Там только о море и говорят (1/1)

Павлов знал, что вскоре умрет. Эта мысль, поначалу так испугавшая его, постепенно стала привычной и неизбежной. Теперь он знал, что господин Броль вовсе никакой не Броль, а польский ученик слесаря, тот самый великан-связной, и зовут его Тадеуш Новицкий. А мнимый господин Броун — варшавский учитель географии, руководитель той самой революционной ячейки. И фамилия его Вильмовский, как у его сына Томека, и это ему пытался послать письмо тот ссыльный.Как он мог сразу не узнать их? Какое счастье, что они не узнали его! Разбитое великаном Новицким плечо болело, но Павлов не обращал на него внимания: он ждал смерти, и ушам своим не поверил, когда Вильмовский-старший вступился за него. Значит, у него есть шанс. Ситуация может сложиться по-разному, возможно, ему удастся бежать или как-то переиграть положение, может, убить кого-то. Павлов думал, что наверняка сможет, если представится возможность, убить Смугу, и юного Томека, и даже доброго и интеллигентного географа Вильмовского. Насчет Новицкого Павлов не сомневался ни секунды.Если бы господин Броль был настоящим господином Бролем, все могло бы сложиться иначе. Павлов вернулся бы в Хабаровск, сдал рапорты и зажил своей прежней жизнью. Звероловы уехали бы в Европу, получили деньги за своих тигров и чучел, и думать забыли о далекой Сибири. Возможно, они с Бролем даже некоторое время переписывались бы, пока постепенно общение не прервалось из-за долгого ожидания ответа и отсутствия тем для беседы. У каждого остались бы свои воспоминания.Но теперь выхода для них не существовало. Павлов прекрасно понимал, что его шансы на победу исчезающе малы, он скорее всего погибнет еще до того, как заговорщики покинут Россию, но все же...Новицкий сковал ему ноги кандалами и отправил спать в палатку. Усталость буквально подкашивала Павлова, но профессиональные привычки оказались куда сильнее. Он лежал, борясь со сном, и прислушивался к беседе у костра.— А что мы сделаем с Павловым?— спросил, кажется, Смуга.— Возьмем его с собой, — ответил кто-то.— Иного решения и быть не может, — подал голос Новицкий. — Теперь уже неудобно свернуть ему голову как цыпленку!Павлову показалось, что он оглох от внезапного звона в ушах. Действительно ли ему не послышалось? Великан Новицкий собирается взять его с собой в Европу? Интересно, он собирается держать его на поводке, как ручную обезьянку, или… или… Павлов зажмурился до вспышек в глазах. На какой-то миг он увидел смутную картину: бескрайнее море, расстилающееся впереди, рассвет, собственные руки на поручнях корабельной палубы— и рядом, почти касаясь его пальцев, другая ладонь, большая и сильная. И горячее дыхание на своей шее…Павлов открыл глаза, и видение истаяло. От лукавого все, нет такого будущего. Не может быть, просто потому что не может. ?Господи, да не яростию Твоею обличиши мене, ниже гневом Твоим накажеши мене. Помилуй мя, Господи, яко немощен есмь, исцели мя, Господи, яко смятошася кости моя. И душа моя смятеся зело: и Ты, Господи, доколе??— Ты спишь? — спросил Новицкий, забираясь в палатку. Павлов промолчал, тяжело сглатывая. Боцман лег рядом, прижимаясь теплым боком, по-хозяйски просунул руку под одеяло, обнимая его.— Завтра в Алдан? — прошептал Павлов.— Мы —нет, мы ждем здесь. Надеюсь, все получится.Оба замолчали, думая о своем. Потом Павлов повернулся к Новицкому лицом. В темноте его почти не было видно.— Ты убьешь меня?— Может быть. Не знаю. Ты же не хочешь этого? — этот разговор боцману явно не нравился.— Не хочу. Но если случится… пусть это будешь ты. Знай, что я убью тебя без колебаний, если представится случай.— Звучит так, словно ты в любви признаешься, — фыркнул Новицкий. — В ненависти. Не льсти себе.Павлов хотел сказать ему что-нибудь злое, обидное и язвительное, но не успел. Рот Новицкого захватил его губы в плен, а язык ласково погладил нёбо. Великан навалился на него сверху, но не спешил и не применял силу, только целовал и гладил, осторожно забираясь под одежду, словно жалел его, словно просил прощения за то, что случится позже.— Не делай мне больно, — выдохнул Павлов, как когда-то давно, когда буря только разворачивала над ними свои полыхающие крылья.— Не буду, — пообещал Новицкий, улыбаясь в его рот. — Я даже, знаешь, я вот как сделаю…Он сел и повернулся, и Павлов услышал звон кандалов. Его ноги были свободны. Он не успел даже потянуться как следует, потому что Новицкий лег на спину и потянул его на себя. Сопротивляться его силе было бесполезно, Павлов в секунду оказался прижат к его огромному горячему телу.— Что ты делаешь?— Можешь оседлать меня и делать как тебе нравится, — прошептал тот, сплетаясь с ним пальцами. — Не бойся, я удержу.Опускаться на его крупный член без подготовки было непросто. Павлов часто останавливался, чтобы перевести дух и привыкнуть к распирающей боли. — Все хорошо, у тебя отлично получается, — подбадривал его Новицкий, крепко держа за руки с переплетенными пальцами.Он мягко покачивал бедрами, должно быть, пытаясь немного расслабить мышцы Павлова и сделать его пытку чуть приятнее. Наконец член полностью оказался внутри. Павлов тяжело дышал, свесив голову на грудь, и некоторое время не двигался; внутри горячо пульсировало чужое напряжение. Новицкий не торопил, все так же слабо покачивая его на себе. Боль и правда медленно утихала.Павлов чуть выгнулся и тут же охнул, зацепив что-то приятное внутри. Он боязливо пошевелился, потом еще раз и еще, уже смелее. Постепенно подобрав медленный, плавный ритм, он начал двигаться, радуясь, что в темноте не видно, как полыхает его лицо. Внутри было горячо и туго; иногда, когда он делал движение чуть смелее, что-то влажно хлюпало на входе. Павлов чуть нагнулся вперед, усиливая напряжение внутри и прижимая свой член к животу Новицкого. Тот в ответ стал немного сильнее подаваться вперед. Слабый стон вырвался из груди Павлова, он закусил губу, пытаясь сдержать себя.— Я могу так делать очень-очень долго, — глухо прошептал Новицкий.Звук его голоса подстегнул Павлова, и он снова выгнулся, наращивая темп. Дыхание срывалось, боль и удовольствие сплелись в один ком неопределимых острых эмоций. Павлов снова увидел вспышки в глазах и, словно со стороны, услышал свой хриплый стон перед тем как рухнуть на широкую грудь своего тюремщика.— Тише ты, — добродушно прошептал Новицкий, перебирая его волосы. — Жаркий, как огонь в кузнечной топке. А по виду и не скажешь, крыса крысой же, только в сюртуке.Павлов какое-то время слушал, как смешиваются их дыхания, и незаметно заснул, сжимая ладонью руку Новицкого. Гаснущей мыслью он подумал, что это была самая нежная его ночь.