Глава 2. Значит, не умер (1/2)

Кембридж, прошлое.

Свлад Чьелли, пригнувшись, старается как можно быстрее и незаметнее миновать людный коридор. В его руках стопка книг, его почти армейский рюкзак мёртвым грузом висит за спиной. Выполнить задуманное не так-то просто: в коридоре слишком много народу, и он бормочет извинения, натыкаясь на горделивых отцов, со слезами прощающихся со своими детьми-подростками, и взволнованных матерей, шепчущих детям напоследок наставления сосредоточиться на учёбе и не вовлекаться в студенческую жизнь.

Сколько же тут народа! Сколько самых обыкновенных англичан! Свлад думал, что ему здесь понравится. Теперь ему начинает казаться, что он ошибся. Вполне возможно, что Англия, как и любая другая страна из тех, в которых он уже побывал, не станет его домом.

Сердце бьётся всё скорее и будто бы увеличилось вдевятеро. Он уверен, что если сейчас кто-то скажет ему хоть слово, он взорвётся на миллион кусочков.

Он беззвучно считает свои шаги: раз-два-три, раз-два-три — и если он тщательно концентрируется, это становится похоже на его упражнения. Свлад ненавидит каждую чёртову секунду этих упражнений, но они хотя бы ему привычны, и это лучше, чем путаная мешанина на пустом месте.

К тому моменту, как он добирается до комнаты с нужным номером, ему кажется, что он шёл уже несколько часов. Он торопливо отпирает дверь, стараясь не встречаться взглядом с человеком, пытающимся протолкнуть синтезатор в комнату напротив. Это парень примерно такого же возраста, как и Свлад, может, немного младше. У него короткие взъерошенные волосы, и он с заметным шотландским акцентом клянёт свой синтезатор на чём свет стоит. Свлад был бы не против помочь, но он боится, что если откроет рот, то его стошнит.

Свлад вкатывается внутрь и захлопывает за собой дверь. Книги он бросает на пол. Стаскивает с себя рюкзак и стискивает его в руках.

Он прижимается спиной к двери, ощущая её деревянную твёрдость. Успокоить дыхание слишком сложно. Сердце чуть не лопается от заполнившей его горячей крови. В глазах набухают слёзы. Всё это убьёт его. Неужели он тут и умрёт?Свлад рывком открывает молнию сумки с вещами. Просовывает руку вглубь, ощупывая ворох белья, нераспечатанную пачку синих ручек, три тетради на спирали, пакет с умывальными принадлежностями, несколько упаковок таблеток, запасные кроссовки, кошелёк с английскими деньгами — и наконец его пальцы натыкаются на маленький потрёпанный бочок из искусственного меха. Это Бернис, небольшая плюшевая кошечка. Спустя восемнадцать лет она уже порядком состарилась.

Он утыкается носом в её шёрстку и вдыхает странную смесь запахов. Эту кошечку никогда специально не стирали — разве что случайно роняли в реку — так что запах ощутимый и головокружительный. Именно эта захватывающая смесь дарит ему чувство безопасности, и он теряется в потоке воспоминаний о событиях и приключениях, которые они с Бернис испытали вместе. Паника утихает, как монстр, которого гонят прочь пылающим факелом.

Кажется, стало спокойнее — Свлад открывает глаза и впервые оглядывает комнату. Она больше, чем все его прежние жилища. Тут две кровати с запаянными в полиэтилен матрасами. Два небольших комода, стоящих рядом в дальнем углу. Две пустые деревянные полки для книг на противоположной стороне комнаты. Большой длинный стол во всю стену, возле которого два крутящихся стула. Всё попарно, нет ничего, что было бы в единственном экземпляре. Это Свладу нравится.

В большое окно прямо над столом он видит голубое небо и — когда он встаёт — нескольких людей, разгуливающих по газону в центре Северного дворика. По большей части, родителей. Они прощаются со своими детьми. Ведь они их любят.

Перед глазами плывёт. Свлад вытирает слёзы и решает распаковать вещи, сперва вывалив их на стол и разбросав по всей поверхности. Эта небольшая, жалкая кучка вещей контрастирует с громоздкой пустотой комнаты. Свлад лишь теперь понимает, как его пугает это огромное пустое пространство.

Он ставит три своих учебника по философии на одну из полок, а сверху сажает Бернис, но, тут же передумав, берёт её снова. Он нежно поглаживает её шёрстку, а потом кладёт кошечку в капюшон своего джемпера таким образом, чтобы чувствовать её маленький прохладный носик сзади на своей шее.

Он складывает вещи в один из ящиков комода и ставит сверху свой новый пакет с умывальными принадлежностями, а рядом оказывается единственная начатая упаковка таблеток — чтобы были под рукой. Тетради ложатся на стол аккуратной стопкой, к ним присоединяются ручки.

Хлопнув в ладоши, он решительно смотрит на следующую задачу: нужно застелить кровать. Свлад осматривает комнату, заглядывает во все пустые ящики и подходящие уголки, но нигде не может найти ни подушек, ни даже какой-нибудь простыни. Свлад хмурится: может, предполагалось, что он должен привезти своё постельное бельё?Он насторожённо смотрит на свою новую кровать. Она односпальная, но выглядит слишком длинной и массивной — намного выше, чем была его койка, и уж точно куда солиднее, чем те мусорные баки, сном в которых он наслаждался ещё недавно. Кровать стоит с таким видом, будто она оскорблена собственной наготой.

— Как думаешь, Бернис, где бы нам купить постельное бельё? — спрашивает Свлад, оглядываясь через плечо. Он видит краем глаза кошачье ухо из чёрной ткани. — Я знаю, что мне стоило раньше об этом позаботиться, но я больше волновался насчёт учебников и всего такого прочего, — Свлад на секунду умолкает, чтобы его разум додумал недостающую часть беседы. — О чём тут спорить, Бернис? Ясно же, что учебники важнее! Ты-то, конечно, о постели переживаешь — ты же там и проводишь большую часть времени, лентяйка, ну а я собираюсь проводить большую часть времени на лекциях. Или занимаясь. Так что мне нужны эти учебники. Хм. Думаешь, денег хватит на две подушки? — Свлад размышляет. — Нет, я не против двух подушек... Тогда тебе не пришлось бы спать на моей...Монотонный незнакомый звук, на который он почти не обращал внимания, превратился в звонкий радостный смех, прорвавшийся сквозь его деревянную дверь. Это люди. Бесконтрольные, неуправляемые люди. Они снаружи, в коридоре и на газоне. Повсюду люди.

Свлад трёт свою руку, чувствуя себя маленьким, и тянется за голову, чтобы почесать ухо Бернис. Ему это немного помогает, но не особенно. Кровать всё так же выглядит слишком высокой. Он вспоминает сказку о принцессе, которая спала на стопке из десяти матрасов. При одной мысли об этом у него начинает кружиться голова.

Свлад опускается на колени и приподнимает оборку, свисающую из-под матраса.

— Ещё ящик! — Свлад чувствует себя оскорблённым. — Ну ничего себе. Это сколько ж вещей у меня должно быть? Мне придётся не раз сходить за покупками, чтобы оправдать их ожидания, — Свлад выдвигает ящик. — А постели всё равно нет. Вот хрень.

Свлад понимает, что ящик под кроватью достаточно большой, и у него появляется идея. Он полностью его выдвигает и забирается внутрь, надевает капюшон на голову, и теперь Бернис прижата к его затылку.

Улёгшись, он несколько раз качается, пытаясь задвинуть ящик обратно. Он раскачивается всем телом, пока ящик не сдвигается на своих полозьях и не утягивает Свлада в подкроватную темноту с довольным клацаньем.

Темнота. Тишина. Внешние звуки умолкли. Свлад ничего не может различить, даже напрягая слух. Затылком он ощущает Бернис. Тех людей больше нет. Тепло. Тесно. Гораздо лучше.

Он один. Он знает, каково быть одному. Свлад закрывает глаза и позволяет себе погрузиться в Ничто.*

Тодд открывает глаза, — как ни странно, он жив — и его тут же ослепляет яркий свет от чего-то огромного, жёлтого и сияющего. Он с удивлением догадывается, что это солнце. Солнце, которое слишком близко. Солнце почти в зените над тем местом, где он всё так же — к его полному ужасу — падает.

Он изворачивается, будто плавая в воздухе, и его грудь теперь развёрнута по направлению падения. Ветер яростно треплет волосы.

Ага, падение продолжается. Теперь сквозь чистое, голубейшее небо. Земля внизу пестрит зеленью, ещё там видна холодная синяя река, вокруг рассыпаны карамельные домики на широких улицах. Это не Сиэтл, хотя какая разница? Тодд понимает, что все города примерно одинаковы, если врезаться в них со скоростью 120 миль в час.

И вот когда происходящее стало приобретать некий смысл, — когда Тодд уже практически смирился со смертью-вследствие-падения-с-неба, как и с идеей о том, что он каким-то образом пролетел сквозь ядро планеты, так что разобьётся где-то в Новой Зеландии — как раз тогда он замечает ещё одну дыру под собой. Эта дыра с дверь размером и такой же формы. Вообще-то это и есть открытая дверь, повёрнутая прямо к нему.

Он понимает, что на такой скорости не важно, обо что он ударится. Он в любом случае уже погиб. Но всё равно он пытается направить свое падение к этой двери — из какого-то независимого упрямства.

Трудно сказать, повлияло ли на его положение это импровизированное воздушное плавание, но в итоге он влетает головой в эту распахнутую дверь.

Едва миновав дверной проём, он чувствует, как что-то захватывает всё его тело. Он дёргается, будто мощный магнит притягивает его к одной из стен помещения, в котором он оказался. Тодд врезается в стену лицом, и кости его черепа хрустят. Порядком больно, но вовсе не мгновенная смерть, как ни удивительно.

Его щёку колет шершавый ковёр, и Тодд понимает, что приземлился он не на стену, а на пол, застеленный ковром.

Пространство поворачивается вокруг него, будто он катается на каком-то чудном аттракционе. Приподнимая голову, он пытается совладать с собственными мыслями. Вычленить хотя бы одну настолько же сложно, как двумя рычажками поймать мячик в пинболе. Вся его голова разрывается от цветных вспышек и шума. Он понятия не имеет, почему не умер. Всё, что он знает — что ему очень нравится этот ковёр, на котором он лежит. Он такой надёжный, не проваливается. И всё, чего хочет Тодд — никогда больше не шевелиться.

— Ох ты боже, — произносит кто-то сверху. — Я не ждал гостей. Вы в порядке, молодой человек?

Тишины. Хоть немного.

— Британец, — бормочет Тодд в ковёр, это слово влетает в его сознание, как летающая тарелка.

— Простите?— Всякий раз, когда со мной происходят ужасные, кошмарные и — как правило — чертовски болезненные события, вскоре после этого я слышу чёртов британский акцент.

— Ага! — удовлетворённо восклицает незнакомый старческий британский голос. — Похоже, милый мальчик, вы столкнулись как раз с одной из тех непреложных истин, о которых мне люди всё время рассказывают? Таких, как свет, гравитация и британцы, которые всегда рядом, чтобы помогать после нежданного бедствия!Тодд стонет и потирает висок с неприятным ощущением, что часть этих слов ему уже приходилось слышать прежде. Его пальцы попадают во что-то горячее и мокрое. Он отдёргивает руку и обнаруживает, что пальцы испачканы в крови.

— Чёрт, — говорит Тодд, проводя по лбу тыльной стороной ладони. На ней тоже остаётся красный след. Он не знает, насколько серьёзно пострадал. В его разуме вспыхивают слова "сотрясение мозга", но тут же гаснут, не оставляя ему времени поразмыслить над ними.

Тодд перекатывается на спину и осматривает помещение. Это небольшой, уютный кабинет. Он двухэтажный — как библиотеки в Лиге Плюща, по предположению Тодда. Верхний этаж весь уставлен полками с книгами и украшен блестящими узорами. По краю проходит позолоченный поручень — расстояние от него до полок всего футов пять. Судя по всему, он нужен, чтобы удержать незадачливых читателей от внезапного падения на нижний этаж. Похоже, наверх попадают по ненадёжной деревянной лестнице, соединяющей оба этажа.

Нижний этаж знаком Тодду по любому сериалу о людях с большим достатком: это кабинет тёмного дерева. Несмотря на то, что он вполне обжитой, атмосфера в нём неуютная, будто он сам себе не нравится. Все свободные поверхности усеяны блокнотами, бумагами, открытыми книгами. Настольная лампа ярко светит прямо на стопку документов чуть ли не с Тодда высотой.

Свет слепит, так что Тодд отводит взгляд, морщась от усилившейся головной боли, и смотрит на два обшитых красным бархатом глубоких кресла в центре комнаты, глядящих друг на друга через небольшой кофейный столик. В одном из кресел сидит скрюченный невысокий мужчина с очень кудрявыми чёрными волосами, его тёмные глаза тревожно поблёскивают.

— Боже праведный, да вы ранены! — восклицает мужчина, но тут же замолкает. — Разве что вы предпочитаете разрисовывать своё лицо кровавыми пятнами? Кто я такой, чтобы осуждать причуды моды?..— Э-э... — говорит Тодд, ощущая себя туповатым. Его левый глаз слипся от засохшей крови и не открывается. Он безуспешно пытается протереть его, стараясь не переживать о том, сколько крови из него вытекло и как тяжело ему думать. — Чёрт. Так. У вас есть этот... бинт?— Ой, да! Ну, что-то вроде бинта, хотя и не совсем... ох!Мужчина встаёт, он маленького роста, что усугубляется искривлённой спиной. Неожиданно быстро он направляется к столу, открывает несколько ящиков и принимается рыться в них.

— Да, так, ну-ка посмотрим, о, славно. Отлично, вот это подойдёт, — мужчина задвигает ящик. — Поскорее, мой дорогой, не могли бы вы подтвердить мне, что вы в добром здравии и удовлетворительном состоянии?

Боль начинает пульсировать в голове, и Тодд изо всех сил старается сохранять терпение по отношению к этому британскому маньяку. Становится всё труднее подбирать слова.

— Э-э, да, наверное, — отвечает Тодд, обнаруживая, что он уже успел позабыть, о чём его спросили.

Раздаётся шум — мужчина спешит к Тодду вокруг стола. Тодд чувствует, как кровь капает с кончика его носа на ковёр.

Теперь мужчина виден нечётко, расплывчато, но когда тот наклоняется над ним, Тодд ясно видит его глаза. В них одновременно азарт и настороженность, как у очень заинтересованного хорька.

— Хомо сапиенс? Землянин? Земная форма жизни? Разумеется, я спрашиваю не для того, чтобы осуждать вас в связи с вашим происхождением — мне необходимо узнать его точно, чтобы воспользоваться этим инструментом.

— Э-э-э…— Кары небесные! — мужчина раздражённо выдыхает. — Человек. Ли. Вы?— Да… Почему в-вы… — Тодд шипит, когда мужчина ухватывает его за левое ухо. — Ч-что вы д-делаете…Голова Тодда будто набита ватой, и ваты становится всё больше, череп вот-вот лопнет, распираемый ею. Он понимает, что отчаянно хочет спать.

Он слышит щелчки где-то за пределами надвинувшейся на него тьмы. Тодду кажется, что он видит мужчину, держащего в руках что-то синее, пластиковое. Изо всех сил скосив глаза, он умудряется рассмотреть нечто похожее на слуховой аппарат.

Предмет скрывается из поля его зрения, и он ощущает, как что-то надевается на его ухо, закрепляясь на нём, а следом — волну жара, будто по этой стороне его головы стекает горячая карамель.

— Не двигайтесь…Тодд отчаянно пытается не закрывать глаза. Мужчина вынимает из рукава маленькую отвёртку — как волшебную палочку, и прижимает её к черепу Тодда, как раз в том месте, где та непонятная штука вызывает горяче-карамельное чувство. Он поворачивает отвёртку, раздаётся неприятный скрип, будто множество маленьких винтиков подтягиваются, задевая его мозг.

— Ой… — Тодд чувствует, как его щёки краснеют, а по всему телу от затылка до пальцев ног пробегает дрожь и волна тепла. Это очень приятно — будто кто-то поместил всё его тело в ванну с тёплой пеной.

И это так ошеломительно странно, что он даже не сразу понимает: замечательное ощущение уже закончилось, а мужчина больше не трогает устройство и вместо этого начинает говорить.— Ну вот! Так и оставим по крайней мере до момента, как доберёмся до больницы. Впрочем, это может занять хоть целую вечность — такие устройства очень надёжны, просто чудо техники…Тодд мигает, ощущая внезапный прилив сил. Болото, в котором совсем недавно вязли его мысли, моментально иссохло, и разум теперь твёрд и ясен. Он осторожно прикасается к уху. Устройство — чем бы оно ни было — на ощупь не более чем какая-то пластиковая поделка. Оно плотно держится у него за ухом.

— Что это такое?

— Настоящее название непроизносимо ввиду его уникального гениоглозуса, — отвечает мужчина, будто Тодд знает, что это за гениоглозус такой, чёрт его побери. — Это что-то вроде… прибора биологической настройки. Я применил его, чтобы затянуть порезы и устранить это противное сотрясение мозга. Возможно, у вас перелом костей черепа, так что я счёл уместным использовать его по меньшей мере до момента, пока не смогу оказать вам гостеприимство.

— Э-э-э… — Тодд проводит вдоль линии роста волос, где ещё недавно натыкался на кровь. Кожа под пальцами гладкая и неповреждённая. Пальцы остаются сухими. — Ого. Э-э-э… спасибо?

— Что вы! Что вы! Мы, путешественники, должны присматривать за остальными. Не хотите ли чая? Или кофе? Вы всё ещё выглядите несколько ошарашенным — а тут может помочь только горячее питьё. Годами проверенные решения обычно самые надёжные, вы не находите?

— Э-э, кофе? — бессильно переспрашивает Тодд.

Мужчина кивает, улыбается и скрывается в другой комнате.

Обеспокоенный Тодд остаётся один в полном замешательстве. У него стойкое ощущение, что ему нужно поскорее убраться отсюда, где бы он сейчас ни был.

Он осторожно поднимается на ноги. Осматриваясь, он выясняет, что тут имеется лишь одна дверь наружу и, к несчастью, это именно та дверь, в которую он влетел сюда несколько минут назад.

Тодд нерешительно подходит к ней, берётся за ручку и тянет на себя, повернув. Дверь с лёгкостью распахивается внутрь.

Там только небо. Бледно-голубое небо с тонкими облаками, рассеивающими свет. Лёгкий ветерок несёт аромат свежей земли и лета.

В качестве эксперимента Тодд вытягивает руку в дверной проём. Его рука тут же становится тяжёлой — будто что-то давит на неё в направлении лица Тодда.

Тодд убирает её обратно. В тот момент, когда рука проходит через дверной проём, ощущение тяжести исчезает.

Он повторяет эксперимент ещё несколько раз — в основном с рукой, и один раз с ногой. И каждый раз ощущения повторяются.

Он слышит позади звон китайского колокольчика и неловкое покашливание.

— Ах, ну да. Это довольно странно, — говорит мужчина. В руках у него большой серебряный поднос, на котором две китайские пиалы, чайник, маленький фарфоровый молочник и серебряный графин с густым коричневым кофе.

— Дверь открывается наверх, — догадывается Тодд. — Это портал. Он направлен наверх, но с этой стороны получается в сторону, и гравитация работает в направлении двери снаружи и в направлении пола внутри. Это… обалдеть просто.

Тодд пытается вспомнить школьные уроки физики — на которые он ходил до тех пор, пока не открыл для себя травку, секс и “Мексиканские похороны”, — и припоминает что-то о законе сохранения энергии и основных силах. Он не умер, потому что сменившийся вектор гравитации уменьшил его момент инерции; он замедлился, так как гравитация стала работать в другую сторону. При этом часть кинетической энергии была погашена, но не настолько, чтобы он смог избежать перелома костей черепа.

У Тодда уже не впервые такое чувство, будто все эти феноменальные события происходят с ним впустую, он ведь вылетел из колледжа, даже не осилив двухгодичный курс физики. Впрочем, может, оно и к лучшему. Настоящего учёного уже бы давно удар хватил, если бы он сопровождал Тодда во всех его пространственно-временных повседневных похождениях.

— Да, по существу вы правы, разве что я бы поспорил со словом “портал”. Это не столько портал, сколько… ну, это сложновато объяснить, — сообщил мужчина, наливая молоко в пиалу.

— Сложновато, значит, — повторил Тодд, припоминая все их с Дирком дела за последние пару лет. — А вы попробуйте.

*Музыка.

Свлад просыпается, пытается сесть и ударяется головой: над ним его новая кембриджская кровать.

Он падает обратно, на Бернис, которая обиженно издаёт жалкое шипение своей сломанной пищалкой.