Убеждение (1/1)

Томас заходит хмурый, обросший злой черной щетиной, садиться на испуганно хрустнувший табурет и принимается неторопливо рассматривать дверь в капитанскую каюту. Он впервые смотрит вот так в упор – раньше его глаза всегда бегали по сторонам. Ему пустота как будто даже отвечает – то зябко плечами воображаемыми подергает, то на Томаса посмотрит. Глаза у него колючие, как репейник, вытянутые узкими щелочками, нахмуренные от собственных размышлений. Черные. Черные, как самая глубина океана, в котором его давно желают захоронить. Он вздрагивает от холода и вдруг улыбается. Вернее, улыбаются только его губы, они растягиваются и чуть заметно дрожат, взгляд же остается застывшим и неподвижным. Его уже не метает по событиям, остановилось все на только прошедшем моменте, пока испуганные зеленые глаза смотрят на него так настороженно, со злобой. Глупость! У него даже шпаги нет, а если и была бы – поднял бы он ее над головой своего временного капитана?Не посмел бы. Ни за что в жизни, глупый, наивный мальчишка, думающий, что весь мир будет у его ног, стоит только изъявить желание. Это и перестало даже быть забавным. Джефферсон проверяет его каждый божий день, божий вечер и каждый божий час, если таковой у бога еще найдется. Дышит я?дом на парня, ядом, что с кровью смешался, идет по венам, насыщает сердце, а еще проедает насквозь чужую кожу. И Александр слышит, так и слышит каждое слово. Но он не бросается на капитана. Нет, он раз за разом довольно улыбается, будто ему сказали, что он самый лучший человек на свете, и только под редкой щетиной у него набухают скулы, и тонкие, плотно прижатые к сплюснутому черепу уши медленно наливаются кровью. Он хлопает себя по груди, и улыбается так самодовольно, что Томас резкой болью осознает, насколько близок к проигрышу. Или уже проиграл. Или проиграл когда-то.И вдруг он находит замечательное объяснение, которое не отрезвляет его, нет – дает пьянительную сладость, фальшивую, подобно каждой купюре, что они разменивают на рынках.Ведь Александр для Джефферсона больше не существует. А поговорить хочется, ведь не с кем. Со стеной? Скучно. А с ним даже интересно. Потому что Гамильтону, по его расчетам, жить осталось несколько дней, и все эти часы они связаны друг с другом нерушимой нитью. Ах, вот бы Александр смог услышать его мысли! Это бы вылечило его лучше, чем все лекарства в мире. Если ему все еще нужно это лекарство.Капитан теперь доволен: оправдал себя – спи спокойно. Неважно, насколько беспочвенным будут аргументы, это давно волнует всех меньше обычного.Шаркая тяжелыми сапогами по желтым доскам пола, Джефферсон теряется в глубине каюты.