы и мало тюленей, — он корчит недовольную гримасу и возвращает лапшу обратно в контейнер. — Отвратительная еда. Почему вдруг вся еда на вынос во всём Сиэтле стала такой безвкусной? Они что, провели какую-то конференцию и сговорились? Или в Сиэтле дефицит глютамата натрия? Или что?— Дирк, я отправляла тебе сообщения, ты получал их?— Телефон сдох. А зарядка… — Дирк смотрит вокруг, не двигаясь с дивана. Наконец он сдаётся и пожимает плечами. — Ты понимаешь. Под этим всем.— У нас есть клиент.

Повисла другая, напряжённая тишина. Дирк сглатывает, барабанит пальцами по коленям.

— Наше агентство закрыто, — говорит Дирк тихо. — Навсегда.

Фара выдыхает с облегчением. Это хорошая новость. Не то чтобы это её не ранило, но это всё равно хорошо. Фара и не ожидала, что агентство переживёт смерть Тодда. Конечно, это скажется на их финансовом положении, но деньги Фару волновали в последнюю очередь. Она продаст офис, восстановит капитал, и ей хватит на жизнь, пока она не отыщет себе другую работу, которая позволит поддерживать Дирка и обеспечивать Аманду лекарствами от парарибулита.

— Ладно. Это хорошо. Я думала…— Я собираюсь вернуться в Англию.

Фара часто моргает.

— Ты... что?— Там было легче.

— Ты же ненавидел Англию! — Фара только теперь замечает, что кричит. Дирк вздрагивает, на его лице напряжение. Фара понижает голос. — Прости, прости. Я просто… Я не понимаю.

— Сам не понимаю, — говорит Дирк, его голос дрожит. Он смотрит в пол, его плечи вздрагивают в волнении. — Я больше ничего не понимаю. Но я понял, где я был в Англии. Я был в одиночестве. Без друзей. Это был просто я и мои — мои дела. Я это понимаю. Но я не… — Дирк принимается отчаянно вытирать слёзы, его голос прерывается. — Фара, я… я не понимаю, как мне… как мне идти дальше без него. Так что мне нужно вернуться назад. Мне нужно, мне нужно…Фара не назвала бы себя тактильным человеком, но она немедленно придвигается к Дирку и крепко его обнимает. Дирк наклоняется к её плечу. Его тело содрогается, Фара прижимается лицом к его шее и поглаживает его по спине, тихонько успокаивая его.

— Ты не один, — шепчет Фара, когда рыдания Дирка переходят в редкие всхлипывания. —Я с тобой, Дирк. И я, и Аманда… мы с тобой, мы рядом. Если ты хочешь вернуться в Англию, то это твой выбор и мы не будем тебя отговаривать. Но мы любим тебя, и если ты захочешь остаться в Сиэтле, мы поможем тебе справиться. Мы тебя не оставим.

Дирк кивает ей в плечо, шмыгает носом.

— Прости меня.

— Не надо, — говорит Фара, не добавляя, что это ей следует просить прощения.*Кембридж, прошлое.

Работать под прикрытием совершенно без подготовки Тодду в новинку. Обычно у них есть способы избежать этого. Фара открыла банковские счета почти на всех континентах, но случайное перемещение во времени, разумеется, делает их недоступными для Тодда.

Вместо этого он просит денег у Рега, которые тот и предоставляет без малейших возражений. Здоровую, пухлую пачку денег, в которой, — хотя Тодд и не знает курсов валют — наверное, около тысячи долларов.

Он тратит утро на изучение мест для шоппинга в Кембридже и начинает с покупки большого чёрного чемодана на колёсиках, а дальше набивает его теми базовыми вещами, которые, по его мнению, могут принадлежать студенту среднего достатка. Это одежда (включая большую джинсовую куртку, выглядящую потрепанной на грани приличия), постельное бельё, несколько пачек бумаги и упаковка дешёвых ручек, бритвы и гель для укладки, зубная щётка и зубная паста.

В поиске гигиенических принадлежностей он оказывается в небольшой аптеке. Крупный зелёный медицинский крест над приветливой кассиршей вызывает у Тодда приступ ужаса — впервые с момента его приземления после падения. У него осталось всего три или четыре дозы лекарства от парарибулита в маленькой бутылочке, которая всегда при нём. Парарибулит не такое уж известное заболевание, а лекарства от него настолько мощные, что отпускают их обычно строго по рецепту.

Тодд размышляет, понадобится ли ему посетить врача и подтвердить диагноз, — если это вообще можно сделать без паспорта или свидетельства о рождении — но принимает решение дождаться, пока кассирша начнёт пробивать его покупки, и посмотреть, как пойдёт. Приступов у него нет уже с неделю, и это довольно долго для него. Тодд не хочет рисковать, боясь, что это может привести к чему-то из ряда вон выходящему.

Его чемодан катится по улице за ним следом, Тодд пытается отвлечься, чтобы просто купить нужное и не думать о мучениях, которые сопровождают приступ без приёма таблеток. Его внимание привлекает один магазин в стороне от основной улицы. Он музыкальный: витрина целиком заполнена гитарами, и на их длинных грифах висят ярлычки, как на собаках в зоомагазине.

Тодд подкатывает чемодан поближе. На каждом ярлыке с абзац текста — это истории, написанные в романтическом, трогательном стиле. Ему хочется поближе посмотреть на одну из гитар. "1979-81 Fender Lead II, очень редкая, в отличном состоянии, укомплектована оригинальным чехлом Fender — 795 фунтов".Тодд оказывается в магазине прежде, чем успевает вспомнить словосочетание "не поддаваться импульсам". Владелец магазина с длинными седыми волосами, забранными в хвост, и с серьгой в левом ухе, ловит взгляд Тодда и от души улыбается.

— На что любуешься? На “Gretch”?— Нет, на “Fender”, — говорит Тодд, не в силах хоть на миг отвести от гитары взгляд.— Американец, да? Это настоящий американский звук — сделана в США, “Mustang-Style Fender Lead II”, великолепное качество, оригинальный футляр в комплекте.

— Можно попробовать?— Конечно, приятель. В этом магазине гитары не для того, чтобы просто любоваться на них.

Тодд ставит свой чемодан в уголке и с благоговением снимает “Fender” с подставки. У него никогда не было гитары дороже двух сотен баксов, и его сердце колотится.

Гитара выглядит вполне ухоженной. Тодд проводит по струнам: нужно настроить, но звучит потрясающе красиво. Он подкручивает колки, настраивая гитару, как делал уже сотни раз. Проходится по ладам, проверяя настройку, и начинает играть “Master of Puppets”.

— Э-э, скажите… — обращается Тодд к владельцу магазина. — А у вас есть какой-нибудь комбик, который я смогу унести?

*— Да ты чё-ё-ё, — обалдело протягивает Ричард, разглядывая гитару в руках Тодда. Они стоят в коридоре, разделяющем их комнаты, Ричард выскочил, в чём спал — в штанах и белой футболке. Он расплывается в улыбке. — Охренеть просто! Это же… вот чёрт! Это просто чудесно!— Ага, как у Клэптона…— С которой началось “Hard Rock Cafe”! — возбуждённо вопит Ричард. — Чёрт. Так ты играешь?Выражение лица Тодда выражает всю нелепость предположения о том, что он может не играть. Он ставит комбик на порог комнаты Ричарда, тот отскакивает, впуская Тодда к себе.

Комната Ричарда примерно вполовину меньше комнаты Тодда, хотя она всё равно рассчитана на двоих. Огромное количество всякого барахла будто делает её ещё меньше. Тодд припоминает тайную лабораторию Патрика Спринга, хотя здесь не столько стимпанка: огромный, чуть не до потолка, системный блок мигает красными и зелёными огоньками. На металлической подставке гнездится синтезатор, позади него полноразмерный микшер и небольшая барабанная установка. По полу ползут провода, некоторые из них уходят в окно, остальные скрываются в отверстиях, очевидно, недавно просверленных в стене.

— Что-то мне подсказывает, что ты вряд ли получишь назад свой депозит на проживание, — замечает Тодд и кладёт свою новую гитару на ближайшую кровать.

Ричард фыркает.

— Всё, что было — две несчастные розетки! Две! Они сами виноваты, что мне пришлось импровизировать. И в любом случае, я не сделал ничего такого, что нельзя исправить за полдня. И к тому же, как тебе вот это? — он тянется к объёмистому монитору компьютера и включает его. На экране появляется таблица с изображениями, передающимися с шести камер. — Удалось подключиться к системе видеонаблюдения Св. Сэдда!— Зачем?..Ричард пожимает плечами.— Хотел посмотреть, получится ли. И получилось. Ну-ка, включай комбик вон в ту розетку… нет! Не в ту, та нужна для… да, вот в эту. Отлично, нужен какой-нибудь разъём?*Каков наиболее убедительный аргумент, оспаривающий существование объективных моральных фактов? Работает ли он?

Свладу знакомы эти слова, но в другом порядке. Он смотрит на этот заголовок, небольшая зелёная настольная лампа освещает печатные буквы.

Свлад целиком готов к учёбе — чай налит, тетрадь открыта, лекарство принято, даже колпачки с ручек сняты. Он готов писать своё первое настоящее эссе для своего первого домашнего задания. Этика. Свлад полагает, что этика ему понравится. Моральные принципы, которые регулируют поведение людей. Свлад много раз испытывал на себе сомнительное в моральном плане поведение, и было бы просто великолепно наконец разобраться в этой теме.

Свлад подносит ручку к бумаге:Каков наиболее убедительный аргумент, оспаривающий существование объективных моральных фактов? Работает ли он?

...И ничего не происходит.

Свлад хмурится. Он встряхивает руками, глубоко вдыхает и снова склоняется над столом.

Ручка заносится над бумагой, и…Каков наиболее убедительный аргумент, оспаривающий существование объективных моральных фактов? Работает ли он?

… Ничего. Опять. Свлад прикусывает нижнюю губу.Ничего. Свлад никогда до этого не думал о “ничём”. Всегда же было хоть что-то.

Свлад делает большой глоток чая и покручивает ручку между пальцами. Он пытается подумать о ситуациях, подобных этой. Из памяти всплывают неясные образы повёрнутых компьютерных экранов, ремней, до синяков врезающихся в его запястья, пота, стекающего вокруг липких датчиков электрокардиограммы. Его уже просили писать эссе раньше, ещё до того, как он освободился. До того, как несколько лет был бездомным. До того, как промокал под дождём, пытаясь помыться. Дурно пахнущий и отвратительный. Сам себя ненавидящий. Мечтающий вернуться в дом, которого у него никогда не было. Мечтающий, чтобы всё это прекратилось.

Таблетки приглашающе поблёскивают из своего блистера. Свлад импульсивно тянется к ним, тут же осознаёт это и отдёргивает руку. Ещё и десяти минут не прошло, как он их принял. Он понимает это скорее благодаря таймеру на его электронных часах, чем собственному чувству времени (краткосрочная память с некоторых пор не является его сильной стороной). Таблетки вызывают приглушающее боль чувство оцепенения, которое Свладу уже начинает нравиться, особенно в моменты тревожности.

Не то чтобы сейчас ему тревожно. Сердце его бьётся спокойно, а мысли словно кристально чистое озеро сплошного ничего. Принятые десять минут назад таблетки исправно действуют, и в этом нет ничего странного. Почему же ему хочется ещё?— Раз, два, три, четыре!Резкий скрежет электрогитары, рука бьёт по струнам. Несколько нот, звон тарелок. Тяжёлое рокотание бас-барабана, затем удары по другим барабанам. Ритм ускоряется — гитара солирует, вёдет за собой барабаны, звук всё громче, гитарные риффы словно соревнуются с барабанной дробью, пытаясь нагнать друг друга.

Свлад затыкает уши руками, отодвигает стул и вскакивает.

Эта музыка слишком громкая, она оглушает его. У него в животе всё сжимается, а голова уже гудит. Музыка просачивается во все поры его тела, забирается под ногти, в его рот и нос, устремляется в лёгкие непереносимым смертельным ядом.Бежать. Сейчас? В окно? Он бы мог выпрыгнуть в окно. Или выбежать в коридор — из которого и доносится эта музыка. Попробовать прекратить её. И учитывая, что у Свлада до сих пор не было эпизодов спонтанной левитации, он решает, что второе более осмысленно.

Свлад толкает дверь плечом и вываливается в коридор. Музыка раздаётся из комнаты напротив, дверь слегка приоткрыта. Вместе с музыкой его затапливает круговорот идей, целая куча предчувствий, таких болезненных, раскраивающих его сознание, завладевающих его мыслями, прорывающихся через нежную материю этого защитного ничто вместе со звуком, звуком, звуком…Свлад упирается в дверь, распахивает её локтями, кричит:— Прекратите! Прекратите!Музыка, взвизгнув, тут же умолкает. Шум стихает. Взбесившееся дыхание Свлада рвётся из груди, покалывая в лёгких. Паника всё ещё здесь, на задворках его разума, но те мысли больше не настигают его.

Чисто. Пусто. Нечувствительно.

— Господи, чувак! Что с тобой такое?

Свлад открывает глаза — сам не заметил, когда закрыл их — и убирает руки от ушей.

Его сосед по комнате, Стив, смотрит на него с тревогой, сжимая гриф электрогитары, висящей на ремне поперёк его тела. В углу, за большим пультом с разными кнопками и переключателями, сидит человек, которого Свлад помнит по своему первому дню в Св. Седде, это тот блондин, который пытался протащить синтезатор в дверь. Полностью игнорируя размеры комнаты, он как-то ухитрился втиснуть в неё целую ударную установку. Кто-то ещё, кого Свлад совсем не знает, смуглый, с густыми бровями и гладко зачесанными назад волосами — сидит за барабанами.

— Нечего врываться сюда, ублюдок! — Свлад понимает, что этот человек кричит на него. — Стучаться надо, не в курсе?

Свлада ещё никогда не называли ублюдком, и его это на мгновение смущает, но тут же он вспоминает всепоглощающую боль от той музыки, и злость от того, что он был вынужден без предупреждения слышать её, расправляет его плечи.

— Это было громко! — взрывается Свлад. — Чрезмерно громко! И даже если бы я постучал, вы всё равно ни за что не расслышали бы, что я предупреждаю вас о своём визите, за этой душераздирающей какофонией подростковой музыкальной агрессии!Свладу ещё не доводилось слышать такой звенящей тишины. Всё равно что время вдруг замерло бы на секунду, устыдившись. Наконец, нервное хихиканье темноволосого парня-ударника нарушило тишину.

— Эй, Свлад… успокойся, — Стив снимает с себя гитару и осторожно кладёт её на одну из кроватей. — Прости, чувак — я не знал, что ты уже вернулся, я бы зашёл и пригласил тебя…— Пригласил бы меня? Какого чёрта я должен хотеть это слушать — это же полное дерьмо, — мотает головой Свлад. — Если вы опять будете играть, я тогда… я сообщу о вас в администрацию колледжа. Вы ещё пожалеете!Оба парня, с которыми Дирк ещё не знаком, оглушительно смеются. Свлад осознаёт, что это он их так развеселил. Это больно и очень знакомо задевает его, от унижения жар пробегает по спине. Свлад чувствует, как глаза начинают гореть.

Он поворачивается, бросается к двери, через коридор, обратно в свою комнату.

Он облажался. Выставил себя полным идиотом. Всё его тело теперь напряжено и горит. Он мечтает об одном — принять таблетки, и пусть всё это исчезнет.

— Эй? Эй, Свлад? — он даже не заметил, что Стив последовал за ним. Свлад вытирает лицо, скрывая слёзы, но понимает, что наверняка выглядит ужасно — весь в пятнах и вообще мерзкий. Слабый. Сам Стив, разумеется, прекрасно выглядит. Его щёки немного порозовели. Наверное, от смущения, что его сосед по комнате такой дебил. Он так естественно смотрелся с гитарой. Лучше бы ему досталась та комната. Они с тем парнем наверняка стали бы друзьями, лучшими друзьями. — Что такое? Я не понимаю…— Оставь меня в покое! — голос Свлада срывается. — Иди… к этому… — Свлад взмахивает рукой в направлении двери.

Но Стив поступает иначе. Он проходит через комнату и садится на кровать рядом со Свладом. Свлад отодвигается, пытаясь увеличить дистанцию. Его ладони напряжённо упираются в так и не застеленную кровать. Сердце так колотится, что вот-вот должно проломить рёбра. Лёгкие безапелляционно заявляют, что предпочтут перестать функционировать навсегда.

Разум Свлада уносится прочь с феями, крутится в петле лающих армейских приказов, телеэкранов, фотографий, символов и “если ты скажешь нам, что изображено на этой карточке, мы не будем включать электрошок”...— У тебя что, паническая атака?

Свлад усилием заставляет стиснувшиеся кулаки разжаться. Он со стоном сгибается. У него в самом деле боль в груди.

— Что ещё за паническая атака? — шепчет он, прижимая руки к животу. Его будет тошнить. Его будет тошнить, а потом его вырвет, а потом он умрёт на полу в туалете.

— Это когда всё ощущается таким чрезмерным, что с ума сводит. И кажется, что дышать невозможно. Но это просто паническая атака. Это странное чувство — будто ты ни с того ни с сего перепугался насмерть.

Что? Свлад ощущает себя так, будто какой-то недостающий кусочек оказался на своём месте. Это настолько удивительно, что он перестаёт плакать и поднимает взгляд на Стива, глядя через свою висящую сосульками чёлку.

— То есть я… у других людей так тоже бывает?

Стив с сочувствием улыбается.— Ага. У одной моей подруги, например, они бывают постоянно. Мы… ну, в любом случае, да. Да, это нормально. И с тобой всё будет в порядке. Тебе… Тебе что-нибудь принести?

Мои таблетки, думает Свлад и смотрит на свои часы, на которых — ну разумеется! — видно, что до следующего приёма ещё три часа и сорок пять минут. Чего Свлад и правда хочет, так это вызвать у себя рвоту, принять ещё таблеток и уснуть, но вряд ли Стив хотел бы услышать от него это.

— А как твоя подруга справляется с этими атаками? — вместо этого спрашивает Свлад.

— Ну… она обычно идёт и выбивает всё дерьмо из своей тренировочной груши.

Свлад едва не смеётся. Что касается него, то он и представить себе не может нечто менее привлекательное, чем отдубасить что-то. Он хочет свернуться в комочек и умереть, а не устраивать себе боксёрскую разминку.

— Это звучит не слишком… интересно.

— Такое бывает и у моего… ещё одного друга, — Стив на секунду отводит взгляд. — Когда он чувствует, что это может случиться, он обычно съедает здоровенный кусок пиццы, запивает литром содовой и играет с котёнком.

— Котёнком?

— Да, маленьким чёрным котёнком. Она… Она немного… опасная. Но если бросить на кровать кошачью мяту, тут такое начнётся!— Если я… если я сделаю что-то, что с непривычки может показаться совершенным ребячеством, ты не будешь против?

Стив выглядит смущённым, но приподнимает ладони, показывая, что против не будет.— Давай, чувак.

Свлад тянется через кровать к выдвижному ящику и тащит за ручку. Ящик со скрипом выдвигается, являя на свет кучу чистого белья.

Он просовывает руку под бельё и вынимает наружу комочек чёрного искусственного меха по имени — как Свлад всегда помнит, несмотря ни на что — Бернис, и она единственное, что может его успокоить. Должно быть, тот друг Стива успокаивается похожим образом, хотя Свлад немного завидует, что тому удалось подружиться с настоящим, живым котиком. Он пытался подружиться с кошками, когда скитался бездомным, но обычно они убегали прочь, как только кончалась еда.

Свлад бережно держит Бернис одной рукой, а второй поглаживает её шёрстку. Это моментально помогает ему, успокаивает и расслабляет. Всё, чего он и ждёт от этого привычного действия. Местами её мех свалялся, и пальцы Свлада машинально разглаживают прядки синтетических волокон.

— Это игрушка, да?В вопросе нет осуждения — в отличие от аналогичных вопросов психологов, считающих, что такая привязанность может плохо повлиять на его развитие. Несколько раз её забирали. В ответ Свлад переставал есть. Однажды эта игра длилась четыре дня, и к концу этого срока живот у него болел так, что он не мог даже говорить, но он продолжал отказываться от еды, пока кошечку не вернули в его комнату, в его руки. Кроме неё, у Свлада ничего не было с момента, как он покинул “Чёрное крыло”, и каждую ночь она была с ним. Он не мог вспомнить времён, когда её не было рядом.

— Она… эта игрушка помогает мне успокоиться, — говорит Свлад, пытаясь скрыть смущение. — Не знаю, почему. Она всегда меня успокаивала. Игрушка, я имею в виду.

— Эй, это же здорово, — Стив выглядит таким удивлённым, таким простым и открытым, что Свлад мог бы подумать, что это притворство, но его лицо исполнено искренности. — А я успокаиваюсь, когда играю на гитаре.

Свлад стискивает зубы. Недавнее мучение отзывается в нём теперь тупой болью, но страх, что мучительное ощущение вернётся, всё ещё слишком силён.

— Я не выношу музыку, — бормочет Свлад.

— Что?... — Стив ошарашен.

— Не выношу её. Не могу её слушать. От неё я начинаю дрожать и меня тошнит. От неё я начинаю думать… — Свлад прерывается, ёжась. Он расслабляет пальцы, вцепившиеся в мягкое тельце Бернис. Снова начинает её поглаживать. — Так не было раньше, но теперь это так, и я думаю, всё, что мне остаётся, это полностью избегать музыки.— Избегать… музыки?— Любой музыки. От автоматической мелодии в лифте до оркестровых партий. Любой.

Стив довольно долго молчит, но потом отвечает.

— Ясно, хорошо. Тогда никакой музыки.