Спасение от мошки (1/1)

Гнус был проклятием тайги с самого первого дня жизни здесь. Павлов поначалу сильно мучился, а потом ничего, привык, приспособился. У местных было множество способов отвадить гнус и сотни рецептов облегчения страданий после укусов, а приезжие часто испытывали серьезные неудобства из-за этого. Иностранные звероловы оказались вполне профессиональными и подготовленными людьми; большинство из них быстро освоились и привыкли к гнусу, кроме того самого великана, господина Броля. Человека, от одного вида которого у Павлова поджимались пальцы ног, а плечи холодели и покрывались гусиной кожей.— В этом чертовском краю насекомые еще при жизни поедом едят человека, — жаловался он коллегам.Павлов не вмешивался и близко не подходил, только наблюдал за Бролем, поражаясь, как точно он попал в тот самый типаж. Немец сильно напоминал ему тех, из-за кого о блестящей карьере сыщика в столице пришлось забыть. Все давно похороненные, как наивно полагал Павлов, чувства разгорелись и наполнили его, заставляя смотреть, изнывать от невозможности прикоснуться или сбежать, и подолгу не спать ночами, занимаясь постыдным для взрослого мужчины самоудовлетворением. Он представлял, как Броль приходит в его палатку, задвигает за собой полог и смотрит, смотрит на Павлова с яростной жадностью. Как рвет на нем одежду, сжимает сильными руками обнажающуюся кожу, как оставляет на ней повсюду темные следы своих пальцев…Даже искусанный беспощадным гнусом до почти неузнаваемого состояния, опухший и страдающий, Броль оставался крайне привлекательным для Павлова. К сожалению, он не слишком-то хотел общаться ни с кем, кроме своих коллег. Павлов ревниво следил за разговорами великана и юного Томека, и все пытался вспомнить: где-то он уже слышал его фамилию, вот только где?После поимки молодых тигров стало понятно, что прежние условия были еще райскими: тигрица-мать поставила на уши всю окрестную тайгу своими воплями, ей отвечали звери в клетках. Но это было еще не все, потому что ветер стих, и тучи гнуса опустились к самой земле, едва не пожирая заживо каждое теплокровное существо. Павлов заткнул уши, чтобы не слышать воя зверей, и уселся возле самого костра. Ему не нравились дикие животные, а от мысли, что вокруг лагеря посреди непролазной тайги ходит разъяренная тигрица, становилось совсем неуютно. Некоторое время он наблюдал, как индус Удаджалак подбрасывает в костер влажный хворост и шишки, но в то же время украдкой посматривал в сторону закрытой палатки, из щелей которой валил адский дым. Господин Броль, скрывающийся там, занимался самым серьезным окуриванием себя от надоедливой мошки, сжигая примерно тонну кедровых шишек на маленькой горелке. Тигрица взвыла совсем рядом, Павлов невольно вздрогнул и накрыл уши ладонями, а потом недоверчиво посмотрел на Удаджалака: ему показалось, что тот усмехнулся, отводя взгляд. Неужели он догадался, куда и почему смотрел Павлов?Вскоре молодой и неугомонный Томек ушел вместе со старым нанайцем, чтобы отпугнуть тигрицу от лагеря. Господин Броун засел в своей палатке, обложившись книгами, молодые нанайцы тихо переговаривались о чем-то на родном языке, индус смотрел в огонь. Начальник экспедиции, господин Смуга, обошел лагерь и исчез в темноте: была его дежурная смена. Павлов встал и отправился в свою палатку; никто не следил за ним в открытую. В вещах нашлись маленькие флаконы, но разобрать надписи при тусклом освещении от ближайшего костра было непросто. Павлов осторожно вскрывал пробки и принюхивался. Гвоздичное масло, кедровое, ладан, мирт, листья герани… вот и деготь. Он зажал пузырьки в ладони и осторожно выглянул из палатки, но никто не смотрел в его сторону. Тогда Павлов выбрался с другой стороны и прокрался к палатке Броля под покровом темноты.Огромный немец сидел перед дымокуром, утирая слезы от едкого дыма. Услышав шорох, он молниеносным движением повернулся лицом и схватился за нож.— А, это вы, господин Павлов. Тоже проклятые мошки зажрали? — спросил он с усмешкой, расслабляясь.Рядом с его скрещенными ногами лежали две пустые бутылочки из-под рома. Павлов сглотнул, проходя внутрь и задергивая полог.— Алкоголь только приманивает этих тварей, господин Броль. Вы знаете, как местные спасаются от гнуса?— Привыкают? — Если бы. Вот, возьмите. Ароматные масла немного отпугивают насекомых, а березовый деготь нужно растворить в воде и протирать укусы, это снимет зуд.Броль несколько мгновений недоверчиво смотрел то на Павлова, то на пузырьки в его руках.— Хотите рому? — спросил он наконец.— Хочу, — ответил тот, садясь рядом и принимая бутылочку из его рук.Павлов хмелел быстро, но сейчас он вовсе не хотел соблюсти приличия. Возможно, он отключится, и тогда проведет здесь целую ночь…Дым обволакивал все вокруг, глаза слезились, а своды палатки будто бы покачивались на волнах.— Эй, дружок, с тебя довольно, — прошептал Броль совсем близко.Он обхватил бутылочку поверх пальцев Павлова и попытался забрать, но тот выдохнул со смешком и рывком придвинулся, неловко целуя его в губы.— Это еще что за новость? — нахмурился Броль.— Не умеешь так? — прошептал Павлов, чувствуя, как кровь приливает к лицу.— Да как сказать…Все закружилось быстрее, чем во время бури. Палатка качнулась и завалилась вбок, треножник с дымящими шишками оказался у самой головы, а Броль навалился сверху, и начал целовать совсем иначе. Его рот не спрашивал и не ласкал, только требовал и брал. Язык грубо вторгался в рот Павлова, наполняя вкусом рома и дыма, а огромный вес давил его к земле. Руки Броля безошибочно пробрались под одежду, выпуская наружу сперва член Павлова, а потом и его собственный. Острое возбуждение пополам со стыдом и страхом заставляло стонать, но разомкнуть поцелуй не удавалось. Павлов задыхался и боялся открывать глаза, но когда Броль взял оба их члена вместе в ладонь, дернулся.— Не умеешь так? — передразнил его Броль, опаляя горячим шепотом губы.Он двигался уверенно и быстро, подгоняя возрастающее удовольствие. Павлов кусал собственную руку, чтобы не кричать от переполнявших его ощущений; казалось, Броль знает его тело лучше него.— Любишь это? Вижу по тебе, ты как раз такой, — шептал он, не сбавляя темп.Крупная ладонь скользнула в промежность, и через мгновение Павлов прокусил себе руку, ощутив, что чужой палец резко проникает в него. Он кончил только от осознания, что с ним делает этот великан.— Надо же, какой ты…Броль не закончил мысль, потому что совсем рядом послышался выстрел. Он тут же схватил оружие и сорвался прочь в темноту, на ходу застегиваясь. Павлов лежал в палатке, пока дыхание не стало ровнее. После он с трудом поднялся, кое-как привел себя в порядок и поплелся в свою палатку, стараясь не попадаться никому на глаза. В голове было совершенно пусто.