За лимонником (1/1)

Несколько дней было тихо и тоскливо. Влажный ветер принес утренние туманы и хмарь, чему особенно радовался боцман Новицкий, в этой экспедиции носивший имя господина Броля. Гнуса в тайге стало гораздо меньше, а оставшийся явно не любил гвоздичное масло, которое боцман старательно наносил на себя каждые несколько часов. Томек шутил, что тот теперь пахнет как парфюмерная фабрика, но это ничуть не смущало: зато мошки жрут гораздо меньше. Старые укусы быстро подживали, обработанные раствором дегтя, и по-хорошему нужно было сказать спасибо сыщику Павлову, но боцман понятия не имел, как начать с ним разговор об этом. У них не так часто представлялась возможность перекинуться словом без свидетелей, а ведь и Смуга, и Томек живо сообразят, что дело тут нечисто. Старший Вильмовский ничего не скажет, ему воспитание не позволит, а остальные…Размышляя об этом, боцман бодро шагал с ведром по тайге. Он был уверен, что неподалеку видел кусты лимонника; однообразный сбор ягод давал возможность обмозговать все неторопливо и решить, как он вообще относится к случившемуся. По лицу Павлова ничего не поймешь: делает вид, что ничего не было, интересуется всеми делами экспедиции, везде сует свой любопытный нос… Боцман не мог понять, что он чувствует: агент ненавистного царского режима, символ неволи его Родины, вызывал в нем глухое бешенство, руки так и чесались разбить это хитрое лицо. Но если отступить от должности и смотреть только на человека, картина выходила совсем другая. Павлов был привлекательным и почему-то казался знакомым. Может, боцман прежде знал кого-то, кто выглядел похоже. У него светлая, тонкая кожа, через которую видны синеватые венки. Темные ресницы делают взгляд четким, напряженным: от этого серые глаза кажутся ярче. Волосы у Павлова русые, обычного скучного цвета, но на солнце слегка золотятся. Боцман был почти уверен, что по весне на щеках, шее, плечах у шпика высыпали целые стаи бледных веснушек. От одной этой мысли член в штанах оживился, напоминая о себе.— Э, приятель, время ты выбрал. Тут вокруг на сотни километров ни души, а наш недотрога лезет целоваться только когда выпьет, — вздохнул боцман, неспешно обирая ягоды с куста. — Вот доставим ценный груз куда-нибудь в Европу, получим деньги за полосатых зверюг — и сходим с тобой в самый лучший бордель. Возьмем двух, нет, лучше трех девиц, и отдерем их во все щели: сперва мулаточку, пухлогубую и грудастую, потом тесную и тугую азиатку, а за ней и беленькую, чтоб как молоко прямо, и синяки на коже, только чуть пальцем надавишь, а на плечах — веснушки чтоб, россыпью…Боцман замер на середине фразы, с ужасом понимая, о ком он думает сейчас. Фантазии завели его в капкан, который готов был захлопнуться на его шее. Он вовсе не был новичком, и во время долгого плавания не видел ничего дурного в том, чтобы снять напряжение с кем-то из товарищей по команде, но на суше и при наличии выбора неизменно предпочитал женщин.— Что же это получается? Я, выходит, едва в содомиты не записался? Сто бочек прогорклого китового жира мне в глотку, — тут боцман приложился к бутылочке с ромом, с наслаждением проглотил порцию и посмотрел в ведро, заполненное примерно наполовину. — Хм, пора бы отдохнуть и поразмыслить.Он устроился на траве, прислонившись спиной к стволу дерева, набил трубку табаком и закурил. Гнус его практически не беспокоил.— Выходит, царский шпик мне нравится, — рассуждал сам с собой боцман, — эвона какой изрядный бугор в штанах, прямо по курсу. Но разве может нравиться тот, кого ненавидишь? А ведь я точно его ненавижу, временами едва сдерживаюсь, чтобы не всадить в засранца пару-тройку пуль.Он погладил себя через ткань штанов и усмехнулся. А может, и не пуль… Перехватив трубку углом рта, боцман решительно расстегнул ремень, приспустил штаны и белье, предоставляя свободу своему строптивому дружку. Тот стоял как на параде: мощный, крепкий, с тяжелой, красивой головкой. — Да уж, постарались мои старики, — прошептал боцман, перехватывая член в ладонях. — Никогда не подводил.Сразу же в воображении нарисовалась картинка, как крупную головку обхватывают губы Павлова. Боцман застонал сквозь зубы, не ожидая, что видение будет настолько ярким и чувственным. Теперь он всерьез хотел попробовать, как это будет на самом деле: действительно ли Павлов закроет глаза, осторожно вбирая член все глубже в себя, и правда ли будет глухо стонать, заставляя горло вибрировать, и станет ли собирать все его брызги до капли и глотать с наслаждением…— Дохлого кита мне в ухо, — прошептал боцман, с трудом из-за придерживаемой зубами трубки сплевывая на руку.Скользкая ладонь обняла головку, чуть сдавила, двигаясь наверх. Воображаемые картины путались с неясными воспоминаниями о недавней ночи, когда настоящий Павлов постанывал и тяжело дышал под ним, толкаясь в руку и яростно целуясь. Это ведь не был сон, правда? Раз он так пылко желал этого, то наверняка позволит больше.— Ты отсосешь мне, — шептал боцман, постепенно наращивая темп. — Я кончу тебе в рот, и ты все проглотишь, и вылижешь меня после. Потом я немного выпью, и мы продолжим.Он с приятной силой сжимал пальцы вокруг ствола своего члена и вел их наверх, будто выдавливал из себя густой сок. Первые капли смазки уже блестели на конце головки, но ему этого было мало.— Я… я возьму тебя как женщину. Трахну в твою грязную, маленькую дырочку. Тебя уже трахал кто-нибудь? Наверняка да, ты же так хочешь этого, правда? Ох, да… вот так, да! Ты будешь плакать и умолять меня прекратить, а твоя дырка будет хлюпать…Боцман сорвался на вскрик и выронил трубку; взрыв удовольствия расплескал семя по его рукам и одежде. Часть капель тускло поблескивала на траве, и от этого зрелища боцману стало неловко, словно его кто-то мог увидеть и устыдить.— Ну, в целом-то, это можно считать за дальнее плавание: тайга —это тоже в каком-то смысле море, и портов тут негусто. Вот, может, в Нерчинск придем, там и получится подцепить какую-нибудь красотку, а пока и наш недотрога-шпик подойдет. Он, как выпьет, сам делается пылкий да жадный до поцелуев, а уж остальное — дело техники. Надо только запастись чем-то еще, а то мой ром уйдет очень быстро.С этими словами он приложился к заветной бутылочке, заурчал от наслаждения и потянулся за трубкой. Ветер негромко шумел в кронах деревьев, где-то вдали слышались голоса птиц. Боцман расслабленно лежал под деревом, прислонясь головой к стволу, и слушал тайгу некоторое время, попыхивая трубкой. Его клонило в сон, и он случайно задремал.